— Ты действительно думаешь, что я убил бы тебя, брат?

— Зависит от обстоятельств.

— Каких именно? — Сковорода на плите, я схватил нож, и его взгляд упал на него, затем снова на мое лицо.

— Это ты мне скажи.

Нарезая лук, я не ответил, потому что не был точно уверен, как ответить или начать этот разговор. Самое замечательное в Ниле было то, что иногда ему не хватало терпения.

— Лиам, что, черт возьми, происходит? Почему ты готовишь мне омлет в час ночи?

— Моя попытка установить братские узы. — Я схватил красный перец.

— Братские узы?

Мне не понравилось, как он фыркнул.

— Что? Мы братья; у нас не может быть уз?

— Нет. — Он подавил смешок. — Или, по крайней мере, не в стиле «давай съедим омлет».

— Я уже порезал гребаный лук, у нас будет омлет.

— Конечно.

— Черт возьми, Нил… Ты можешь просто притвориться на секунду, что все нормально? Что мы, черт возьми, едим гребаные омлеты вместе? Иисус Христос.

Он больше ничего не сказал, пока я нарезал лук, затем с легкостью разрезал помидоры, затем взял кусочек сливочного масла.

— Где соль? — спросил он, и я почувствовал, как он заглядывает мне через плечо.

— Я не добавляю соль, я добавляю перец.

— Без соли? Что?

— Да. Без соли. У меня достаточно вещей, от которых повышается кровяное давление, спасибо, — проворчал я.

— Без соли не получится приличного омлета, — пробормотал он себе под нос. Когда я снова повернулся к нему, он притворился, что насвистывает, как будто это была какая-то чертова мелодия из шоу.

К счастью, это был его последний комментарий, поскольку я все подготовил. Я перевернул омлет один раз на сковороде, а затем переложил на его тарелку, прежде чем взять поваренную соль и поставить ее рядом с ним.

— Спасибо. — Он вывалил слишком много соли на свою тарелку, прежде чем откусить кусочек. — очень неплохо.

— Ты хотя бы чувствуешь его вкус? Выглядит так, будто тебе в рот засыпали соли. — Наблюдать за тем, как он ест, всегда было захватывающим зрелищем; можно было подумать, что он умирает с голоду.

Придвинув стул рядом с ним, я положил себе омлет, секунду глядя на наше отражение в нержавеющей стали на другом конце острова. Как всегда, когда дело доходило до мускулов, он превосходил меня. Он был как танк. Я всегда ненавидел то, как он возвышался надо мной в детстве.

— Ты когда-нибудь чувствовал, что отец ненавидит тебя? — В конце концов я сказал это, на что он закашлялся, его лицо покраснело. Закатив глаза, я протянул ему стакан воды. — Вопрос действительно настолько неожиданный?

— От тебя… да. — Он потер шею. — Ты это чувствовал?

— Я говорю не о себе, а о тебе. Но нет, никогда. Я всегда знал, что отец любит меня.

— Должно быть, здорово. — Он склонился над своей тарелкой.

— Ты чувствовал, что отец ненавидит тебя…

— Лиам, я съел твой омлет; ты объяснишь мне, что сейчас происходит?

— Уайатту кажется, что я его ненавижу, — призналась я, вздыхая и не утруждая себя едой. — Он ревнует к Итану, и, что хуже всего, он меньше думает о себе.

— Хм.

— Хм? Это все, что ты можешь сказать? Хм?

Он кивнул.

— Я не уверен, что сказать. Мне это кажется нормальным.

— Думать, что я ненавижу его, или ревновать, нормально?

— Может быть, не для тебя, — огрызнулся он в ответ. — Ты Итан. Ты всегда был от природы хорош во всем, за что брался. Даже когда ты был болен, ты работал в два раза усерднее и все равно доказал, что ты лучше меня. Это нормально для того, кто изо всех сил ревнует к тому, кто этого не делает. Неважно, насколько хорош Уайатт, Итан затмит его, и это отстой для Уайатта, потому что Итан делает это не нарочно. Он просто остается самим собой. Ты, с другой стороны, сделал это нарочно.

