Когда весть об аграгантском деле дошла до римского сената, римляне сильно обрадовались и воспрянули духом. Они не довольствовались уже первоначальными планами, ни спасением маметинцев, ни полученною в этой войне добычей, и надеялись даже совершенно очистить остров от карфагенян и тем усилить свое могущество. Что касается сухопутного войска, то они видели, что все идет как должно, ибо находили, что Луций Валерий и Тит Отацилий, выбранные после тех консулов, которые завоевали Аграгант, ведут сицилийские дела успешно. Но на море неоспоримое господство принадлежало карфагенянам. Вслед за покорением Аграганта многие города перешли на сторону римлян в страхе перед их сухопутными силами, зато большее еще число городов приморских отложилось от них из страха перед карфагенским флотом. По этой причине перевес в войне, как становилось для них яснее с каждым днем, клонился то на одну, то на другую сторону; кроме того, римляне видели, что Италия подвергается частым опустошениям от карфагенского флота, тогда как Ливия остается совершенно невредимою. Вот почему они решили померяться силами с карфагенянами и на море. Они видели, что война затягивается и истощает их, а потому в первый раз теперь принялись за сооружение судов в числе ста пятипалубных и двадцати трехпалубных. Но так как для сооружения пятипалубных судов не было опытных строителей, ибо в то время никто в Италии таких судов не употреблял, то предприятие это поставило римлян в большое затруднение. Но здесь-то и проявилось величие духа римлян и их отвага в начинаниях. Действительно, не имея средств к морской войне, никогда раньше не помышляя о морских завоеваниях и впервые задумав это теперь, они принялись за дело с такою уверенностью, что решились тотчас померяться силами в морской битве с теми самыми карфагенянами, которые со времен предков их неоспоримо владычествовали на море. В это время один палубный, неприятельский корабль очутился на берегу и попал в руки римлян; по образцу его римляне и соорудили весь свой флот, так что очевидно, не будь такого случая, они при своей неопытности не могли бы выполнить задуманное.
Пока одни заняты были сооружением судов, другие собирали команду и на суше обучали ее гребле следующим образом: они посадили людей на берегу на скамьи в том самом порядке, в каком они должны были занимать места для сидения на судах и приучали их откидываться всем разом назад, притягивая руки к себе, а потом с протянутыми руками наклониться вперед, начинать и кончать эти движения по команде. Когда люди были подготовлены, римляне спустили на море едва законченные корабли и направились по приказанию консула вдоль Италии. Дело в том, что командующий римским флотом Гней Корнелий отдал приказ корабельным начальникам плыть по снаряжении кораблей к проливу, а сам с семнадцатью судами за несколько дней раньше пошел в Мессину, чтобы принять необходимые меры к приему флота.
Когда представился случай овладеть городом на Липарских островах с помощью измены, Гней Корнелий слишком легковерно понадеялся на это и, отплыв с упомянутыми выше кораблями, пристал к самому городу. Получив известие об этом в Панорме, военачальник карфагенян Ганнибал отправил сенатора Боодеса с двадцатью кораблями. Подойдя к городу ночью, Боодес запер в гавани флот Гнея. На рассвете римляне решились бежать на сушу, а оробевший Гней не знал, что делать, и сдался неприятелю. Имея в своих руках неприятельские корабли и их начальника, карфагеняне тотчас возвратились к Ганнибалу. Несколько дней спустя, когда несчастье Гнея было еще свежо и памятно, Ганнибал едва не стал жертвою подобной же ошибки. Он слышал, что римский флот, идущий вдоль Италии, уже близко; желая точнее узнать численность и вообще расположение сил неприятеля, Ганнибал пустился в море с пятьюдесятью кораблями. Он обогнул уже оконечность Италии, как столкнулся с неприятельским флотом, который шел в стройном порядке; большую часть своих кораблей он потерял, а с остальными успел бежать, хотя не имел уже никакой надежды на спасение.
