Ну что ж, пришла пора реабилитироваться поместному дворянству, недавно проспавшему обходной манёвр всадников на ящерах. Император указал на левый фланг, а потом обеими руками изобразил движение в сторону противника. Офицер сигнальщиков поклонился, приняв команду, и передал её музыкантам. Затрубил боевой рог, к нему присоединились литавры, отбивающие нужный ритм.

С грохотом и гулом, подобным началу грозы, полуторатысячное рыцарское войско покатилось вперёд, постепенно набирая ход. Сотрясалась земля под копытами закованных в броню лошадей. Ярко разодетые в родовые цвета всадники выкрикивали старинные девизы, угрожающе потрясали разнообразным оружием – мелькали длинные иклейские и короткие цезарийские мечи, узкие калантийские и широкие шарибадские сабли, всевозможные шестопёры и моргенштерны. Все без исключения аристократы, находившиеся в столице в дни сбора войска, присоединились к походу. За каждым из них следовало несколько оруженосцев, почти не уступавших своим господам снаряжением и красотой нарядов. Потому несущаяся вперёд лавина выглядела настолько разношерстной и недисциплинированной. Исключение составляли лишь несколько десятков орденских братьев – единственных молчунов в гомонящей толпе. Они создали плотное клиновидное построение, двигались в едином темпе, чётко соблюдая дистанцию. Словно по команде, братья одновременно опустили длинные копья, намереваясь, разогнавшись, проломить заграждение и ворваться верхом прямо во вражеский лагерь.

На подступах к валу набравшую разгон кавалерию встретил град стрел и камней. Луки, копьеметалки, дротики, пращи – дикари пустили в ход всё, что могли. Но, как и рассчитывал Александрикс, большинство снарядов не сумело пробить тяжелые доспехи и причинить вред атакующим. Лишь изредка наконечник находил щель между пластинами – разогнавшаяся лошадь падала, кувыркаясь и утаскивая за собой всадника. Кто-то, скачущий следом, налетал на них и тоже падал, но большинству удавалось избежать столкновения.

Спустя минуту вся эта вопящая и грохочущая сталью масса врубилась в периметр вражеского укрепления. Несколько недостаточно осторожных всадников не рассчитали траекторию и с разгона впечатались в частокол. Кто-то упал, кто-то остался в седле, тряся оглушенной головой, пока на неё сверху не опустилась булава черномазого дикаря. Один, наиболее прыткий и желавший обрести славу, перепрыгнул через заточенные колья, оставив лошадь снаружи. Хотелось надеяться, что он смог продолжить сражение, а не сразу же напоролся на копьё какого-нибудь южанина. К счастью, подобных ошибок было немного. Основное направление атаки пришлось в места, не прикрытые частоколом – те, откуда недавно выкатывались колесницы. Ростовые щиты хоптов, заграждавшие проходы, были сметены в первую же секунду столкновения. Рухнули, как дешевые ширмы бродячего театра, похоронив под собой раздавленных владельцев.

Рыцарские клинья врубились в эти проходы, углубились дальше, но вскоре увязли в растущих нагромождениях человеческих и лошадиных тел. Продвижение остановилось, завязалась жестокая рукопашная схватка.

Александрикс тоскливо вздохнул – не описать словами, как ему самому хотелось ринуться в бой. В этом вопросе он всегда завидовал Кевину. Но высокий статус не позволял ввязываться в подобные авантюры, между императором и лордом есть большая разница. Если бы ситуация показалась критической и возник риск проиграть сражение – лишь тогда император мог себе позволить личным примером вдохновить бойцов. Где-то в глубине души Александрикс мечтал об этом, хотя и понимал, что подобные мысли подходят романтичному мальчишке, но не стратегу и государственному лидеру. Потому оставалось лишь вздыхать, думая о том, как лучший неодоспех остается незадействованным. А ведь он мог одной рукой вырвать бревно из частокола, а потом им же пройтись по вражеским головам и спинам. Забавно могло получиться.

- Он уже близко, к вечеру будет здесь, - успокоил Таруй сомневающихся собратьев-альбиносов. Сам же, съедаемый неясной тревогой, не чувствовал прежней уверенности. Но раз уж пришлось возглавить войско, следовало вести себя достойно. Соплеменники выбрали его первым среди равных – это великое признание и уважение. Белокожие потомки древних ахорийцев чтут лишь подземных богов, но редко подчиняются кому бы то ни было из простых смертных.

