Никого, кроме штыряковцев, которым тоже приходилось несладко, но пока ещё удавалось сопротивляться.

Голова кружилась, бешено колотилось сердце. Шмеля вытошнило чем-то кислым. Не сумев сохранять равновесие, он опустился на землю, упёрся руками, чтоб не завалиться лицом в грязное месиво. Стоя на четвереньках, мутным взором наблюдал за творившимся вокруг кошмаром. Видел, как страшно гибли люди. Кожа лохмотьями сползала вниз, обнажая плоть и кости, лопались глаза, трещали суставы и скукоживались конечности. Темная жижа, вперемешку с мозгами, вытекала из ушей и пустых глазниц.

Ручейки крови из уже неподвижных изуродованных трупов собирались в общие потоки и, словно живя собственной жизнью, устремлялись в сторону пылающего шатра. По пути, однако, замедлялись, не успевая добраться, поддержать укрывавшегося внутри монстра – начинали пузыриться. Кровавая река кипела, вывариваясь, уходила вверх зловонными испарениями. Казалось, Ад пришел на землю, разверзся перед очами выживших.

Воздух, пропитавшийся свежей кровью, теперь переполнился запахом горелой плоти и разлагающегося мяса. Стонов и криков агонии становилось всё меньше. Трупы валялись повсюду в неестественных позах, словно марионетки, которым обрезали нити.

Минут за десять шатёр выгорел вместе с содержимым, не осталось и следа. Насквозь прогорели и толстые доски платформы, настил провалился. Бесформенная куча медленно тлела на земле.

Боль постепенно отпускала, сознание прояснялось.

Шмель потряс головой – тяжесть ушла, стало даже легче, чем было все последние дни. Лица земляков тоже светлели – приходило понимание, что всё наконец-то закончилось.

Непонятно было лишь, что делать дальше, куда податься, чем заняться. Вряд ли после всего пережитого люди смогут вернуться домой, чтобы снова копаться в огородах и выращивать скот. Создавать семьи, рожать и воспитывать детей? Сложно решиться на такое, потеряв столько самых близких, самых молодых. Половины штыряковцев, если не больше, уже нет в живых.

Такие мысли бродили в некоторых головах. А в иных не осталось и этого, лишь пустота и безразличие.

Жалкая кучка истрёпанных понурых людей молча стояла посреди поляны, густо усеянной сотнями трупов.

Александрикс не любил казни. Каждый раз, сталкиваясь с необходимостью их посещения, старался придумать повод, чтобы не присутствовать. В первые годы своего правления даже пытался отменить высшую меру наказания. Однако инициатива не только не прижилась, но привела к ещё большему количеству проблем. С новой силой возродились подзабытые традиции кровной мести, увеличилось количество самосудов. Преступники, которым казнь заменили на пожизненную каторгу, умирали «случайно», неожиданно и нелепо (по крайней мере, согласно отчетам конвоиров и надзирателей). Таким образом, мера, призванная сделать закон более мягким, лишь усилила беззаконие, вызвав новую волну преступлений.

Поначалу сопротивление недоразвитого общества раздражало – делаешь как лучше, а отсталые аборигены всё равно испортят, опоганят любую идею. Новаторство и культурный прогресс неминуемо проигрывали предрассудкам и традициям. Изредка старое и новое переплеталось в нечто странное - возникали ещё более причудливые обычаи. Но чаще всего нововведения попросту саботировались – чем дальше от столицы, тем больше находилось причин, мешавших реализации планов молодого императора.

Со временем Александрикс смирился с таким положением дел, приспособился и оставил попытки провести культурную революцию.

- Это столь же бесполезно, как учить волка быть веганом, - шутил он. – Без генных модификаций хищник не станет травоядным. Так и местное общество, погрязшее в собственных грехах, которые оно принимает за благодетели, не станет гуманным и прогрессивным. И поскольку корректировать геном разумных видов нам запрещено, массовые нейровакцинации тоже вне закона, то пора принять аборигенов такими, как есть, а самим адаптироваться к ситуации.

