Заметив приближающихся нумидийских всадников, Тиберий тотчас отрядил только свою конницу и приказал ей вступить в битву с неприятелем. Вслед за нею он послал в дело и около шести тысяч пеших метателей дротиков; затем вывел из лагеря остальное войско, полагая, что один вид его решит участь битвы: уверенность эту питали в Тиберии многочисленность воинов и успех конницы накануне. Дело происходило в пору зимнего солнцестояния; в этот день выпал снег, и погода стояла очень холодная; кроме того, все почти воины и лошади вышли до принятия пищи. Вначале войска горели желанием боя, но потом, когда нужно было переправляться через реку Требию, вода в которой поднялась за ночь после дождя, пехота переправлялась с трудом, потому что вода доходила солдатам по грудь. Вследствие этого войско страдало от холода и голода. Между тем карфагеняне подкрепили себя пищей и питьем в своих палатках, накормили лошадей и подле костров намазывались маслом и вооружались. Ганнибал, выждавший благоприятного момента, лишь только увидел, что римляне перешли реку, послал вперед для прикрытия ну-мидян копейщиков и балеарских пращников числом около восьми тысяч и затем сам двинулся с войском. Он выстроил в одну прямую линию свою пехоту в числе тысяч двадцати человек: иберов, кельтов и ливийцев. Конницу, которой насчитывалось вместе с кельтскими союзниками больше десяти тысяч, он разделил на два отряда и поставил их на обоих флангах; между флангами разделил он также слонов и поставил их впереди. В это самое время Тиберий отозвал свою конницу назад, ибо видел, что она не знает, как ей быть с неприятелем: нумидийцы то быстро и врассыпную отступали, то возвращались назад, с отвагой переходя в наступление: таков свойственный нумидийцам способ битвы. Пехоту он выстроил по римскому способу: пеших римлян у него было тысяч шестнадцать, а союзников тысяч двадцать. Такова была у римлян полная численность войска для решительных битв. После этого на обоих флангах он поставил конницу в числе тысяч четырех воинов, и гордо пошел против неприятеля тихим шагом в боевом порядке.

Когда войска сблизились, началась битва между передовыми легкими отрядами. Уже в это время обнаружилось, что римляне во многом уступают неприятелю, и что перевес в сражении находится на стороне карфагенян. Дело в том, что римские метатели дротиков были изнурены битвою с самого утра и в стычке с нумидийцами выпустили большую часть дротиков, а остававшиеся сделались вследствие продолжительной сырости негодными к употреблению. Почти то же самое было и с конницей, и со всем войском римлян. Положение карфагенян было совсем иное: со свежими, нетронутыми силами встали они в боевую линию, с легкостью выполняли все, что требовалось. Поэтому, лишь только передовые бойцы отступили между рядами позади стоявших воинов и сразились тяжеловооруженные войска, карфагенская конница тотчас стала теснить неприятелей на обоих флангах. Когда римская конница отступила и тем открыла фланги пехоты, карфагенские копейщики и масса нумидийцев быстро ударили на фланги римлян. Между тем тяжеловооруженные занимавшие с обеих сторон передние и средние ряды всего боевого строя, одни сражались долго, упорно и с равным успехом.

В это время карфагеняне поднялись из засады, внезапно напали с тыла на центр неприятельского войска и тем произвели в римских войсках сильное замешательство. Наконец оба фланга Тибериева войска, теснимые спереди слонами, а кругом и с боков легковооруженными, оборотили тыл и оттеснены были к протекавшей позади их реке. Задние ряды римлян, сражавшихся в центре, сильно пострадали от нападения воинов из засады; напротив, те, что были впереди, воодушевляемые трудностью положения, одержали верх над кельтами и частью ливийцев и многих из них положили на месте, прорвали боевую линию карфагенян. Хотя римляне и видели, как фланги их были смяты, но не решались ни помочь своим, ни отступить назад в собственный лагерь: многочисленность неприятельской конницы пугала их; препятствовали им также река и проливной дождь с сильным ветром. Поэтому римляне, сомкнувшись и в боевом порядке, отступили к Плацентии, куда и прибыли благополучно в числе не менее десяти тысяч человек. Что касается остальных, то большинство их было истреблено у реки слонами и конницей; те же из пеших воинов, которые спаслись бегством, и большая часть конницы отступили к упомянутому выше отряду и вместе с ним достигли Плацентии. С другой стороны войско карфагенян преследовало неприятеля до реки, но по причине бурной погоды не могло идти дальше и возвратилось в свой лагерь. Здесь все ликовали по случаю счастливого исхода битвы. Случилось так, что из иберов и ливийцев погибло немного; большую часть погибших составляли кельты. Однако от дождя и следовавшего за ним снега войско сильно пострадало: пали все слоны кроме одного, много людей и лошадей погибло от холода.

