- Тише, ты что…

- А теперь пришел забрать моего ребёнка?! Чтоб отдать этой бледной твари?! Выслужиться хочешь, скотина?

Пухлый кулак Бориша врезался Мишеку в глаз. Удар был не сильный, но чувствительный – полыхнуло искрами, Мишек ослеп на секунду, ойкнул, покачнулся, но удержался на ногах.

- Ага, бей, не жалей, - криво усмехнулся, закрывая рукой подбитый глаз, - я вину не отрицаю. Поддался альбиносу, согрешил…

- Ну тогда держи ещё! – Бориш снова ударил, но в этот раз промахнулся – кулак пролетел над головой, лишь немного задев волосы.

Мишек по-прежнему не сопротивлялся. Лишь медленно отступал, продолжая бормотать невнятные оправдания:

- Убежать бы всем, да поздно. Деревня оцеплена, на дороге враги, и за твоим домом наблюдают. Надо было ещё тогда уходить, вместе со Шмелеком.

Третий удар, намеченный в лицо, почти достиг цели, но Мишек в этот миг случайно наклонил голову – и кулак Бориша врезался ему прямо в лоб. Мишек плюхнулся на задницу, а Бориш вскрикнул от боли.

- Сссука, сломал, кажись, - сквозь зубы прошипел он, ощупывая ушибленные пальцы.

- Бориш, да я сам бы… вместо твоего ребёнка… поверь… но они ж детей требуют! Выбор тут невелик: отдать малыша, чтобы остальные уцелели, или не подчиниться – и сдохнуть всем вместе, целым посёлком.

- А хоть бы и сдохнуть! Кому нужна такая жизнь?! – в глазах Бориша мелькнули злые слёзы, - чем мы от скота отличаемся, если начнем рожать на продажу? Выкупать себя ценой своих детей…

Громкий младенческий плач прервал отчаянную тираду Бориша.

Он вздрогнул, осёкся и замер, не зная, что предпринять.

Дверь дома распахнулась, в светлом проёме появился силуэт повитухи, державшей на руках вопящий сверток.

- Настоящий здоровяк! – похвалила бабка, - весь в папу.

- Сын? – на секунду забыв о недавних переживаниях, расплылся в улыбке Бориш, - здоровый?

- Сын-то здоровый, - успокоила бабка, а потом помрачнела, - только вот маманька евоная…

- Что?! Что с ней?

- Плоха она… Беги скорей, может ещё успеешь попрощаться…

Когда рыжий солдат закончил рассказ, в воздухе на минуту повисла тишина.

- Да уж, помотало вас сильно…- сочувственно произнес Пархим, – чудом выжили.

- Ничего себе потери, если из сотни только двое уцелело… - озадаченно потёр затылок Шмелек.

- Дядька Кабай вывел, сотник наш, - рыжий благодарно указал на командира, сидевшего неподалеку и с невозмутимым видом стругавшего палочку. Время от времени пожилой ветеран бросал короткие внимательные взгляды на собравшихся вокруг костра мужиков, оценивал каждого, словно прицеливаясь.

- Братец Томша, а скажи-ка нам… - обратился к рассказчику Шнырь, но солдат резко прервал его:

- Я тебе не братец. Мои братцы остались на стенах пограничных острогов лежать. Хочешь брататься – стань рядом в бою, покажи, что не сопля.

Шнырь осекся, замешкался на мгновенье, но быстро оправился:

- Так я ж не отказываюсь, если надо стать – стану! – надул важно щеки. Будучи самым ушлым из мужиков, Шнырь соображал быстрей прочих. И сейчас уже однозначно понимал, кто на поляне настоящий атаман, а кто наивный лапотник. Повезло, что не схватились с этой парочкой. Если б каким-то чудом и одолели (расклад ведь шестеро на одного получался), многие все равно полегли бы. У того постарше, который сотник Кабай, под рогожей припрятан тяжелый тесак. А у Томши Рыжего, который в кустах засел и Пархима в плен взял, имелся заряженный кавалерийский самострел. Так что, слава богам, что обошлось без кровопускания. Не хотелось бы заплатить жизнями за котелок мясной похлебки.

Шнырь привстал, обвел взглядом мужиков, рассевшихся вокруг костра и почтительно слушавших разговор. Хитро прищурился и воскликнул наигранно радостным и бодрым голосом:

- А что, хлопцы, станем плечом к плечу с удалым рубакой Томшей? Поддержим героя?

