Когда разум пленника подобрался к границе своих возможностей, жар стих. Осталась тупая всепоглощающая боль, но пленник был рад и этой передышке. Он хватал ртом воздух, слюна текла по подбородку на грудь, а глаза, распахнутые до невероятных широт, вперились в красное оплавленное мясо, все еще сохраняющее форму ступней.

— Ну, готов говорить?

— Да! Да, я все скажу! Все, что угодно! — надрывно прохрипел мужчина с обращенной к Ройлю гримасой неподдельного ужаса.

— Очень жаль. Я мог бы смотреть на это ооочень долго.

Упиваться чужими страданиями, жить в них — таким богом он будет. Такого бога заслуживает этот отвратительный мир, погрязший в собственном дерьме, во лжи и алчности.

— Прошу вас, не надо! Я все расскажу! — Слова изливались из его глотки кусками, перемежались всхлипами, стонами и каплями слюны. — В таверне! Ко мне подошел мужчина, северянин, предложил поработать… Он заплатил двадцать серебряных за то, чтобы я испортил кузнечное оборудование! И потом платил каждый раз за мелкие поломки… Но я должен был уничтожить оружие, а другие… они хотят сжечь припасы, отравить лошадей…

— Это должно произойти сегодня? Какие склады и конюшни собираются уничтожить ваши люди?

— Королевскую конюшню… и еще всех крупных коневодов… а склады только после сбора урожая…

— Смешно. Неужели вы думаете, что можно этими мелкими пакостями остановить войну? Остановить идею, которая захватила умы северян и стала их неотъемлемой частью? Пара десятков мертвых лошадей не способны пошатнуть решимость северных народов, а потеря провизии лишь придаст им больше мотивации, заставит сражаться отчаяннее. Войну не остановить, никто из вас не в силах помешать мне.

Пленник умоляюще глядел на него, даже не собираясь вникать в смысл слов. Все, что могло заботить его в данный момент — чтобы прекратились страдания, чтобы только не испытывать эту агонию снова. Но вдруг лицо застыло, страх покинул его черты, уступив место щербатой ухмылке. Под завесой слипшихся прядей сверкнули желтые глаза с вертикальными зрачками. У Экко перехватило дыхание, когда он понял, что это означает.

— Вот как? — По комнате разнесся звук чистого женского голоса. — Интересно.

Экко с нескрываемым восхищением на лице поднялся со стула и придвинулся к пленнику — к телу пленника — так, чтобы заглянуть в эти удивительные глаза.

— Бессмертная с Юга, полагаю?

— Именно.

— Я рад нашей встрече.

Взгляд гостьи прошелся по комнате, упал вниз, на ступни, и вернулся обратно. Ройль поймал себя на ощущении: эти глаза завораживают настолько, что мысли в его голове путаются, забываются все заготовленные на такой случай фразы.

— Мило. Развлекаешься?

— Пока других развлечений нет.

Он столько раз представлял себе их первый разговор, но вот: в самый подходящий момент слова вылетели из головы.

— Не знал, что ты так можешь.

— О, ты еще многого обо мне не знаешь, — прошептал пленник чувственным женским голосом.

— Надеюсь исправить это упущение.

Она глядела на него сквозь глаза случайного человека. Как такое возможно? Неужели возможности Бессмертных действительно безграничны? Это одновременно пугало и восхищало.

— Значит, война — это твоих рук дело.

— И на то есть множество причин.

Потрескавшиеся губы пленника разошлись в улыбке, а голос прошелестел:

— Интересно. Не подведи меня.

— Постараюсь.

— С нетерпением жду нашей встречи.

Глаза потухли, голова пленника бессильно упала на грудь, тело обвисло на цепях, когда сознание ненадолго покинуло его. Но скоро остатки разума вернулись, мужчина разлепил влажные веки и вскинул голову, оглядываясь.

Нет, допросчик пока не собирался оставлять его в покое. Он стоял прямо напротив, слишком близко, и пленник хотел бы отшатнуться от него, если бы мог. Получилось лишь слегка сместить обессиленное тело в сторону, но оплавленные ступни тут же дали о себе знать. Мужчина тонко вскрикнул, и это вывело Ройля из задумчивости.

