«И это все включено? Даже в Турции в отелях так не относятся к своим постояльцам. Хотя там платят за проживание деньги. А у меня их нет. Нет, можно конечно снять с меня все это золото, которое я благоразумно на себя навесила, но вряд ли мне удастся его продать, чтобы выжить в этом мире».

Принесли ужин только через час, и то в таком количестве, что у Мэл свело от голода живот судорогой: горячий чай, бутерброды с сыром не могли унять ни ее голод, ни ее страх перед завтрашним испытанием. Поговорить со слугой она тоже не могла, он как каменный стоял у порога комнаты и ждал когда она допьет свой чай. Мэл еще попыталась отказаться от его услуг, предложив ему отправиться по своим делам, но молодой слуга стоял как вкопанный у ее двери и молча наблюдал за девушкой.

«Я здесь пленница, и даже если я твоя дочь, у меня прав меньше чем у последнего раба на арене. Жаль, что так круто вляпалась. Нужно было сначала расспросить, разузнать и все правильно продумать, а уж лишь потом, идти на встречу с советом. Кто же знал, что ты сестренка такая хитрая оказалась. А меня предупредить?»

Сразу после ужина Мэл приняла ванну и раздевшись до белья отправилась в кровать, пытаясь быстрее уснуть, чтобы развеять свои горькие мысли,  чтобы узнать что же будет такого страшного завтра. Как врач она могла сказать, что осмотр у гинеколога будет, иначе как они определят ее возможность родить дитя. Но как они определят ее уровень магии, она не знала и готовилась к худшему.

На удивление она спала спокойно, ну как говорится чистая совесть – дает отдых душе.

Утром ее разбудил все тот же молодой слуга, бритая голова и белоснежные одежды, вот что увидела Мэл открывая глаза и потягиваясь. Ей в руки упала длинная сорочка и слуга вышел за дверь.

– О, меня переоденут, но мне дорогая матушка нужен душ и завтрак, – осмотрев комнату на предмет данного интерьера поняла, что завтрак ей не принесли. – Жадина, – но в ванну она все-таки забежала, быстро приняв душ и натянув на голое тело это белоснежное чудо-юдо, крутанулась к зеркалу, встроенному в шкаф. – Миленько, открыты плечи, разрезы с двух сторон от бедра, открывающие мои стройные ножки, – она закрыла дверцу шкафа, и тут же открылась входная дверь. – А обувь мне полагается? – на ее вопрос слуга ничего не ответил, лишь отошел в сторону, пропуская девушку впереди себя. – Вот нужно было соглашаться на поклоны, а то даже неловко себя чувствую, – шептала она себе под нос, пробуя пятачками ковры, лежащие в коридоре.

Ее вели под конвоем из четырех человек, дальше по коридору, а когда открыли дверь, она предстала перед двумя мужчинами и Накао, которые разговаривали стоя у окна. Но больше всего Мэл поразил стол в центре комнаты. Каменный стол, с углублением для женского тела, и рук, которые должны были утопать в камне. Отполированный до блеска, он привлекал ее внимание, заставлял и трястись от страха и в то же время благоговеть перед такой силой и мощью.

– Дочь, тебе придется раздеться и лечь сюда, – Накао сделала шаг вперед и показала рукой на каменный алтарь.

– И почему мне кажется, что в роли рабыни теперь я, – зашипела Мэл, но рывком сорвала с себя рубашку, и не дожидаясь ни слов поддержки, ни слов утешения, что ее заставляют раздеться перед незнакомцами, дотронулась до алтаря, ощущая холод камня. – Как бы я хотела чтобы всего этого не было, но сейчас у меня только одно желание, и прошу исполни его – верни меня обратно, –  обращалась она именно к алтарю, потому на поддержку своей так сказать матери не надеялась. Она легла на спину, вложила руки в специальные углубления и закрыла глаза, отдаваясь холоду камня, который проникал кажется в каждую клеточку ее тела.

Когда прозвучали слова совета о судьбе Мэлисенты над замершими от ужаса четырьмя мужчинами, стоящими за закрытыми дверями круглой комнаты, они переглянулись. Да, в их глазах застыл ужас, ужас понимания, что сейчас они больше не люди, их могут не только убить или растерзать, их могут покалечить, и оставить гнить где-то в выгребной яме. У каждого во взгляде была мука и боль, и каждый подумал не о себе, а о ней. Ведь закон гласит: королева, умирая, передает власть дочери, если же королеву смещает совет, то королева проходит проверку на магию и если она ее не выдержит, то ее ждет унижение и смерть.

