Неудивительно, что местные жители с такой неприязнью отнеслись к путникам. Они, конечно, продавали им еду и воду, но видно было, что местные просто хотят поскорее от них избавиться.

Следующие два дня друзья ехали по истоптанной траве и по следам острых копыт и тяжелых обозов, которые словно шрамами исполосовали податливую землю. Хижины и фермы объезжали стороной, старались не попадаться местным на глаза, чтобы лишний раз не влипать в неприятности. Кто знает, когда иссякнет терпение мужчин, что вложили столько труда и пота в свои поля. Нетрудно представить, с какой болью они каждый божий день вынуждены наблюдать, как их хлеб бесцеремонно топчут толпы незнакомцев.

Келл наблюдал, как дети и взрослые сжинают еще не вызревшие колосья у дороги, как копошатся в грязи в надежде спасти хоть часть уничтоженного урожая, и его внутренности сводило от досады. Равнодушие одних порождает чужое горе. Чего ради солдаты идут защищать тех, на кого им плевать?

— Не нравится мне все это.

Голос Берта заставил мужчину оторваться от тоскливых пейзажей. Он повернул удивленное лицо к другу. Странно было слышать что-то помимо стука собственного сердца в ушах и роящихся в голове недобрых мыслей.

— Ну, поведение солдат, — Берт махнул рукой в сторону вытоптанной полосы. — Их недисциплинированность. Сейчас они просто топчутся по грядкам своих же соотечественников и чувствуют себя при этом великими защитниками. А что будет через пару недель, когда они окончательно утвердятся в своей безнаказанности? Начнут грабить деревни и насиловать баб в уплату за риск? Так и до гражданской войны недалеко.

— Я уверен, что если даже сброд, который они набрали, не осознает последствий своих поступков, командиры должны понимать, чем грозит подобное поведение.

— Твоя вера в людей меня поражает, — Берт невесело усмехнулся, — особенно если учитывать, через что мы прошли. Но отношение командиров к тому, что делают их люди, ты можешь видеть перед собой. Если они сейчас позволяют солдатам топтать чужую собственность, не стоит надеяться на то, что в какой-то момент они вдруг решат удержать тех же солдат от вторжения в чужой дом. Человека определяют мелочи, а не благие намерения.

В очередной раз Келл поразился глубине мыслей друга. Его последняя фраза могла бы в равной степени относиться как к солдатам, так и к самому Келлу.

— С каких это пор тебя стала заботить судьба других людей, а, барончик? — язвительно проворчала Нова. Она все еще пребывала в плохом настроении и выражала это либо упрямым молчанием, либо едкими фразочками. — Двадцать лет заботился лишь о себе, а тут вдруг решил исправиться?

— Я не… — начал было возмущенный Берт, но сразу остановил себя, поняв, что Нова на самом деле так не думает, а просто провоцирует его в силу своей натуры. — Какой в этом смысл? Если нет ни небесного царства, ни царства мертвых, о спасении своей души можно не заботиться.

— Зато есть царство живых, — твердо проговорил Келл.

Невысказанные слова так и повисли в воздухе, потому что впереди за молодой рощицей поднимался к небу широкий столб серого дыма.

— Очень надеюсь, что это всего лишь местные решили зажарить себе бычка на ужин.

Из-за рощи долетали звуки возни, чьи-то приглушенные фразы. И вдруг нагретый вечерним солнцем воздух вспорол тонкий девичий крик. Келл в ту же секунду сорвался с места.

Колонны солдат шагали на север вот уже несколько недель. Одни были более дисциплинированы, другие же напоминали разбойничьи шайки. И каждая следующая колонна все расширяла тракт своими сапогами. Скоро они принялись топтать не только придорожную траву, но и овес, который с таким трудом удалось посеять Иларту. Вначале он терпел. Что может сделать простой стареющий крестьянин отряду крепких молодых парней? Приходилось терпеть ради безопасности семьи. С болью в сердце подсчитывать убытки, как только скроется из виду спина последнего рекрута, и молиться, что скоро поток солдат иссякнет.

Но он все не иссякал.

Вот очередная нестройная группа рекрутов показалась за окном. Иларт стиснул челюсти с такой силой, что заскрипели немногочисленные оставшиеся во рту зубы.

