Оглушивший её воин обернулся к командиру в черном плаще, спросил что-то, указывая на бездыханное тело. Тот отрицательно покачал головой, потом безразлично пожал плечами. Тогда воин схватил Клюшу за волосы и поволок в сторону хаты. Той самой, в которой жила троица, которую Шмель посчитал гарнизоном. Несмотря на силу чернокожего, Клюша была нелегким грузом даже для него. Потому по дороге к нему присоединился второй южанин. Взявшись вместе и весело щерясь белыми зубами на черных рожах, они втащили женщину в хату. Времени на плотские утехи у них пока не было, потому чернокожие просто заперли Клюшу в доме и вернулись на площадь. Видимо, собирались позабавиться с ней позже.

Странный вкус у чужаков – Шмель считал Клюшу самой некрасивой бабой в деревне. А этим сволочам она показалась, видимо, наиболее соблазнительной. Наверное, из-за своих габаритов – сами почти великаны, потому и крупная Клюша им под стать. Устыдившись этих мыслей (всё-таки слишком долго бабы не видал, потому и лезет подобная чушь в голову) Шмель продолжал наблюдать за развитием событий.

Одними лишь детьми дело не ограничилось. Да их и не так уж много оставалось в деревне – всего около дюжины. И вскоре из толпы начали выхватывать тех взрослых, кто выглядел помоложе.

Оторвали от плачущей родни красавицу Марушку, в которую, помнится, был влюблен приятель Мишек. Схватили Нюшку, выглядевшую, как подросток, моложе своих лет. Муж её, Рафтик, тут же кинулся отбивать жену, да куда ему… Отгрёб по полной. Только, в отличие от Клюши, не сгодившейся для собранной из молодежи группы, избитого Рафтика все-таки не вытолкали прочь, а отправили к пленникам. Как были они с женой не разлей вода, так и остались. Обычно Нюшка везде лезла следом, а сейчас Рафтик мог бы уцелеть, но не бросил любимую.

- А может всё-таки сумеем как-то помочь нашим? – вырвалось у Шмеля. Даже сам не ожидал, что ляпнет вслух. Накипело, видимо.

- Что-то конкретное хочешь предложить? – хмуро отозвался Кабай. Внешне оставаясь невозмутимым, на самом деле сотник тоже переживал, с трудом подавляя ненависть к чужакам.

- Ну-у, может если сзади ударить, прорвать оцепление…

- Не пори ерунду, - скривился как от зубной боли Кабай. – Ну, допустим, повезёт, убегут в лес несколько баб или детей, а дальше что? Сдохнут от голоду или вернутся обратно в деревню? А вы все поляжете, прикрывая их бегство.

Шмель пристыженно замолчал. Он и сам понимал, что дело безнадежное. Может удалось бы наколоть на вилы парочку южан, но их-то вона сколько – целая дюжина, если не больше. Остальные ждать не станут, вмиг ответят. А дерутся они куда более умело, да и вооружены лучше. Если же просто отвлечь атакой и сразу бежать – тоже не вариант: видали уже, как эти сволочи бегать умеют, от таких не скроешься, легко догонят.

- Нам отряд нужно укреплять, вооружаться, - продолжил Кабай рассуждать вслух. Наверное, больше успокаивал самого себя, вряд ли специально для Шмеля старался. – Если действовать будем с умом, а не по велению сердца, сумеем навредить врагу куда сильнее. Понятное дело, что больно видеть подобные зверства. Но такова война, ничего не поделаешь, надо терпеть. Ты, Шмель, когда на это смотришь, копи ненависть внутри, взращивай. Благодаря ей, не отступишь, как придет время поквитаться с уродами.

Поначалу задание выглядело как легкая прогулка, развлечение. Тем, кто вырос на Серых пустошах, любая другая пустыня может показаться местом для отдыха. Недаром варанхи шутили про раскинувшиеся на западе хоптские пески: «это место настолько умиротворённое и подходящее для медитаций, что рискуешь остаться в коме навечно». Даже братья-шанхи со своими ящерами старались кочевать южнее, держась ближе к границам саванн – настолько скучно и безрадостно выглядела хоптская пустыня. Ни охоты, ни войны, ни даже собирательства – время здесь словно замирало и переставало течь. Ни кошачьих стай, ни слизневых схронов, ни птиц, ни зверей. Лишь тишина, спокойствие и однообразие.

