И все же они этого не делают. За исключением случайного кивка, когда они проходят мимо, ни один из них не смотрит на меня дольше секунды или двух.

Я почти чувствую себя Шестым, идущим среди Рейтов.

Шесть. Мне нужно спешить. Как бы сильно я ни хотела найти его, я знаю, что это не принесет мне никакой пользы, если у меня не будет чего-то, на что можно обменять. Чего-то ценного. То, ради обладания чем Шолен убил бы тысячи невинных.

Знакомство направляет мои стопы через двери блока В и вверх по лестничным пролетам к папиной лаборатории. Странно называть его так здесь, где я знала его как доктора Ф. Место, где он притворялся монстром, чтобы найти лекарство.

Знакомые уколы беспокойства терзают мой желудок, когда я толкаю двойные двери в экспериментальную лабораторию. Именно здесь взгляды задерживаются, когда врачи и хирургический персонал проходят мимо, но все равно никто не задает мне вопросов. Через окно я заглядываю в лабораторию доктора Фалькенрата, единственную, где выключен свет и нет жертв.

Как бы сильно я ни ненавидела это место, и я ненавижу, есть печаль, которая обжигает уголки моих глаз при воспоминании о том, что я была здесь. Выжившая. И конечно, мой брат Абель.

Сон предыдущей ночи угрожает еще глубже погрузить меня в печаль, когда я открываю двери и вхожу в прихожую, где я впервые проснулась. Я слышу голоса призраков повсюду вокруг меня, звуки жертв, заглушающие резкое дыхание скафандра, и я вытаскиваю респиратор изо рта. Прижав ладони к скамейке, я втягиваю застоявшийся воздух, рассчитывая на выдох.

— Успокойся, Рен. Это всего лишь воспоминания, — бормочу я и направляюсь к хирургическому отделению. В темноте я без особого энтузиазма обыскиваю холодильники, шкафы, стойки для образцов, любое место, где логично было бы хранить антитело. Большинство вакцин хранились в холодильнике, но поскольку я уверена, что папа не выбрал бы ничего очевидного, я начинаю обходить самые незаметные места и направляюсь в его кабинет.

В воздухе все еще витает запах табака, но большая часть его личных вещей была изъята. У меня не так много времени, и поскольку я еще не совсем уверена, что ищу, паника охватывает мои плечи, когда я роюсь в папином столе, во всем что может говорить об антителах. Беспокойство начинает пронизывать мои мышцы, и я уверена что любопытные взгляды, которые я встретила по пути, скоро превратятся в следственные.

Несмотря на неприятное чувство, шевелящееся у меня внутри, я приостанавливаю свои поиски и заставляю свой разум думать. Думай.

Поднимая взгляд, я обращаю внимание на три библии, расположенные среди медицинских справочников. В своем личном дневнике он говорил о покаянии, связанном с антителом.

Я хватаю первую библию, листаю страницы и ставлю ее обратно на полку. Затем я дергаю за вторую и открываю ее в центре книги, где страницы вырезаны в виде шкатулки, достаточно глубокой, чтобы вместить вложенную в нее отмычку.

Стих выделен поперек страницы:

Ибо все мы должны предстать перед судилищем Христовым, чтобы каждому было воздано за его дела в теле, согласно тому, что он совершил, будь то хорошее или дурное — Коринфянам 5:10

Судный день.

Я вытаскиваю ключ из библии, которую ставлю обратно на полку, и бросаюсь через офис в хирургический кабинет. Табличка Dies Irae все еще висит на крючке на стене, и я снимаю ее, показывая отверстие, пробитое в плитке за ней. Я протягиваю руку внутрь и похлопываю по ней, поднимая тускло-серую коробку из пыли и кусочков треснувшей плитки. Ключ подходит идеально, и при одном повороте коробка открывается, открывая шприц, лежащий на сложенной бумаге, на которой нанесен рисунок, аналогичный схеме антител, которую я нашла в папином дневнике.

Держа его перед собой, я изучаю прозрачную жидкость внутри, постукивая по шприцу, чтобы убедиться, что он движется.

Мне странно, что это не было охлаждено, но папа давно изучал термостойкие вакцины, которые могли бы выдержать отсутствие электричества здесь, особенно ночью. Я кладу вакцину в сумку, пристегнутую к моему телу внутри костюма.