— Да чтоб им пусто было! — в сердцах воскликнул старик. — Специально они на мой овес наступают? Нет, ты посмотри. Специально же, сука такая! Все мало им места, везде насрать надо! Не думал я, что на моем веку… Что это он там удумал? Курей моих режут! Курей!

Иларт вылетел во двор с удивительной для его возраста скоростью, а дочка его, Тима, только и успела испуганно крикнуть в спину:

— Ты что! Не ходи туда! — и кинулась следом, однако нерешительно замерла на пороге.

Двое рекрутов зашли в поле поглубже и бесцеремонно принялись хватать пасущихся в траве кур. У каждого уже висело на поясе по одной мертвой птице. Товарищи из отряда разделились на тех, кто неспешно потопал дальше, и на тех, кто с интересом или равнодушием наблюдал за присвоением чужой собственности.

— Ах вы, уроды! — гневно заорал старик, потрясая кулаками. — Курей моих оставьте и проваливайте с моей земли!

Двое дружно заржали, и к ним присоединилось еще несколько человек.

— Угомонись, папаша! — сказал один, с оспинами на лице и переломанным носом. — Жалко что ли пары птичек для солдат объединенной армии Юга? Мы вообще-то на благое дело идем, защищать народ от северных выродков, вас защищать! Прояви хоть немного благодарности.

— Благодарности? Благодарности? — Иларт вскипел. Сквозь прорехи в зубах полетели брызги слюны, а глаза выпучились. — Вы неделями топчете мои поля, а теперь еще и скотину принялись воровать средь бела дня! Вот тебе моя благодарность!

Старик плюнул рябому в лицо, но плевок получился слабый, и слюна осела у того на жилете. Мужик медленно перевел взгляд с Иларта на свой живот, запятнанный слюной и чем-то еще, а второй, с густыми бровями и бородой, хрустнул куриной шеей в наступившей тишине. Рябой так же медленно поднял взгляд на старика, и взгляд этот не предвещал ничего хорошего.

— Ах ты ублюдок!

Рябой выхватил из-за пояса нож и в один прыжок подскочил к старику. Одной рукой схватил того за плечо, а другой воткнул лезвие в тощий живот Иларта. Вытащил и ударил еще раз, повыше. Дочка Иларта истошно завопила с порога. Среди солдат поднялся гомон, одни кричали одобрительно, другие протестующе. Кто-то уронил окурок в траву, и сухие колосья вмиг занялись пламенем.

— Эй, народ! У него свинья в загоне! Возьмем за оскорбление?

Еще двое из толпы решили присоединиться к разбою и в предчувствии сытного ужина направились к хлеву. Иларт осел на землю, дрожащими руками зажимая исколотый ножом живот, а Тима кинулась к нему. Она попыталась сначала зажать раны руками, но кровь хлестала отовсюду и останавливаться не собиралась. Девушка с громкими всхлипами подхватила отца под мышки и попыталась потащить к дому. Наконец после бесплодных попыток рухнула на землю, вся в слезах, соплях и отцовской крови.

— А девка ничего, — протянул мужик с оспинами, который все это время с ехидным оскалом наблюдал за ней. — Нам сегодня везет, парни!

Он схватил девушку за руку и поволок прочь от отца, тот из последних сил вцепился рябому в сапог. Рябой злобно прищурился, надавил свободной ногой на локоть старика. Хрустнула кость, Иларт со стоном разжал пальцы. Тима завопила и кинулась на рябого, но тут подоспел бородатый, который одним ударом свалил девушку на землю. Рябой принялся пинать старика ногами в живот, туда же, куда недавно бил ножом. Старик корчился с кровавой пеной у рта, а его затуманенный взор был прикован к дочери, которой он не мог помочь.

Бородатый склонился над Тимой и грубыми резкими движениями разорвал ее платье, оголяя золотистую кожу и маленькую грудь. Он сжал в пальцах розовый сосок, облизнулся, но услышал топот копыт за спиной и повернул недовольно голову.

— Что за…

Келл на скаку рубанул мечом, целясь в горло. Голова бородатого сумела удержаться на месте, но лезвие рассекло плоть до самого хребта. Мужчина с глухим бульканьем повалился на Тиму, а ее грудь и живот в считанные секунды окрасились красным. Следом Келл замахнулся на рябого, но тот сумел отскочить в сторону.