Шестой день однообразия.

Безбрежное море желтого песка окружает со всех сторон, до самого горизонта. Цепочка следов остаётся позади, но век их короток – спустя несколько часов ветер заметает отпечатки – и пустыня снова выглядит первозданной и чистой, совершенно необитаемой. Укрывающиеся в тени разбросанных среди песка скалистых обломков редкие чахлые кустики не в счёт.

Несколько раз за время пути удавалось встретить больших пауков-шатунов и скорпионов, один раз – крупную ящерицу и дважды – ядовитых змей. Никто из них не успел сбежать, став пищей для Хрума. К сожалению, столь скудная еда не могла подарить достаточно сил – Первый зверь чувствовал усталость. С каждым новым днём она усиливалась, а прежде гибкое тело становилось непослушным и скованным под палящими лучами солнца.

Вместе с плотью страдал и разум. Мысли шевелились слишком медленно, ставший уже привычным гомон голосов утих. Сущности прекратили вечные споры и словно погрузились в сон – их приходилось окликать, чтобы услышать мнение.

- Проблема не в пище, - говорил голос, в давние времена принадлежавший хоптскому целителю, - наш организм может много месяцев продержаться без воды и еды.

- Тогда в чем? Солнце? Но ведь осенью оно уже не столь жаркое, можно терпеть, - Хрум, обычно лишь регулировавший споры, сегодня вёл беседы лично, не позволяя остальным засыпать. Подстегнул энергией давно притихшую компанию монахов имперского ордена. Те встрепенулись испуганно, один ответил:

- У каждого сознания имеются собственные пределы мудрости. К сожалению, накопленный в Ордене опыт и знания бесполезны в анализе нашего уникального тела…

Недовольный Хрум заставлял пробуждаться каждого поочередно. Однако никто не мог предложить ничего разумного, на разный лад повторяя одно и то же: усталость, голод, солнце, скука, неизвестная болезнь…

С трудом стряхнув оцепенение, отозвался бывший мунгонский шаман, не пожелавший поклониться Нгарху, а теперь сам ставший частью Первого Зверя:

- Чем дальше дитя уходит от родителя, тем слабее оно становится…

- Что ты сказал? – наконец-то Хрум услышал что-то новое, - поясни подробнее, раскрой мысль.

- Сила Нгарха питает Зверей. Мы как младенец, связанный с матерью пуповиной. И похоже, чем дальше мы уходим, тем труднее получать эту подпитку…

Хрум задумался. Он понимал, что превратившийся в великое чудовище шаман Крак – это лишь частичка великого божества. Одно из воплощений могущественного Нгарха, его дитя, его аватар. Не желая чрезмерно удаляться от Пятна, он решил остаться там, где пока ещё чувствует связь с родителем. Ахорийские дервиши и вожди Юга продолжат поход, но сам Крак-Нгарх явно не поспевает за темпом продвижения армии. Он останется на месте – продолжит поглощать пленников, копить собственную Силу. Не исключено, что в скором будущем, став сильнее, двинется дальше на север, но пока…

Потому в словах мунгона определенно имелся смысл: если дитя бога до сих пор связано невидимой пуповиной с родителем, вполне возможно, что и Звери таким же образом связаны со своим создателем...

Свежая мысль заставила бывших имперцев взбодриться, они снова очнулись и загомонили возбужденно:

- Это как работа молитвенников! Чем дальше звездун от храмовой станции, тем слабее сигнал!

- Зона покрытия? Что ты несешь? Мы не прибор, а живое существо!

- Пусть живое, но не самостоятельное. Первый Зверь, как и прочие, — это лишь частичка великого Нгарха.

- Хочешь сказать, что мы не дитя бога, а лишь симбионт, который сдохнет вдали от хозяина?

- К сожалению, факты это подтверждают…

- Это страшная гипотеза. Тогда нам нужно возвращаться.

Хрум, не следивший внимательно за спором, уловил лишь последнюю фразу и поспешил вмешаться:

- Молчать! Ни о каком возвращении не может быть и речи, пока не выполним поручение Нгарха.

Однако в этот раз не сопроводил окрик хлестким ударом – экономил силы. Потому спорящие не умолкали.