Тиберий знал все, что случилось, но, желая скрыть по возможности правду от находившихся в Рим граждан, он послал уведомление, что хотя сражение было, но победе помешала бурная погода. Первое время римляне верили донесению; но вскоре стали приходить известия, что карфагеняне занимают и римский лагерь, что все кельты примкнули к ним, что, напротив, их войско ушло с поля сражения, и все воины собрались в городах; тогда они ясно поняли, чем кончилась битва. Все это было для римлян совершенно неожиданно, но они с величайшим усердием занялись подготовкой к защите страны: отправили войска в Сардинию и Сицилию; кроме того, послали гарнизон в Тарент и во все другие удобно расположенные пункты; вооружили шестьдесят пятипалубных кораблей. Гней Сервилий и Гаий Фламиний, избранные в то время консулами, стягивали силы союзников и набирали легионы в самом Риме. Жизненные припасы велели они доставлять частью в Аримин, частью в Этрурию, так как намерены были выступить в эти местности.

И в самом деле, римляне как государство, так и отдельные граждане, бывают наиболее страшными тогда, когда им угрожает серьезная опасность.

Проводя зиму в долине Пада Ганнибал замечал недовольство галлов тем, что война тянется долго в собственной их стране, видел также, с каким нетерпением ждут они вторжения в неприятельскую землю, почему и решил поскорее сниматься со стоянки и удовлетворить желание войска. С этою целью Ганнибал, лишь только пора года изменилась, посредством расспросов узнал от знатоков местности, что все пути в неприятельскую землю длинны и проходят на виду у неприятелей, за исключением одного, ведущего через болото в Этрурию, хоть и трудного, зато короткого и совершенно не принятого во внимание Фламинием. Всегда по природе склонный к такого рода предприятиям, карфагенянин избрал этот, последний путь. Когда в войске распространилась молва, что вождь их намерен идти через болота, все со страхом думали о походе.

Ганнибал снялся со стоянки и поставил впереди ливийцев, иберов и вообще лучшую часть войска; к ним он присоединил и обоз, дабы воины на первое время не нуждались в продовольствии. О запасах на будущее он нисколько не заботился, рассуждая так, что по достижении неприятельской страны ему в случай поражения припасы будут вовсе не нужны, в случае же победы в продовольствии не будет недостатка. За названными выше войсками он поставил галлов, а позади всех конницу. Начальником тыла войска он оставил брата своего Магона. Если бы галлы по причине неудобств перехода вздумали повернуть назад, Магон должен был удерживать их с помощью конницы и силою заставлять идти дальше. Итак, иберы и ливийцы терпели мало, ибо они проходили через болота еще не тронутые, к тому же все они выносливы и свыклись с такого рода тягостями. Напротив, галлы подвигались вперед с трудом по болотам уже взрытым и глубоко протоптанным; они выносили путь с мучительным нетерпением, но податься назад мешала им наступавшая с тыла конница. Вообще жестоко терпели все войска, больше всего от бессонницы, потому что они шли непрерывно по воде в течение четырех дней и трех ночей подряд; больше всех страдали и гибли галлы. Что касается вьючных животных, то большая часть их падала в грязи и погибала; впрочем, падением своим они оказывали людям и услугу: сидя на животных и на куче поклажи, люди поднимались над водой и только таким образом могли спать хоть небольшую часть ночи. Многие лошади обезножили, потому что шли непрерывно по грязи. Сам Ганнибал едва спасся и то с большим трудом на уцелевшем слоне. Сильные страдания причиняла ему тяжелая глазная болезнь, от которой он лишился даже одного глаза: обстоятельства не позволяли ему ни остановиться, ни полечить глаза.