По прибытии к Сицилии римляне узнали о поражении Гнея, тотчас послали за Гаем Дуилием, начальником сухопутных войск и поджидали его. Вместе с тем они стали готовиться к морскому бою, когда получили весть, что флот неприятельский не далеко. Так как корабли римлян вследствие несовершенства имели плохую маневренность то на случай битвы придумано было кем-то приспособление, в позднейшее время называвшееся вороном: на передней части корабля утверждался столб в четыре сажени длиною и в три ладони в поперечнике, с блоком наверху. К столбу прилажена была лестница, подбитая с помощью гвоздей поперечными досками в четыре фута ширины и в шесть сажень длины. По обоим продольным краям лестницы сделаны были перила вышиною до колен. На конце лестницы-мостика прикреплен был железный заостренный шип, напоминающий клюв ворона, с кольцом наверху, через кольцо проходил канат, с помощью которого во время схватки судов ворон поднимался на блоке и опускался на палубу неприятельского корабля. Как только вороны пробивали палубные доски и таким образом зацепляли корабли, римляне со всех сторон кидались на неприятельское судно, если сцепившиеся корабли стояли бок о бок; если же корабли сцеплялись носами, тогда воины переправлялись по самому ворону непрерывным рядом по двое. При этом шедшие во главе воины держали щиты перед собою и отражали удары, направляемые с фронта, а следующие за ними опирались краями щитов о перила и тем ограждали себя с боков. Сделав такого рода приспособления, римляне выжидали благоприятного момента для морской битвы.
Как скоро Гай Дуилий узнал о неудаче, постигшей командующего морскими силами он передал сухопутное войско трибунам, а сам отправился на флот и отплыл со всеми и кораблями. При виде этого карфагеняне, преисполненные презрения к неопытности римлян, с радостью и поспешностью спустили на море сто тридцать кораблей, которые все пошли навстречу неприятелю; карфагеняне не находили даже нужным соблюдать боевой порядок и шли как бы на верную добычу. Флотом их командовал Ганнибал. Он шел на пятипалубнике, некогда принадлежавшем царю Пирру. По мере приближения карфагеняне замечали на передних частях всех кораблей [римлян. — Ред] поднятые вороны; сначала они недоумевали и удивлялись невиданным орудиям. Наконец движимые пренебрежением к врагу, первые корабли смело открыли сражение. Во время схватки суда каждый раз сцеплялись с помощью описанных орудий, причем люди немедленно переправлялись по самому ворону, и бой происходил на палубах. Часть карфагенян была истреблена, другие в ужасе сдавались неприятелю сами, ибо морская битва обратилась в подобие сухопутной. Таким образом карфагеняне потеряли те тридцать кораблей вместе с командою, которые начали сражение; вместе с ними захвачено и судно начальника. Сам Ганнибал убежал в челноке. Остальной флот карфагенян продолжал путь, как бы собираясь напасть на врага, но по мере приближения карфагеняне узнавали об участи, постигшей передние корабли, а потому уклонялись от боя. Рассчитывая на быстроту своих кораблей, карфагеняне надеялись оградить себя от воронов, если будут заходить сбоку и с кормы неприятельских кораблей. Но орудия поворачивались во все стороны и направлялись на них отовсюду, так что приближающиеся корабли непременно слеплялись с римскими, пока наконец карфагеняне, устрашенные необычайным способом битвы, не бежали, потеряв пятьдесят кораблей.
Когда вопреки ожиданию надежды римлян на море исполнились, военная ревность их удвоилась. Теперь они пристали к Сицилии взяли приступом город Макеллу.
Между тем военачальник сухопутных сил карфагенян Гамилькар, находясь у Панорма, узнал, что в римском лагере после морского сражения возникли распри между союзниками и римлянами из-за того, кому из них принадлежала в битве честь победы. По получении известия, что союзники располагаются отдельным лагерем, Гамилькар внезапно со всем войском напал на них в то время, как они разбивали лагерь, и истребил около четырех тысяч человек. После этой удачи Ганнибал с уцелевшими кораблями отплыл в Карфаген. Немного спустя он, увеличив число своих судов, отправился к Сардинии. Вскоре после этого Ганнибал заперт был римлянами в какой-то сардинской гавани, потерял большое число кораблей, а вслед за этим спасшиеся карфагеняне схватили его и тут же распяли. Римляне же, как только вступили на море, стали помышлять и о завоевании Сардинии.