Губы слышавшего это сотника Кабая разошлись в насмешливой улыбке, обнажив неровные зубы со сколами. Рыжий Томша брезгливо поморщился:

- Лижи-лижи, да не слюнявь! Подхалимов всяких видал, но ты прям особенный.

Рожа Шныря пошла красными пятнами от обиды. Он замотал головой, не соглашаясь с обвинением. Но, опасаясь снова ляпнуть что-то не то, молча сел на своё место.

- А вы «Стойких чертей» знали? – сменил тему разговора Шмелек, - мы спасли одного ихнего, Зюмой звали. Из реки выловили.

Томша нахмурился, пытаясь вспомнить имя, а потом отрицательно покачал головой:

- Не, ни с какими Зюмами я не знаком. А о роте «чертей» слыхал, конечно. Головорезы, трусы и подонки. Не гнушаются самыми подлыми заказами. Например, подавляли крестьянские восстания или подчистую вырезали целые поселения заблудших в вере, вместе с детьми и женщинами.

Услышав такое, мужики зароптали. Они-то думали, что «Стойкие черти» - герои, сложившие головы под знаменами Кевина Изумрудного в защиту их деревень, а тут такое, оказывается…

- Настоящих сражений стараются избегать, а вот пограбить всегда рады, - продолжал Томша. – Их капитан, Харкель, за деньги согласится мамку родную покрыть.

- Уже не согласится…

- А?

- Нету больше этого капитана. Болтали, что разорвало его через задницу каким-то щупальцем. В той самой битве, на которую мы опоздали…

- Туда ему и дорога, - ответил Томша, но всё-таки помрачнел, задумавшись о чем-то. Повернулся к своему командиру:

- Получается, что не возьми мы тогда за перниковской развилкой чуть севернее, успели бы к той битве?

Сотник Кабай встал со своего места, отложил обструганную палочку, вложил нож за сапог. Потянулся, хрустнул суставами, и только потом многословно ответил:

- Зачем было выживать, прорываться с боем от самой границы, трое суток сидеть в вонючем болоте, чтобы через пару дней сдохнуть в мясорубке под стягом Изумрудного лорда? Беспечного сосунка, проморгавшего вторжение, оставившего пограничные укрепления на растерзание врагу. Ты слышал, что мужики рассказали – там был полный разгром, безнадежная резня. Не для того я спасал свою и твою шкуру.

- И то верно…

- Но и в Орсию вы тоже не успели, прям как мы? – спросил кто-то из мужиков.

Кабай хмыкнул, Томша ответил за него:

- А мы в город особо и не рвались. Стены защищать там есть кому и без нас. У порубежников другие таланты, знаешь ли…

- Ну так если рубежей больше нет, все остроги захвачены…

- Враг уходит на север, а мы остаемся здесь, смекаешь?

- Не особо…

- Ну и дурень. Объясняю: это как в драке противник к тебе спиной повернулся. Хочешь – влепи обидный подсрачник, а хочешь – огрей по затылку так, чтоб враз закончить дело. Вот и мы остаемся позади их войска, видим спину.

- Чтобы сзади напасть, значит? Ага, теперь смекаю, кажись…

- Молодец, сообразительный, - язвительно усмехнулся Томша. – Так что, если вы, мужики, и вправду хотите воевать – добро пожаловать в отряд. Но сразу скажу: готовьтесь к тому, что батька Кабай с вас семь шкур спустит. Будете учиться не только драться, но и прятаться, наблюдать, подкрадываться, устраивать засады. И безропотно повиноваться командиру, конечно. На войне иначе нельзя.

Мужики замерли. Снова требовался тот, кто решится первым. А стадо уже потопает за ним. Крестьяне – они и есть крестьяне.

Только вот Пархим и Гнездо сидели молча, обиженные на то, как легко, словно с детьми, справились с ними выжившие пограничники. Шнырь тоже не высовывался – в подхалимы («шестёрки» по-каторжански) лезть больше не собирался. И тогда решился Шмелек.

- Я с вами. Семьи нету, никто не держит. Давно собрался воевать, но пока как-то не складывалось.

- Считай, сложилось, - подбодрил Кабай. – Воевать научу. Станешь воином, а не мясом, как большинство ополченцев, что остаются гнить в поле после первого же сражения. Как зовут?

- Шмелек…

- Будешь Шмелём у нас, значит.

Как и ожидалось, решился первый – подтянулись и остальные. Мужики один за другим начали проситься в отряд. Не отказался никто – постеснялись.