Его тело накрыто простыней, в то время как я смотрю вниз на банки и подносы разного размера, в которых хранятся части его внутренностей, включая мозг. Я никогда не видел человеческий мозг так близко. Кровь и какая-то слизь прилипли к кускам мяса, некоторые из них с черно-зелеными прожилками, как будто сгнили.

— Я хочу, чтобы ты отвезла его в морг. Ты поедешь вон на том лифте. Он кивает в сторону серебристых дверей напротив нас.

— Нажми кнопку снаружи. Затем, оказавшись внутри, нажмите кнопку M. Дверь откроется в морг, и ты оставишь его там рядом с остальными. Ты вернешься, нажав верхнюю кнопку снаружи лифта и цифру два внутри. Образцы должны храниться в холодильнике. Холодильники ты найдешь в западном крыле. Постарайтесь не смешивать их с образцами доктора Эрикссона. Пожалуйста, перепиши сделанные нами заметки в журнал к концу дня.

Я неуверенно киваю и прочищаю горло.

— Доктор, некоторые из слов, которые вы описали … Я не уверена, что смогу правильно их произнести.

— Сделай все возможное, — говорит он, проходя мимо меня к бочке, установленной в углу комнаты. Там он сбрасывает костюм и маску, нажимая кнопку, которая издает всасывающий звук, прежде чем выйти. И словно торнадо пронеслось по комнате, я остаюсь после этого.

Я смотрю вниз на мужчину, глаза которого закрыты. Мертвый мужчина. Одного, на моих глазах, доктор ввел и разрезал на части.

Подавляя желание взбрыкнуть, я встаю из-за стола и направляюсь к кровати. Дрожащими руками я хватаюсь за перекладины над теперь уже пустым черепом пациента и толкаю его к серебряным дверям, как было указано. Через несколько секунд после нажатия кнопки двери открываются, и я втаскиваю кровать внутрь. Коробка смыкается вокруг меня, и когда двери закрываются, запечатывая меня, на мгновение у меня перехватывает дыхание от паники. Я бросаюсь к двери и колочу по серебристым панелям, но они не поддаются.

— Доктор Фалькенрат! Доктор Фалькенрат! Воздух внутри коробки сгущается, наполняя мою грудь удушающим страхом.

Рядом с дверью находится ряд кнопок, одна с надписью M, как он и сказал. Я нажимаю на нее, и коробка дергается, отбрасывая меня обратно к стене. Руки прилипли к панелям по обе стороны от меня, я низко приседаю, мой живот опускается к коленям, пока коробка, наконец, не останавливается и дверцы не открываются.

Медленно поднимаясь, я смотрю через отверстие на кровати, прислоненные к стене. Очередь тянется по коридору, и я выхожу за пределы серебряного ящика, чтобы увидеть, что она заканчивается перед большой дверью с большими красными буквами, которые гласят "МУСОРОСЖИГАТЕЛЬ".

Большие синие бочки стоят в ряд рядом с дверью. Они слишком далеко, чтобы прочесть, что в них, но огромный череп и скрещенные кости, а также то, что, как я узнала, является символом биологической опасности, на лицевой стороне каждого из них говорят мне держаться подальше.

Звук скрежещущих шестеренок пугает меня настолько, что я оборачиваюсь, и я ахаю, увидев, что серебряные двери закрылись. Яростным нажатием кнопки на стене они снова открываются, и я вижу мужчину, все еще лежащего на кровати. Я вывожу его и паркую рядом с остальными. На тележке перед ним лежит большой холм, накрытый белой простыней. Я откидываю ее назад, к изуродованному лицу мальчика ненамного старше меня.

Мой желудок сжимается при виде него.

Его кожа грязная, но на ней нет признаков язв. Кости выступают из его кожи, говоря мне, что он голодал. Из глубокой раны на его лбу высыпается плоть, и я натягиваю на него простыню, глубоко дыша. Я делаю то же самое с мужчиной, которого сбила на колесиках, предлагая немного достоинства.

Впереди раздается оглушительный грохот, заставляющий мои мышцы напрячься.

Двери в конце коридора открываются перед двумя мужчинами, одетыми в грязные белые фартуки, на которых видны красные пятна того, что, как я предполагаю, является кровью. Один держит дверь открытой, в то время как другие катят тележку в начале очереди, прежде чем вернуться за следующей. Держатель двери машет мне, но я не машу в ответ. Я не могу. Позади него огромные железные приспособления, которые мерцают оранжевым. Мое внимание переключается с комнаты с огромными конструкциями, похожими на духовки, на мальчика, лежащего на кровати, и внезапно я не могу дышать.

