Ещё больше повезло некоторым избранным счастливчикам, в число которых угодил и семнадцатилетний Грушек. Они отправятся на юг, в гости к богу южан. Прямо так, стервец, и сказал: «в гости»! Можно подумать, мы совсем тупые и не понимаем, какой приём ждёт таких гостей… Если повезёт, то станем рабами. А не сложится, то и в жертву могут принести. Слыхали мы о тамошних обычаях. Даже последнему дурачку известно, что пустынники замешивают тесто для праздничных лепёшек на детской крови. Неспроста ведь бабки каждого сопляка с малолетства этим пугают.

Вначале Грушек рассчитывал сбежать по пути, но потом понял, что бесполезно… Куда сбежишь от хоть и массивных, но проворных ящериц? Один вчера попытался – в итоге стал ужином для кровожадных рептилий.

Так-то охранников немного – дюжина всего. А пленников в колонне почти две сотни. Если бы разбежались в разные стороны, многие могли бы спастись – преследователей попросту не хватит на всех. Однако при таком раскладе несколько десятков наверняка погибнет в зубастых пастях. И никому не хочется попасть в их число. Да и вообще, половина народу в колонне – дети и подростки. Как потом жить дальше, если будешь знать, что спас собственную шкуру ценой жизни малолетних карапузов. Вот того сопливого рыжего шалопая, или той плаксы с косичками.

Когда холмистая равнина сменилась лесом, колонна растянулась ещё сильнее. Было видно, как напряглись карлики – если уж кто соберётся бежать, то лучшего места не придумать. Среди кустов и деревьев ящерицы не смогут преследовать так же быстро, как на открытой местности. Да и двигаться цепочкой вдоль колонны, как раньше, у сопровождающих не получалось – дорога здесь была слишком узкая. И не дорога вовсе, а хорошо утоптанная тропа, даже без парной колеи для тележных колёс.

Когда впереди возникло замешательство, Грушек вначале не понял, что происходит. Заверещала вдруг одна из ящериц, донеслись испуганные крики дикарей. А поперёк тропы рухнуло большое дерево, преграждая путь.

Минутой позже похожие звуки послышались от хвоста людской колонны, скрывающегося в зарослях за поворотом. Грушек держался ближе к голове, потому не видел, что происходило сзади.

Но когда воздух разрезал свист стрел и арбалетных болтов, парень узнал этот звук. А увидев, как валится набок одна из ящериц, как со второй сползает наездник с пробитой головой, всё понял окончательно. Засада, умело организованная таинственными партизанами, сулила освобождение. Значит, ещё не всё потеряно и не все наши сдались на милость завоевателей.

Грушек не желал снова выглядеть трусом. Он много думал, стыдясь своего недавнего поступка. Достаточно уже корил себя за брошенный бердыш и покинутый пост. Больше такого не повторится. Чувствуя нервное возбуждение, придавшее сил, начал озираться в поисках какого-либо оружия.

Неподалёку, в десяти шагах, валялся подыхающий карлик. Он ещё слабо шевелился, пытаясь дотянуться до окровавленного уха, из которого торчало древко арбалетного болта. Ящерица бросила хозяина – с хриплым воем устремилась в заросли, не то атакуя невидимого противника, не то убегая в страхе. Всё же глупая тварь – страшная, но настолько тупая, что даже засады не почувствовала. Правда, лес – не её стихия, может поэтому.

Помедлив всего секунду, Грушек бросился к умирающему карлику. Налетел с разгона и, с силой оттолкнувшись обеими ногами, обрушился деревянными подошвами башмаков прямо на ненавистную рожу. Разбивая глазные яблоки, сминая широкий нос, выбивая острые зубы с выступающих вперёд челюстей. Прыгал вверх-вниз, слыша противный хруст и превращая голову дикаря в кровавое месиво. Потом, убедившись, что враг больше не шевелится, вытащил у того из-за перевязи острый серп. Чёрное стекло, называемое обсидианом – Грушек, бывший помощник стекольного мастера, в таких вещах знал толк.

Кругом царил хаос. Некоторые дети кричали и плакали, другие разбежались в стороны, прячась за деревьями. Парни постарше, вроде Грушека, искали оружие или уже кромсали слабо сопротивляющихся раненых карликов.

