И вот она в его руках, полностью ему отданная, и не требующая чтобы он лег в воду и задыхался, когда она будет скакать на его жезле, получая удовольствие от его удушья. Нет, она другая, она целует его, так же дико, как и он, ее пальчики гуляют у него в волосах, да, коротких, но она умудряется сжать их, вызывая этим лишь его желание подчиняться ей. Он сейчас согласен на мимолетную боль, только бы она не оттолкнула, не ударила, а любила его, целовала его глаза, губы, нос, щеки. Только бы он мог наслаждаться ее телом, заставляя изгибаться под своими руками, чувствуя ее каждую косточку, каждую мышцу. Только бы дала ощутить себя нужным, любимым, а удовольствие он ей доставит, недаром его так долго и мучительно учили это делать.

Мэл плавилась от его рук, а когда поцеловала его в закрытые глаза, поняла, что все делает правильно, услышав его стон. И она целовала дальше: нос, щеки, лоб, как мать целует дитя, снимая напряжение с лица и заставляя успокоиться, отдаться материнской воле. Киих вбивался в нее неистово, будто желая отомстить, но она понимала, что этому мужчине досталось в этой жизни больше остальных, вот почему его так и называли «гордый Киих», вот почему он сейчас так ломится в нее, пытаясь наверстать, то упущенное. Она согласна, пусть, но потом она будет диктовать правила, ведь в любви нельзя быть главным, ее нужно дарить, ничего не требуя взамен. Когда их обоих накрыло волной судорог и Киих выдохнул, она дернула его чуб и с улыбкой прорычала ему в губы: – Еще раз будешь так делать, лишу сладкого. Меня надо любить медленно, целовать нежно, а не вгрызаться в губы как танк.

В черных глаза появился страх, а потом отстраненность: – Прости моя королева.

Когда он попытался убрать руки с ее бедер, она прорычала: – Назад. Стоять. Я не отпускала.

От его страха, который она увидела  в его глазах, закололо у нее в боку, но она выдержала его взгляд: – Хочу тебе кое-что показать. Садись, – она соскочила в воду, предлагая мужчине место, которое только что принадлежало ей. Киих содрогнулся. В его голове промелькнули все мыслимые ужасы, которые она ему сейчас будет показывать. Неужели она такая же? Неужели он ошибся? Ошибся Хенол? Дешерот? Нет, он не должен показывать страх. Может все будет и не так уж больно?

Мэл обвела взглядом такое совершенное тело и заметила, как под ее взглядом судорога прошлась по его мышцам груди: «Ему так страшно? Да что ж ты была за человек Мэлисента?»

Мэл подняла руку и дотронулась до его плеча, сделала шаг вперед и оказалась между его ног. Дотронулась до его ладоней и почувствовала как они вспотели. Улыбка тронула ее губы: – Не бойся меня, я не она, боли не будет. Обещаю, – потом подняла свои руки, переплетая пальцы с его, и улыбнулась, только сейчас ее улыбка была добрая, улыбались глаза,  морщился носик. Она будто стояла перед зеркалом и наслаждалась своим отражением. А потом чмокнула его в губы, но тут же отстранилась, не давая ему понять чего же она хочет.

Неизвестность, как известно, убивает, и вот сейчас находясь у нее во власти, Киих не знал, что ему делать, он привык к другому, и теперь потерялся, не зная как вести себя с этой Мэл. Она поцеловала, а потом обхватила его за шею и прижалась всем телом к нему, он чувствовал ее груди, соски, желание никуда не ушло, и член восстал, упираясь ей в живот. Но она будто и не замечала, проводила пальчиками по его волосам, погладила уши, потом перешла к глазам и заставила его их закрыть. Киих даже дышать боялся, вдруг, что сделает не так? А она уже двигалась вниз, заставляя его дышать через раз, боясь даже подумать, что сейчас она делать будет.