Запах, когда мы приехали.

Печи.

Дым.

Горящая плоть.

Темноволосый обходит линию тележек, ковыляя ко мне.

Я натыкаюсь на тележку позади меня и поворачиваюсь, чтобы побрести обратно к серебряным дверям. Нажимая пальцем на кнопку, я заставляю себя не паниковать, но двери не открываются. О, Боже. Я не хочу застрять здесь. Я не хочу разговаривать с этими дьяволами. Демоны, которые сжигают тела невинных людей.

Я нажимаю на нее снова. И еще раз. Полдюжины раз, пока она не загорается и серебряные дверцы не открываются. Когда мужчина подходит ко мне, я падаю в коробку и выпрямляюсь, прижимаясь плашмя к стене.

Его лицо покрыто шрамами, а участок кожи на щеке весь опухший и блестящий, как будто туда пришили кусок кожи.

— Все в порядке? В его приглушенном голосе слышится хрипотца, как у курильщика.

Я киваю, наблюдая за ним через сужающуюся щель в двери, пока он наконец, не исчезает. Именно тогда меня захлестывает тревога, и я опускаюсь на пол, чтобы заплакать.

Эхо разносится по коридору, вырывая меня из дремотного состояния погружения в сон. В звуке есть что-то звериное, в нем безошибочно слышны истинно человеческие страдания. Мои глаза сканируют бескрайнюю тьму, которая окружает меня, и когда я закрываю и открываю их снова, не вижу различий, кроме хлопанья ресниц по верхушкам моих скул.

Кромешная тьма пугает вначале, но здесь все еще хуже. Кошмар, который не прекращается, когда глаза открыты.

Комната, которую мне выделили, — это коробка без окон. Ночью в этом месте отключается все электричество, и мы остаемся плыть по течению в этой пустоте. Мой отец однажды сказал мне, что космос — это пустая тьма, безмолвная, холодная и лишенная жизни. В то время, я помню, думала насколько пугающей и одинокой была бы такая вещь.

И все же, я здесь.

Второй крик присоединяется к первому, и я закрываю уши, прижимая голову ближе к телу, лежа на койке. Так дрожь в моих вдохах становится громче, и я сосредотачиваюсь на темпе каждого вдоха, отчаянно стараясь не думать о своем брате.

Он всегда боялся темноты.

В конце концов, тьма — это когда выходят монстры.

Иногда мы слышали, как они бродят по улицам, их стоны и стук в двери. Мой отец до утра дежурил у окна, положив ружье на колени. Какими бы пугающими ни были моменты, именно в такие моменты я чувствовала себя в наибольшей безопасности. Когда он сидел рядом. Всегда наблюдал.

Я молюсь, чтобы моя мать была права, чтобы мой отец все еще наблюдал за мной, потому что я думаю, что здесь происходят плохие вещи.

И, судя по звукам этих криков, эти кошмары более ужасны, чем монстры.

Рен

Стена давит

врезается мне в спину, пока я сижу, глядя сквозь колонны деревьев вокруг меня. Должно быть, прошел час, судя по новому положению солнца в небе, пробивающегося сквозь верхушки ветвей. Я наклоняюсь вперед и снова заглядываю в дыру, прислушиваясь к щелканью зубов Рейтеров и шарканью их ног по грязи.

Хотя никаких признаков шестого.

За час я взобралась на платан по меньшей мере дюжину раз, и когда я снова пытаюсь взобраться, крик привлекает мое внимание, останавливая меня на полпути. Заглядывая в отверстие, вы видите двух солдат, которые стоят на смотровых вышках, направив оружие вниз.

Один стреляет дважды, и крики затихают.

Пожалуйста, пусть это будет не шесть.

Боль в моей груди пульсирует, пока я отсчитываю секунды от своего последнего вздоха. Его поймали, когда он крался поблизости? Возможно, они приняли его за сбежавшего рейтера? Тысяча различных сценариев проносятся в моей голове одновременно, пока я пытаюсь представить цель солдата. Мой разум останавливается на единственной мысли, что, кто бы это ни был, это был не шесть.