- Почему ты отправил Ему навстречу шанхов? Как великому смогут помочь жалкие пару сотен? – не отлипал с расспросами Кротульк. Этот выскочка всегда завидовал чужим успехам.

Таруй, сохраняя необычное для себя самообладание, надменно улыбнулся и, выдержав паузу, вкрадчиво ответил:

- Брат Кротульк, надеюсь, ты не намекаешь, что я сомневаюсь в величии детища Нгарха? – и прежде, чем Кротульк открыл было рот, продолжил, - а вот недооценивать коварство занебников весьма опасно. Не ты ли надеялся, что имперцы поспешат к Орсии, проскочат мимо, а мы ударим им в спину?

Кротульк злобно сверкнул красными глазами, но смолчал, пристыженный.

- Однако теперь мы заперты на полуострове, а напротив стоят легионы еретиков, - продолжал Таруй, - Мы надеялись на дополнительную поддержку – высадку морского десанта на вражеском фланге и, конечно же, атаку Зверей в имперский тыл. Но всё пошло не совсем так... Слава Нгарху, что наша сила не в оружии, а в вере.

Стоявшие полукругом двенадцать альбиносов, не сговариваясь, изобразили руками священные пассы. Отдав дань уважения Древним, они продолжили слушать Таруя, и даже Кротульк больше не пытался перебивать.

- Не буду вас обманывать, братья, я не знаю, сколько новых Зверей успел создать сын Нгарха. Лично я собирался для этого пожертвовать старым знакомым – дахейским вождём Атомбой. Но бывший соратник оказался предателем и покинул нас в самый ответственный час. Высшая кара неминуемо падёт на его голову, но не о нём речь… Я говорю о том, что даже без Зверей дитя Нгарха остаётся воплощением бога и способно на многое.

- Колесницы разворачиваются в линию! – громкий оклик чернокожего слуги прервал речь Таруя. Жрец изобразил недовольство, хотя на самом деле был рад, что его избавили от лишних разъяснений, отчётов и оправданий.

- А теперь имперцы выкатили вперёд огромные луки на колёсах, - возбужденно вытаращив глаза, вопил слуга, - у них каждая стрела размером с тяжелое копьё!

- Торсионные баллисты, - не удержался от мрачного комментария Кротульк, в былые годы тайно посещавший Калантию и Цезариум, и потому имевший представление о военных технологиях империи. – Их залп превратит хоптские колесницы в груду мяса и искореженной бронзы.

- Словно лопнувшие консервы, - тоже решил блеснуть умным имперским словом Шуктль. Именно он несколько месяцев назад отвечал за отравление императора-самозванца, но провалил задание. Как оказалось, не по своей вине – древняя отрава не смогла убить занебника, хотя валила с ног даже носорогов и гигантских пещерных змей. Таруй задумался, не поставить ли на место и этого умника, но остановил порыв – достаточно на сегодня уколов. Пришла пора объединять усилия, а не спорить.

- Надеюсь, братья, никто не забыл движения проклятого танца? – наслаждаясь собственной смелостью и словно бы куражась произнёс Таруй. - Нас ровно дюжина – как раз необходимый минимум для проведения ритуала.

Некоторые братья вздрогнули и наверняка побледнели бы, если бы альбиносы умели бледнеть. Другие остались невозмутимыми. Третьи хищно заулыбались в предвкушении.

- Жаль, что повторить не сможем, станцуем лишь разочек.

Если проклятый танец исполняет двенадцать или более дервишей, один из них всегда умирает. Кто именно, заранее неизвестно – решают боги. Если же танцует меньше дюжины участников, то умрут все. Причем само проклятье, ради которого всё затевается, может не сработать.

Таруй тоже ощущал лихорадочное возбуждение. Возможно, стыд за недавний провал с Атомбой делал его таким смелым, побуждая сыграть в кости со смертью.

Медлить было нельзя – колесницы вот-вот ринутся в атаку. Потому альбиносы, отбросив последние сомнения, принялись за дело прямо там, где только что совещались – на хорошо утоптанной площадке посреди военного лагеря. Посыпали землю порошком из костей реликтовых ахорийских чудовищ, ритуальными ножами сделали надрезы на ладонях и окропили кровью священный круг. Потом достали бубны и, отбивая ритм, двинулись по кругу. Все вместе шли, приседая и притопывая, в едином темпе, но вдобавок каждый танцор кружился вокруг собственной оси. То ускоряясь, то замедляясь, подчиняясь лишь божественным голосам в голове.