— Имена. Ты назовешь всех, с кем имел дело, где и при каких обстоятельствах. — Экко придвинулся к пленнику практически вплотную и обхватил ладонью его щеку. — И не упусти ни одной мелочи. А если солжешь или умолчишь что-то — расплатишься болью.

Кожа пленника под ладонью моментально нагрелась и покраснела, будто вместо руки Экко прикладывал к щеке раскаленную железную перчатку. Отчаянный вопль наполнил допросную комнату. Вопль и аромат жареного мяса, который быстро перебила кислая вонь мочи.

Графство Арнор встретило путешественников долгожданной зеленью и прохладой. Поселения цепочкой расположились на берегу огромного живописного озера. А потому это графство общим решением было избрано в качестве места длительного отдыха, который был жизненно необходим людям и животным.

Почти две недели пути слились в один невероятно длинный день, который, казалось, никогда не закончится. Они ехали вперед, превозмогая боль и усталость, подавленные, разбитые, имея к закату лишь одно желание: заснуть и больше никогда не просыпаться. Но с рассветом они поднимались вновь, и день в точности повторятся. И снова. И снова.

Земля в этой части континента походила на шелушащуюся кожу. Верхний слой потрескался и представлял собой безжизненную корку, за которую могли зацепиться только самые стойкие растения. Сухая пыль из-под копыт лошадей доверху заполнила легкие, постоянно попадала в глаза, отчего те стали красными и воспаленными. Вода и скудная пища имели только один вкус — земляной, и даже кожа приобрела тот же оттенок. Пыль осела в каждой клетке тела. Путники постепенно стали похожи на жителей Кордейка: такие же серые, унылые призраки.

Поселение графства Арнор, на которое они набрели, оказалось на удивление многолюдным. Впервые за долгое-долгое время встреченные жители не казались истощенными или больными, потерявшими всякий смысл оболочками. Они казались… живыми. Прямо как на родине. Это немного приободрило друзей: они уже отвыкли от того, как должны выглядеть обычные нормальные люди, не голодные, не напуганные и не умирающие.

Друзья заселились в первую попавшуюся гостиницу и тут же завалились спать. О деньгах беспокоиться не пришлось: после той стычки, пролежав в полусознательном состоянии добрые сутки, спутники заставили свои избитые тела подняться, обыскали покойников на предмет еды и ценностей, отыскали своих лошадей. Вороной жеребец Берта сломал ногу. Он так и не смог подняться, и с болью в сердце юноша оборвал страдания скакуна. Взамен пришлось выбрать одну из оставшихся лошадей разбойников. По крайней мере, теперь у каждого было по мечу, да еще и лук прихватили — на всякий случай.

В комнате, которую им предоставили, обстановка оказалась чуть более скудная, чем в «Красном солнце», лучшей гостинице Кордейка. У трех стен стояли кровати, а у четвертой — простой обшарпанный стол. С деревянных стен местами осыпалась известка, зато единственное окно можно было открыть или задернуть занавеской. В былые времена Нова ни за что не согласилась бы поселиться в подобном месте, но после долгих недель странствий и беспокойного сна в палатке или под открытым небом, даже свалявшийся не слишком свежий матрас кажется божьим даром. Парням и подавно было все равно.

Тишина и прохлада вкупе с почти мягкими матрасами подарили путникам долгий беспробудный сон.

Келл проснулся оттого, что кто-то бесцеремонно хлопал его по руке. Сквозь не желающие разлипаться веки он увидел оживленную суетящуюся Нову. Девушка пыталась растолкать Берта и следила, чтобы Келл не заснул снова. Пробуждение обоим давалось с большим трудом.

— Дождь, ребята! На улице дождь! — радостно объявила Нова, и тут можно было удивиться двум вещам. Хорошее настроение у девушки появлялось, как и дождь, крайне редко.

Нова уже стояла у открытого окна, наполовину высунувшись наружу, когда к ней подошли остальные. Келл никогда не подумал бы, что по дождю можно соскучиться. Последний раз они видели его еще до Долины Неживых. Запах сырости и свежести ворвался в их забитые пылью ноздри. Его хотелось втягивать всей грудью, упиваться им. Шум дождя в листьях казался прекраснее любой музыки.