Со шприцем в сумке я надеваю респиратор обратно в рот и шаркающей походкой выхожу из офиса. Так или иначе, мне нужно будет вернуться в Шолен, но надеюсь, это будет проще, чем пытаться проникнуть сюда.

Держись там, Рис.

Я не знаю, мертв он или жив, только то что мне нужно торопиться и молиться, чтобы ничто не встало у меня на пути.

Я толкаю двойные двери и резко останавливаюсь.

Четверо солдат Легиона стоят посреди коридора, и все они нацелили на меня свои пистолеты.

Тот, что посередине, снимает маску, и мое дыхание замирает вместе с любой надеждой на спасение.

Альберт.

Три пули.

Четверо охранников. Это звучит почти как первая строчка анекдота.

В тишине, которая заполняет пространство между нами, я пытаюсь представить, как наиболее эффективно использовать их, предполагая, что я не промахнусь и не потрачу впустую пулю.

Однако не существует сценария, при котором я выживу, поэтому я опускаю пистолет, чтобы не дать им выстрелить.

— Сними маску. Рука Альберта тверда, голос непреклонен.

— Сейчас.

Проходит три секунды. Четыре. Пять. Я обдумываю альтернативы. Семь. Восемь. Слева от них есть дверь, но я никогда не доберусь до нее. Десять. Они застрелят меня прежде, чем я сделаю первый выстрел.

Чего бы я только не отдала за пять гладких камней. По крайней мере, тогда у меня был бы шанс.

— Не заставляй меня повторяться. Альберт вытягивает шею и поднимает пистолет выше, целясь куда-то в район моего черепа.

Я снимаю респиратор и натягиваю маску на голову, бросая их обоих на пол.

Губы Альберта растягиваются в мерзкой улыбке.

— Ты, должно быть, издеваешься надо мной. Опускание его пистолета и то, как драматично он убирает его обратно в кобуру, задумано как оскорбление, как будто я не стою пули, но в основном я просто рада, что больше не смотрю в его дуло.

— Что привело тебя сюда, Рен?

Пристально смотрю на него, я не утруждаю себя ответом на вопрос.

— Где остальные? Его второй вопрос заставляет меня нахмуриться.

Я действительно понятия не имею, о чем он спрашивает.

— Какие другие?

— Не прикидывайся дурочкой, маленькая девочка. У нас все еще есть твой парень. Он задумчиво пощипывает подбородок.

— Как ты его еще раз назвала? Шестой?

Ригс, Тинкер и Трипп, должно быть, сбежали. Это, или Рис отдал себя им и вероятно, в этот самый момент подвергается жестоким пыткам за свою жертву.

Я не могу думать об этом прямо сейчас. Я должна оставаться сосредоточенной. Уравновешенной. Умной.

Снова я выбираю молчание, предпочитая позволить ему поверить, что я знаю больше, чем на самом деле.

— Не имеет значения. Альберт, скрестив руки на груди, пожимает плечами.

— Мы их найдем. И когда мы это сделаем, их постигнет та же участь, что и твоего маленького парня. Так что брось оружие.

— Где он? Мысли о Рисе змеей прокрались в мой голос, заставляя его звучать слишком слабо для гнева, бурлящего в моих венах.

— Ты хотел бы его увидеть?

— Что ты сделал, Альберт?

— Вопрос в том, дорогая Рен, что ты сделала? Это ты надела форму моего брата, верно? Его глаза скользят вниз, затем снова поднимаются.

— Где Иван?

Я удивлен, что он еще не знает.

— Дамиан тебе не сказал?

— Дамиан мертв. Женщина удачно застрелила его перед тем, как скрыться.

Они понятия не имеют, что Шестой сделал с Иваном, потому что я уверена что они подвергли бы его той же участи, если бы знали.

— Я скажу тебе, где найти твоего брата, если ты отпустишь Шестого.

— Мой брат мертв. У меня нет сомнений на этот счет. Ты бы не носила его форму, если бы это было не так. Мне было просто любопытно, если бы ты сама сказала мне. Итак, давай перестанем тратить время, ладно? Я уверен, тебе не терпится увидеть Лапочку, верно? А теперь брось пистолет.