— Чем же кончилось с этим мистером? Кто кого убедил?

— Обе стороны остались при своих интересах. Сетевым графиком, правда, мы начали пользоваться, но не привилось: он все время перевыполнялся. Анатолий Аграновский смотрел на меня в упор, и не понять было, то ли он в шутку, то ли всерьез.

— Но ведь миллионеров у нас в самом деле нет…

— Есть. Но только подпольные. Догоняй! — И он с разбегу кинулся в волны.

Я стоял на берегу, поджидая всепроникающего резонера, готового пуститься во все тяжкие. Как всегда, он находился поблизости и был наготове.

— Как же так? — вскричал резонер, подбегая к линии прибоя. — Ведь план есть закон! А разве можно закон перевыполнить? Что вы сказали, Анатолий Абрамович?

— Можно, можно, — отвечало море на ходу. — У нас все можно.

Действие переносится в салон самолета, изготовившегося взлететь с бетонной полосы аэропорта. Самолет старенький, поршневой, «ИЛ-14», хотя на дворе уже середина 70-х годов.

Возвращаемся спецрейсом в Москву. Близился пуск нового автомобильного гиганта в Набережных Челнах и за этими пусковыми моментами прилетали на стройку три министра. Много лет прошло с того полета, два министра уже в могиле, третий жив и здоров, на пенсии. И потому пришел срок рассказать об этой истории, ибо актуальность ее ничуть не померкла за эти годы.

Итак, летим. Министры везут в Москву победные реляции. Я везу в редакцию очерк не менее победный, ибо пребываю еще в такой эпохе, когда четко известно, что можно и что нельзя.

Взлетели. Стоило бы бросить прощальный взгляд в иллюминатор, но главные загадки нового гиганта были на этот раз не на земле, а в воздухе. Они летели вместе с нами.

— Ну и самолет у тебя! — сказал первый министр, обращаясь ко второму. — Как летающая керосинка. Неужто «ЯК» нельзя завести?

Тот ничуть не обиделся. Ему и самому было мало радости летать на керосинке. Все же он отвечал с присущим ему достоинством:

— Ты знаешь, сколько твой «ЯК» стоит? В миллион не уложишься.

— Еще бы, — заметил его собеседник. — У тебя миллионов нет, ты же миллиардер.

Все трое дружно посмеялись над получившейся остротой.

Стоп! В этом месте, продолжая лететь, я должен сделать остановку, ибо три министра дружно смеются над чем-то, известным им, а мы с читателем еще ничего не знаем. А ведь здесь вопрос колоссальной важности, можно сказать, ключевое звено нашего бытия.

Вопрос: сколько стоит завод и как определяется его стоимость, закладываемая в план?

Ответ: стоимость данного объекта определяется с потолка, если этого захочет министр или другое должностное лицо в таком же примерно ранге.

При начале строительства стоимость нового завода определялась в 1 миллиард 800 миллионов. А заканчивали тот же завод на 5 миллиардах, да еще с гаком. И эти лихие вложения в него до сих пор продолжаются. Какие страсти кипели вокруг этих цифр, до сих пор не улеглось!

Самое удивительное, что никакой загадки тут нет. Не стану вдаваться в детали, финансовый отчет о стоимости объекта написан, в нем несколько томов — десятки тысяч страниц убористого текста. И все там сходится — до последней копеечки.

Для оправдания 5 миллиардов потребовались миллионы слов.

Но покойный министр (мир праху его) умудрился уложиться в полсотни слов — ответ его был исчерпывающим.

Собеседник подзадорил товарища:

— Что же ты сразу не сказал Самому, сколько это будет стоить? Ведь знал реальную цену — знал, да?

Вот и ответ, где каждое слово тянет по сто миллионов:

— Пришел бы я и честно сказал: три миллиарда, а то и все четыре. Он меня бы тут же завернул. Что я, себе враг? Я к нему с подходцем: разрешите доложить, мы хорошо просчитали, стоимость завода в пределах ВАЗа, то есть миллиард восемьсот миллионов. Он посмотрел на меня пристально — и подписал. Я главный заказчик в стране.