Впереди, на небольшом пригорке, с которого на тропу падало срубленное дерево, Грушек заметил выскочивших из зарослей взрослых мужиков в крестьянской одежде. Каждый из них двумя руками сжимал копьё и теперь всаживал наконечник в бьющуюся в судорогах раненую ящерицу. Ещё одна рептилия, утыканная стрелами и стонущая от боли, кружилась вокруг неподвижно лежащего в траве тела хозяина. Не желая оставить его, собиралась биться до последнего, словно верный пёс. Когда тварь в очередной раз задрала вверх голову, чтобы отпугнуть нападающих предупреждающим рёвом, бледную пятнистую шею пробил арбалетный болт. А вслед за ним вонзилось несколько длинных, остро заточенных, деревянных пик. Ящерица качнулась – и тяжело рухнула сверху на тело собственного хозяина.

Потом над лесом пронесся звук охотничьего рожка. Грушек не разбирался в подобных сигналах, но, судя по всему, он означал победу. Парень так и не нашёл в кого вонзить трофейный серп – всё закончилось слишком быстро. Вокруг не осталось ни одного выжившего карлика или ящерицы. Только окровавленные тела валялись в траве тут и там. К сожалению, не только вражеские.

Позади, за поворотом, где скрывался хвост людской колонны, отозвался второй рожок. Значит, и там получилось. Свобода…

Мишек лежал в углу на деревянном настиле, обнимая малыша одной рукой, и давно уже спал, тихо посапывая. В центре зала, на каменной плите стола, плясал огонёк масляной лампы, отбрасывавший на стены причудливые тени. Кевин и Заха сидели друг напротив друга и, будто старые приятели, вели неспешный разговор. На столе между ними красовались изящные каменные чашки и глиняный сосуд со старинным вином. Мужчины не спешили увлекаться пьянящим напитком, но по паре чашек за вечер всё-таки выпили. Эффект оказался странным, изрядно удивив Кевина. Искатель почувствовал, как развязался язык. Непонятным образом обойдя детокс-систему организма, вино заставило его болтать без умолку, выдавая порой такое, что непосвященным местным знать не следовало. Начавшаяся с простых вещей беседа постепенно приняла вид научной лекции, заведя собеседников в настоящие философские дебри.

- Наука подобна живому существу, в котором за определённый период времени обновляются все клетки организма. – увлечённо рассказывал Кевин, соскучившийся по подобным разговорам. - Физика двадцатого века и физика нынешняя – это, по сути, две разные науки, даже предмет изучения частично изменился, не говоря уже о методологии. Но, тем не менее, она по-прежнему называется физикой.

Точно так же обстоят дела и с научным знанием, касающимся антропогенеза. Когда-то антропология изучала становление человека и общества в пределах одной планеты. Даже, когда люди вышли в космос и посетили десяток экзопланет, не встретив там следов иного разума, антропология всё еще оставалась в прежних рамках. Но как только открыли Афину Альфа и археологи познакомились с её наследием, система знаний стала меняться – ведь появился концептуальный прорыв, меняющий всю парадигму. Исчезнувшее общество Афины оказалось древнее нашего, что сделало доминирующей концепцию первородности афинян – среди учёных утвердилось мнение, что они обнаружили следы наших предков. Дескать, укрываясь от катастрофы, погубившей их мир, афиняне были вынуждены бежать на Землю, где, к несчастью, деградировали. Это, кстати, обычное дело – в девяти случаях из десяти оторванные от метрополий колониальные общества, даже будучи самодостаточными, не развиваются, а деградируют.

- Почему? – удивился Заха, - история знает много примеров колоний, ставших более великими, чем государства, их породившие…

- В истории нашей Земли тоже была колония, превратившаяся в самое мощное государство планеты. – кивнул Кевин. – Однако я говорю о колониях космических. Человечество за последнее тысячелетие освоило почти четыре десятка миров, но, к сожалению, лишь три колонии поднялись выше стартового уровня, а все прочие регрессировали и постепенно отстали в развитии. Я продолжу об антропологии, если позволишь…