Дешерот достал меч из ножен, сейчас любой из его подчиненных мог на него напасть и убить, смерть будет для него легкой, если врагов будет слишком много.

Анн приготовился призвать магию, чтобы спастись, чтобы попытаться найти ту, которая дала надежду на новую жизнь.

Киих резким движение разорвал рубашку на левом плече и осмотрев татуировку, произнес: – Она жива.

Хенол обернулся к стоящему недалеко Брому и  Герию: – Вы с нами?

Бром трясся от страха, но взяв себя в руки, произнес: – Я не подведу.

Герий кивнул: – За свою королеву – буду драться.

Хенол кивнул, подбадривая слугу и даря надежду стражу: – Тогда уходим, нам здесь больше не рады. Анн, ты с нами?

Молодой человек ушел так в свои мысли, что не сразу понял, что от него хотят: – Если вы спасаете не только свою жизнь, но еще и ее жизнь и готовы идти до конца, то я с вами.

– Дешерот, твои солдаты нас выпустят из замка? – Хенол теперь обратился к генералу, который так сжимал меч, что казалось сейчас сломает собственные пальцы, так побелели костяшки.

– Надеюсь, – прорычал генерал, выпрямляясь. Для них сейчас счет шел на секунды. Но есть ли они у них? То, что им предстояло, сейчас будет похоже на прорыв сквозь армию врагов на поле боя, но что стоит их жизнь…

– Уйдем порталом, – проговорил Анн, осматриваясь. – Нам лучше зайти в пентаграмму, там магии больше, да и я смогу отследить направление переноса Мэл.

– Тогда идем, совет уже разошелся, – Хенол кивнул Герию и тот открыл двери круглой комнаты, впуская всех сейчас стоящих рядом с ним мужчин.

– Но кто из троих ее забрал? – Дешерот сверкая глазами, первым вошел в пентаграмму.

– Вот и выясним. По идее мы можем этого никогда не узнать, а можем попасть сразу, так сказать на боевые действия, – Анн шел следом за ним, становясь в самый центр пентаграммы. Его окружили со всех сторон пятеро мужчин, образуя вокруг него круг и он закрыл глаза, вызывая магию рода. Да, нет той силы, которая была у первых мужчин его рода, но он ведь последний потомок, потому у него пятьдесят процентов их силы есть, значит, он может, он должен попытаться.

***

Мэл чувствовала спиной холод камня, но вскоре холод сменился на жар, становилось тепло, холод уходил, заменяя собой тепло. Ей казалось, что она лежит под солнцем на песке где-то в пустыне, тепло проникало внутрь ее, согревая, давая надежду и успокаивая ее. А потом по рукам, которые были в углублении камня пробежали искры, будто ток пустили, заставляя выгибаться ее тело. Ей не было страшно, нет, ей все нравилось. Сейчас искры, бегающие по ее коже, играли с ней, так, будто хороший любовник играет на ее теле любовную песню, заставляя изгибаться и желать этой музыки.

– Что с ней? – Накао спрашивала мужчину стоящего рядом с ней, а тот лишь брови хмурил.

– Алтарь молчит, а то, что происходит – я не знаю. Ждем окончания ритуала.

А Мэл была уже на грани, сейчас все закончится и она проснется обновленная, счастливая, ведь ее любили сами боги, дарили ей наслаждение и любовь. Она попаданка, изгнанное дитя, стала сейчас дочерью богов этой планеты. Ее магия смерти ластилась к ним, просила не убивать ее, а дать проявить себя, показать миру ее силу. Но разве можно переубедить богов,  если они решили изменить саму природу лежащей сейчас перед ними женщины. Нет. Нельзя. Магия смерти отброшена назад, и стала дополнением к магии жизни. Боги даровали этой женщине, побывавшей них в руках две магии, которые будут дополнять друг друга и помогут вершить их суд, ее руками.

Накао наблюдала, как изгибается тело ее дочери, но любит ли она это дитя? Она родила столько детей, но любила ли она их? Эта девушка так на нее похожа, что становилось обидно, что красота этого ребенка затмевает ее саму. Стоит ли сейчас оставить ее жить? Как же она хотела, чтобы Мэлисента никогда не просыпалась от этого сна, чтобы умерла здесь и сейчас. Но от нее ничего не зависит, если пришел на алтарь, должен подчиняться законам богов.