Поначалу она считалась побочным эффектом присутствия на Персефоне артефактов Предтечей. Но не так давно появились выводы, не только отрицавшие связь магии с артефактами, а более того – противопоставлявшие их. Дескать, аномалии Предтечей и некая «магия» — это две противоположности. Возникла теория, что магия является уникальной особенностью Персефоны чуть ли не со времен её появления, пять миллиардов лет назад. А Предтечи зачем-то, по каким-то своим причинам, решили ограничить эту особенность – потому и установили здесь так много артефактов. Ни один из доселе известных миров не обладает таким их количеством, как эта планета.

Впрочем, версия о том, что артефакты – ограничители магии тоже оказалась недостаточно состоятельной. Слишком много необъяснимых, парадоксальных, порой страшных, а порой смешных и глупых аномалий фиксировалось вблизи артефактов. Потому их назначение до сих пор не поддается осмыслению.

Да что говорить, Кевин и сам скептически относился к докладам о магии. Считал подобные отчеты свидетельством недобросовестности разведчиков, не сумевших до конца разобраться в ситуации. А теперь что получается? Оказавшись в похожей ситуации, не смог сделать никаких нормальных выводов и тоже принялся рассуждать о магии.

Прекратив безуспешно исследовать клетку, Кевин вернулся к изучению того, что находилось за её пределами. Разумеется, с окружающей обстановкой он познакомился первым делом, как только попал сюда, но, возможно, стоило осмотреть всё более внимательно.

Носовые рецепторы настроились автоматически, потому удушливый смрад, стоявший в шатре, Кевина совершенно не беспокоил. Не мешал ему и полумрак, лишь слегка разбавленный светом, падавшим из дыры в потолке – глаза легко адаптировались под нужный режим.

Напротив Кевина, с другой стороны от входа в шатёр, стояла ещё одна шар-клетка. Незнакомый мужчина внутри не подавал признаков жизни. Если он был мёртв, непонятно, зачем вообще его здесь держали.

Но главный интерес представляло, конечно же, чудовище, которому поклонялись южные дикари. Называли монстра богом, приносили ему жертвы, судя по всему, человеческие.

Надежно защищенная от стрессов психика не подкачала и в этот раз. Кевин совершенно спокойно наблюдал за шевелящейся темной массой, из которой время от времени показывались щупальца с присосками или шипами, какие-то липкие ложноножки, длинные жабьи языки, кривые пасти с гнилыми зубами цвета дерьма. Трудно было понять, где у монстра туловище, где голова, где конечности – все перемешалось и находилось в постоянном движении. То в одном, то в другом месте раскрывалась дыра, оказывающаяся голодным слюнявым ртом, вдруг превращающимся в сжимающийся сфинктер. Несколько раз из подобных отверстий высовывались отростки, на конце которых открывался глаз. Почти человеческий, то голубой, то желтый, как местные луны. А однажды полностью белый, совсем без зрачка и роговицы. И каждый раз, когда глаз пялился на Кевина, тот ощущал попытку внедрения в сознание. К счастью, лорд уже подготовился к таким сюрпризам, потому не испытывал ничего, кроме легкого дискомфорта.

Однажды мелькнула мысль, а не приоткрыть ли слегка сознание. Ведь можно дать ограниченный доступ и попытаться установить контакт с чудовищем. Но Кевин отогнал такую идею прочь, как только увидел, что монстр вытворяет с другими пленниками.

Это были его подданные. Те самые военнопленные, которых Кевин встретил по дороге сюда. Покорно ожидавшие своей участи под охраной здоровенных негроидов. Люди, узнавшие своего лорда и, возможно, воспылавшие надеждой. Ведь, если Кевин Изумрудный жив, он наверняка что-то придумает, найдет выход из ситуации.

Они входили по одному, иногда по двое – если кто-то был настолько ранен, что другому приходилось поддерживать товарища. А дальше всегда происходило одно и то же – из глубин черной массы высовывался отросток с жутким, не моргающим глазом – и пленник сам, словно сомнамбула, шёл к чудовищу. Ложился в объятия шевелящейся амебы, погружаясь словно в мягкую перину, и просто исчезал. Было это пожирание или что-то другое, Кевин так и не понял. Лишь констатировал, насколько полезная штука нейросап – без него наверняка пришлось бы разделить судьбу своих несчастных подданных.