— Я? Я был практически калекой…

— Как долго это будет твоим оправданием, Лиам? Ты изо всех сил старался доказать отцу, что ты лучше меня, а я… я ничего не делал, только наблюдал, потому что не хотел снова облажаться как твой брат. Я допустил одну ошибку, и ты не мог отпустить ее. Прекрасно. Как бы то ни было, мы были детьми, я научился с этим жить. Но что насчет сейчас? Мы намного лучше, чем были раньше? ДА. Буду ли я по-прежнему рядом с тобой, даже если ты продолжишь ненавидить меня? ДА. Ты — кровь. Ты мой младший брат. Я помню день, когда ты родился. Я горжусь этим. Однако гордился ли ты когда-нибудь тем, что я твой старший брат? Нет, потому что это единственный титул, которого ты не можешь иметь. Независимо от того, что ты делаешь или насколько ты велик, ты все равно останешься вторым сыном Седрика Каллахана. На самом деле, для меня это ирония судьбы, но если бы ты родился первым, ты был бы замечательным старшим братом, потому что я был бы счастлив следовать за тобой, и ты бы никогда не беспокоился, что я собираюсь нанести тебе удар в спину из-за титула, который должен достаться первому сыну.

Я открыл рот, чтобы заговорить, сказать, что не хотел быть первым, что он был неправ, но снова все мои слова подвели меня. Он изложил все идеально, как будто ждал годами, чтобы сказать… Может быть, так оно и было.

— Нам понадобится что-нибудь покрепче воды, если мы собираемся вести этот разговор. — Он встал и порылся в шкафчиках, пока не нашел кухонное вино. — Достаточно хорошо?

— Достаточно хорошо. — Я кивнул, допивая воду и протягивая свою чашку.

— Один бокал для тебя, бутылка для меня. — Он ухмыльнулся, прежде чем сделать глоток. Тот факт, что он все еще мог искренне улыбаться…

— Я не уверен, был ли я когда-нибудь горд, — прошептал я, уставившись на красное вино, похожее на кровь в кубке. — Тем не менее, я был благодарен.

— Благодарен?

— Да. — Это была правда. — Я думал об этом миллион раз. Ты мог бы попросить поддержки у дедушки. Будь Шеймус на твоей стороне, ты бы получил поддержку ирландцев. У тебя была жена-ирландка, право по рождению, способности… Они могли бы последовать за тобой. Если бы они это сделали, Оливия никогда бы не стала жадной; она была бы счастлива стать следующей главой дома, и все было бы кончено. В тот момент, когда отца не стало, ты мог бы с легкостью убить меня.

— Ха. — Он выпил.

— Скажи «ха», еще раз…

— Вот причина, по которой я никогда не смог бы стать лидером. Мой разум работает не так. Ты миллион раз думал о том, как я мог бы стать Ceann na Conairte. Простой союз здесь, убийство твоего брата там. Ничего особенного. Ты думал об этом, вероятно, тоже с легкостью. Тем временем, я просто пытаюсь сохранить себе жизнь и не опозорить нашу семью. Я парень, которому показывают на цель, и он стреляет. Нельзя быть управленцем и Ceann na Conairte одновременно.

Он сказал это так, словно все было предельно ясно.

— У тебя должно было быть все это, Нил. Титул, власть, все; как я мог не думать, что ты этого хочешь?

— Мы разные. Все, чего я когда-либо хотел, — это безопасность моей семьи. Немного уважения и жить в большей роскоши, чем я когда-либо мог пожелать…У меня все это есть. Зачем больше? Видишь, ты так не думаешь, ты думаешь, что я смогу завладеть миром, если просто избавлюсь от нескольких тел. Я не могу объяснить тебе, почему я такой. Я такой. Вот и все. Мы павлин и ворон.

— Так что же мне делать, если у меня два одинаковых сына? Что мне делать, если Уайатт и Итан естественным образом не разобрались, как мы?

Он пожал плечами.

— У тебя есть два варианта: молиться, чтобы ты умрешь до того, как они решат убить друг друга, или сделать так, чтобы им было трудно жить друг без друга, пока ты все еще жив.

Легче сказать, чем сделать.

ГЛАВА 12

«Я поддерживаю себя любовью к семье».

— Майя Анжелу

КОРА

Когда мой водитель открыл мне дверь, самым последним человеком, которого я ожидала увидеть стоящим перед больницей «Мэри Уэст» с тюльпаном в руке, был Деклан, одетый в джинсы, темно-синюю рубашку и кожаную куртку.

— Что ты здесь делаешь?

Он протянул мне желто-красный тюльпан, а другой рукой заправил мои волосы за уши.