Вот и вся история. Приземлились мы в Быкове вполне благополучно. К самолету подкатили три черные «Чайки», каждый министр сел в свой автомобиль, я пошел своим ходом по бетонным плитам аэродрома, раздумывая о том о сем.

Сознаю: рассказ мой рискует показаться беглым, едва ли не поверхностным. Я же говорил: ключевое звено.

Министр обманывает своего председателя — неужто все так просто? А где была экспертиза? Народный контроль, наконец? Печать с ее гласностью? Почему же никто не вскрыл этот обман?

Оставлю эти вопросы на своей авторской совести, ибо сейчас меня интересует нечто другое, я рассматриваю малую толику.

На каком уровне совершается сбой нашего планирования? — вот ключевой вопрос для меня. Ведь если объект оказался в 3 раза дороже, чем было поначалу запланировано, то ясно — эти непредвиденные миллиарды пришлось откуда-то брать. Из какого кармана? Уверяю вас, набрать 3,5 миллиарда даже в такой богатой стране, как наша, не так-то просто. Собирали с бору по сосенке, из всех близлежащих граф, а главным образом из группы «Б», за счет легкой промышленности.

Завод, который встал втридорога, заработал. А сколько фабрик было отложено, законсервировано, отменено на корню…

Такое планирование принято называть волевым, но данное объяснение мало что раскрывает.

Но разве так уж не прав покойный министр? Ведь если бы он с первой попытки назвал реальную стоимость стройки, то и не было бы сейчас у нас прекрасного завода, уверяю вас, или был бы завод, построенный по куцей, урезанной смете.

А так — каждые две минуты новый грузовик.

Иду пешком по Садовому кольцу. Шагаю и радуюсь: черные «Волги» проносятся навстречу, и год от году поток служебных машин густеет, свиваясь в часы пик в черную ползущую черепаху. А ведь на каждое колесо план спущен — вот как мы сильны и обильны.

Пешком-то спокойнее: я не несу никакой ответственности за спущенный план. Моя голова занята другим, вовсе не предусмотренным. Сколько любопытного, более того — примечательного наблюдаешь кругом, когда идешь по Москве и просто разглядываешь окружающие просторы.

Вижу справа по курсу вывеску: «Кафе». Зайти перекусить? Но вход в кафе перекрыт канцелярским столом. А на столе коробки с пельменями. Официантка в белом халате распечатывает очередную упаковку.

На московской улице надо соображать быстро, чуть замешкался — ты уже в хвосте очереди. Но я успел подскочить первым.

— Дайте две пачки. — И протягиваю приготовленные деньги, которых оказывается почему-то мало.

— С вас рубль шестьдесят восемь, — сообщает девица в халате.

Я столь же стремительно соображаю: я же не в магазине, а при кафе, ну если не проник туда, то, во всяком случае, стою под вывеской. Значит, тут действует правило двадцатипроцентной надбавки. Две пачки по магазинной цене рубль сорок плюс 28 копеек законной наценки — все сходится. Если растет смета нового завода, то и пельмени обязаны возрастать по смете — иначе бы не сходилось.

Пока вылавливал в кошельке нужную мелочь, за моей спиной выросла очередь.

Только теперь до меня дошло: я же все-таки проник в кафе, разделся, сел за столик и мне подали дымящиеся русские пельмени, да еще облитые сметаной и приперченные. Выходит, я всех перехитрил: вроде бы и в кафе побывал, и домой приду с пельменями, на радость домашним. Для полного завершения картины оставалось вспомнить, что ныне 30 сентября, последний день месяца. Следовательно, работники кафе гонят план. Какая корысть им стараться разогревать воду, варить пельмени, подавать блюда посетителям, мыть за ними грязные тарелки, если можно ничего этого не делать, а денежки получить те же. А если мы оплачиваем ничегонеделание поваров — так нам и надо.

Шагаю по Садовому кольцу дальше. Воздух свежий, чистый, час назад над городом пролился дождик, омыв дома и улицы.

Глядь, а навстречу мне поливальная машина в серебряных усах на всю ширину Садового кольца. Тут и гадать нечего: последний день месяца, жми-нажимай.