В этот раз сбежать не получилось – пришлось лично присутствовать на публичной казни орсийских предателей. Главного из них – барона Руделя Гижму – прикончили, как оказалось, собственные хозяева. Непонятно за что и почему, но продырявленное тело барона нашли на пустынном пляже Химорийского полуострова. Короче говоря, сдох именно так, как и подобает жалкому предателю.

Помимо него оставался ещё с десяток коллаборационистов – надсмотрщиков, поставленных над оккупированным городом новой властью. Мелкий торговец, пытавшийся на волне перемен стать самым крупным. Городской стражник, желавший возглавить новую городскую милицию. Подручный барона Руделя – повар Вальдемар, помогавший врагу проникнуть в город. И несколько других, столь же мелких, недостойных и отвратительных. Нашёлся даже чистильщик выгребных ям. В общем, совершенно никчемные людишки, возжелавшие взлететь из грязи в князи с помощью предательства.

Выделялся среди них лишь один. Имя его широкой публике не назвали, а лицо скрыли надетым на голову холщовым мешком. Народу не стоило знать, что измена добралась даже до Тайной службы. Возможно, следовало тихо придушить изменника в камере, а не казнить публично. Ведь всё равно потом разлетятся слухи и байки о загадочном преступнике, чья личность почему-то скрывалась. Навыдумывают с три короба… О внебрачном сыне или ещё что-нибудь в таком духе. Но если сам Александрикс начнёт карать преступными методами, как он сможет требовать исполнения законов от других? Насколько бы варварским не казался закон, соблюдать его всё равно лучше, чем творить беспредел.

Глашатай зачитывал обвинения, поочередно рассказывая о прегрешениях каждого. Преступники стояли хмурые, опустив головы, многие плакали. Из собравшейся вокруг толпы горожан слышались оскорбительные выкрики, время от времени в предателей летел гнилой овощ или сухая какашка.

Вибрация входящего вызова отвлекла Александрикса от происходящего на площади. Уже пятый день, как скафандры снова могли связываться друг с другом. Пусть и без визуализации звездунов-молитвенников, но даже обмен аудиосообщениями теперь казался приятной роскошью. Удивительно, что восстановление связи совпало по дате с разгромом вражеской армии и сожжением партизанами кумира, вдохновлявшего южан. Возможно, дикари действительно каким-то чудесным образом глушили связь, а мы напрасно пеняли на аномалии артефактов Предтечей. С этим ещё нужно будет разобраться подробнее.

Александрикс включил сообщение. Оно транслировалось непосредственно в мозг, никто из окружающих ничего не мог слышать. Говорила Диана:

- Надеюсь, я не опоздала. В общем, отмени казнь Чета Контима, он не виновен. По крайней мере, не в измене.

- Давай-ка подробнее, - послал ответный сигнал Александрикс, - пока тут все живы, будь спокойна. Представление только начинается.

- Вот и хорошо. В общем, дело в том, что он не предал, а внедрился. Чувствуешь разницу? Да, он не справился с работой – недооценил коварство барона Гижмы, не уследил, не досмотрел. За это стоит наказать. Однако не предавал нас, а изобразил желание сотрудничать с врагом лишь тогда, когда стена уже рухнула и сопротивление пало.

- Не успел предотвратить – виновен, – холодно возразил император. – И где доказательства, что он внедрялся, как ты говоришь, а не просто спасал свою шкуру?

- Суди его по поступкам. Если бы не Чет Контим, Орсия могла опустеть в первые же дни. Это он убедил завоевателей «не убивать корову, а доить её», тем самым спася жизни тысяч людей. Параллельно он организовал подполье, готовил восстание, сотрудничал с партизанами – направил к ним подкрепление из бывших городских стражников. Кроме того, рискуя быть разоблаченным, он в первый же день оккупации отправил ко мне курьера.

- В первый же день?

- Да, ведь храмовый звездун был разрушен, он не мог связаться иначе. Я получила шифровку только сегодня, спустя месяц. В ней сообщается, что агент внедрился и постарается обезглавить армию противника, когда представится такая возможность.