Мэл прошлась губами по его груди, понимая, что он ее боится, а нужно показать, что она другая: нежная, ласковая, нужно показать, что ее не нужно бояться. И она двинулась вниз, лаская языком его грудь, перешла к животу и опустилась перед ним на колени, провела язычком по вставшему вертикально члену. Киих дернулся, открыл глаза и увидел ее хитрую мордашку, а потом ее пальчики обхватили его член и язычок прошелся по головке члена, вызывая у него стон. А Мэл уже вбирала в рот всю головку, нежно массируя ее язычком, заставляя его изгибаться перед ней. Его рука неожиданно для него легла на ее голову и прижала к себе, заставляя взять жезл глубже, чем ей может и хотелось, но что не сделаешь для мужчины, у которого страх в крови так и фонит, что зубы сводит. Она выпустила член изо рта и поднялась, теперь нужно показать, что она нежная и ласковая, но хочет, чтобы он стал с нею таким же, а для этого придется отдать ему бразды правления. И она забралась к нему на колени, усаживаясь на его жезл и обхватывая его шею руками: – Люби меня нежно.

Киих когда она взяла в рот, а пальчиками прошлась по мошонке, вообще ничего не понял: она встала перед ним на колени? Потом она вдруг остановилась и сама села на него еще и попросила любить ее нежно? И грань, за которой он себя держал, вдруг рухнула. Он смотрел в фиалковые глаза и понимал, что любит безоговорочно, любит именно ее, любит ее улыбку, ее пальчики, которые пробежались по его плечам и легко дотронулись до его щеки, любит, когда она его целует, немного прикусывая нижнюю губу, любит, когда она морщит нос и прищуривается. Любит, когда она прижимается к нему, почти укладывая его на спину на бортик ванны и проводит языком по его груди, вызывая у него дрожь и желание прижать ее к себе, обнять и не выпускать из своих рук. Любит ее всей душой и телом.

И он обнял, прижал к себе, зарываясь лицом в волосы и заглядывая в фиалковые глаза, ища там себя, ища там свой мир, новый мир.

Пальцы рук переплелись, где чьи губы уже не важно, важно, что поцелуй один на двоих, и вот он оторвался от ее таких нежных губ и тронулся к ее шее, а она подняла голову вверх, открываясь ему, отдаваясь ему, на его волю и его любовь. И вот теперь она уже лежит на бортике ванны, а он целует ее ложбинку между грудей, трогает языком сосок и слизывает капельки воды с живота. А девушка под ним, обхватывает ногами его бедра, раскрываясь полностью и жаждет, чтобы он не прекращал, чтобы поцелуи не прерывались, чтобы он был нежен. Рывок и он садится, усаживая ее к себе на колени, наблюдая за той, которая в его руках так нежна и так доверчива сейчас. Его губы на ее плече, а ее руки на его лопатках, и она льнет к нему всем телом, трется сосками, вызывая лишь еще большее желание любить ее, целовать ее. Слушать ее стоны и ловить крики для него нежнейшая музыка, которую он не хочет потерять, чувствовать ее в своих руках, для него счастье, которое он боится, что закроет глаза и она исчезнет. И потому он смотрит на нее, пытаясь запомнить ее именно такой, целует и запоминает, как пахнут ее губы, как шаловливый язычок рвется поспорить с ним за право первенства, как ее пальчики оставляют царапинки на его спине, как затянутые поволокой любви ее глаза сияют на ее лице. Он все пытается запомнить, чтобы ночами было о ком думать и вспоминать, и лишь надеяться на еще такую же встречу.

***

– Есть хочу. А во дворце полагается кормить мужей королевы? – проворчал Анн, поглядывая на пустой стол в центре столовой.

– Кормят, но нам лучше дождаться остальных, – проговорил Хенол.

– Что-то они долго? – продолжал ворчать Анн.

– Не ревнуй, нас теперь четверо и не нам диктовать условия нашего здесь проживания, – огрызнулся Дешерот.

– Да, я и не ревную, я знаю какая была королева и какая она сейчас, и мне все нравится. Главное ведь сохранить ее, а делить нас будет уже она, – Анн покачал головой. – Кииху было что труднее всего?

Хенол кивнул: – «Гордый Киих» – так она его звала и ломала каждый день. Боль, которую он терпел, скрипя зубами, нельзя забыть, потому ему будет труднее всех понять и принять эту новую Мэлисенту, нежную, ранимую.

Дешерот покачал головой: – Потому ждем, для тебя ведь пара минут голодовки роли не играет?

Анн засмеялся: – А мне сказали, что меня нужно откормить.

– Не переживай, откормим, – ухмыльнулся Дешерот и взглянул на открывающуюся дверь столовой. В столовую входили двое слуг, в руках которых были два огромных блюда, от которых шел пар. – А вот и чем будем откармливать тебя. Но где же наша королева?