Почему же он не пытался спасти людей? Ведь Кевин не отличался жестокостью или циничным безразличием. Он испытывал сожаление и сочувствие, не оставался равнодушным. Однако в первую очередь был искателем и подчинялся Уставу. А там четко прописано, что жизнь аборигена не настолько драгоценна, чтобы рисковать жизнью искателя. Спасать любой ценой разрешалось лишь своих, но никакой абориген не может считаться своим. Даже тот, с которым делишь супружеское ложе или тот, кто безраздельно предан и готов отдать за тебя жизнь. Он местный, а значит не свой. Это аксиома.

Во-вторых, не до конца понимая ситуацию, не обладая информацией о противнике, как можно победить? Тут вполне вероятен выбор между гибелью и бегством. О первом не хотелось даже думать, а второе Кевин решил отложить на попозже, когда соберет достаточно информации о происходящем.

Потому приходилось молча наблюдать и терпеть. Морщась каждый раз, когда очередной бедняга погружался в бездонные пучины чудовищного тела.

Очередной вошедший не походил на воина. Некрашеная крестьянская рубаха, меховая безрукавка ворсом наружу, заправленные в онучи порты. В общем, типичный селюк. В войске, конечно, хватало ополченцев из окрестных деревень, но им выдавали набивные стеганые куртки, а порой даже простые секторные шлемы – в таком виде, как этот дядька, воевать точно никто не выходил. Шлем победители отобрали бы – металлические доспехи и оружие у них, видимо, ценились, но стеганки и прочая одежда дикарей не интересовали.

В руках вошедший сжимал какой-то ящик.

Поставив его на дощатый пол, селюк вынул из ящика… Хм… Ребенка?

Да! Детский плач разнесся под сводами шатра. Малыш оказался совсем крохотным – от силы неделя-две. Что ж это тут творится такое…

Между тем, мужик осторожно отложил ребенка в сторону и занялся ящиком. В его руках детская люлька быстро трансформировалась в новый предмет, становившийся все более похожим на большую уродливую рогатку.

Время шло, выпучившийся глаз чудовища прямо-таки трясся от напряжения, настойчиво сверля непокорного гостя. Плачущий ребенок затих – может сам уснул, а может повлияло чудовище. Но крестьянин телепатическим приказам не подчинялся, продолжал сноровисто собирать из отдельных частей своё необычное оружие. Периодически растирал виски, тряс головой, сильно моргал – но не сдавался и упорно продолжал работу. Ситуация становилась всё более интересной…

Любой из предыдущих пленников за это время не только приблизился, но уже слился бы с чудовищем. Однако мужик продолжал своё дело, словно телепатия монстра на него не действовала.

Неужели нейросап? Парень свой? Тогда почему наши системы не зафиксировали присутствие друг друга? Местные аномалии блокируют? Телепатия, магия и это вот всё? Допустим. Как и то, что искатель прикинулся крестьянином, притащил ребенка для маскировки. Но зачем вместо нормального оружия использовать нелепую рогатку?

- Послушай, приятель, ты из новеньких? Похоже, мы раньше не встречались, – вслух сказал Кевин, устав строить догадки.

Мужик отвлекся на секунду, скользнул безразличным взглядом, и снова вернулся к своему делу. Лишь пробурчал глухо и невнятно извинение, что не сможет помочь, так как сильно занят. Пробурчал не на нашем, кстати, а на имперском. Получается, все-таки не искатель, а один из местных?

- Так ты не из наших? – уже на имперском обратился к странному гостю Кевин. – А как же тогда сопротивляешься?

В этот раз мужик вообще никак не отреагировал, даже не обернулся.

Кевин почувствовал прилив удивленного возбуждения и, не обращая внимание на молчание мужика, чуть было не засыпал его серией новых вопросов. Но все-таки удержался. В текущей ситуации лучше помолчать, не отвлекать необычного гостя от его занятия.