— Когда я буду готова, я это сделаю.

Его брови хмурятся, и он кивает.

— Хорошо, я могу принять это. Двигая бедрами вперед, он сжимает руки, удерживая себя подальше от меня, когда он входит в меня. — Ты выбираешь когда. Но пока я выбираю тебя, Рен. Это значит, что мы не трахаем никого, кроме друг друга.

— Достаточно справедливо. Я не хочу никого другого. Я годами сравнивала других мужчин с Шестым, и даже когда я пришла к выводу, что никогда больше не испытаю такого рода связи, я все равно не хотела никого другого.

Мои пальцы впиваются в его спину в такт движениям его бедер. На его коже блестят капельки пота и остатки воды, и я провожу по ней языком, ощущая его солоноватый вкус.

Его брови вздрагивают, когда давление внутри меня усиливается, и я знаю, что он близок. Челюсти сжаты, его бедра совершают последний подъем к кульминации. Наши мышцы дрожат. Мое тело выгибается навстречу ему. Выше. Выше.

С моих губ срывается стон, и когда я вскрикиваю, он выходит из меня, направляя теплые струи на мой живот. Низкое гортанное рычание сигнализирует о его окончательном освобождении, и он выбрасывает последнее семя.

Его губы находят мое горло, в то же время он распространяет свои жидкости по моему животу.

— Ты принадлежишь мне, — шепчет он у моей кожи. Когда он поднимает голову, я замечаю, что морщины у него на лбу разгладились.

Я провожу пальцем по мелким линиям там.

— Я был заперт в этом аду, и ты возвращаешься ко мне, как дыхание искупления. Почему? он спрашивает.

— Почему бы и нет?

— Только хороший мужчина заслуживает такую женщину, как ты.

— Ну, тогда. Видишь? Я провожу кончиком пальца вниз по его виску.

— Я говорила тебе, что в тебе есть доброта.

Его губы растягиваются в любимой плутоватой ухмылке Шестого, которая быстро исчезает.

— Я надеюсь, что это правда.

— Мне больше не нужно ни на что надеяться. Я обвиваю пальцами его затылок, притягивая его лицо к своему для поцелуя.

Приглушенный статический шум прерывает нас, и голова Риса наклоняется в сторону. Он тянется к своим штанам поблизости и вытаскивает портативную рацию, поднося ее ко рту.

— Да.

— Получен сигнал примерно в двадцати милях отсюда. Легион.

— Загружайся. Я буду там через десять минут. Рис отталкивается от меня, натягивая штаны, и с маской замешательства я приподнимаюсь на локтях.

— Куда ты идешь?

Он натягивает рубашку на тело, пряча под ней точеный, но покрытый шрамами живот.

— Еще один налет.

Эти два слова взрываются в моих ушах, посылая волну паники в мои мышцы.

— Ты идешь за Легионом?

— Если они еще не убрались, то да. Окунув флягу в бассейн, он подходит ко мне и растирает водой мой живот, смывая свои уже высохшие выделения.

Я отталкиваю его руку с дороги и ползу к своей одежде.

— Я иду с тобой.

— Черт бы тебя побрал, нет!.

Натягивая штаны на бедра и застегивая пуговицу, я качаю головой.

— Рис, ты не можешь… ты не можешь просто. Ты не можешь этого сделать. Я только что снова нашла тебя, и ты собираешься сражаться?

— Мы просто собираемся осмотреть это. Он вытаскивает устрашающего вида клинок из кобуры на бедре, прежде чем спрятать его обратно.

— Если это слишком опасно, мы отступим.

Я высовываю голову через футболку и тычу пальцем в сторону ножа, который он только что вытащил.

— Тогда для чего это? Баночка арахисового масла по пути?

— Они наши союзники, Рен. Руки уперты в бедра, он сохраняет здоровую дистанцию от меня.

— Окружающие ульи снабжают нас едой и одеждой для защиты. У меня нет выбора. Мы должны идти.

Я бросаюсь к нему, как будто могу завернуть его и украсть. Как будто у меня есть сила сдвинуть с места такого человека, как он.

— Что, если с тобой что-нибудь случится?

— Со мной ничего не случится. Я не сделаю ничего глупого. Он делает шаг вперед и останавливается передо мной. Обхватывая пальцами мои бицепсы, он притягивает меня к своему телу и прикасается своими губами к моим.

— Сейчас слишком многое поставлено на карту.

— Пообещай мне, что вернешься.

— Я обещаю, — шепчет он и скрепляет мои аргументы поцелуем.

В пещере стало темно.

Слишком темно. Холодное дыхание ночи оседает на моей коже, и я кутаюсь в одеяла, ожидая возвращения Риса. Тупая боль в моем животе — это первый приступ боли, дающий мне знать, что она там. Ожидание. Я зажмуриваю глаза и отбрасываю мысли о возможности того, что он может не вернуться.

Что я, возможно, смогу пройти через ужасную боль потери его дважды.

Я бы не стала. И, возможно, оставаться здесь было ошибкой.

Я потеряла слишком много людей, которых любила, самыми жестокими способами, и потеря Риса, моей любимой Шестерки, на этот раз разрушила бы меня навсегда.

Разве это не путь любви? Это как пламя, великолепный дар природы, который затягивает вас в свое тепло. Чем ближе человек становится, тем больше он жертвует собой, пока не сгорает в этом неумолимом огне, желая оцепенеть, когда он превращается всего лишь в пепел на ветру.

Это мой взгляд на любовь.

И все же, все еще мое мазохистское сердце жаждет этого тепла.

Мои мысли вихрем проносятся в моей голове, и в самой гуще всего начинают всплывать заметки из папиного дневника, высвечивая цифру за моими закрытыми веками.

Шестой — тюремный номер.

Антитело.

Мои глаза распахиваются от мысли. Не мысли, а идеи. Идея, которая может оказаться более осуществимой, чем попытка проникнуть в Шолен и развязать войну с великаном.

Шум эхом доносится из-за моей стены. Крики. Я сажусь на кровати, не сводя глаз с двери передо мной. Моя голова говорит мне бежать и посмотреть, что происходит.

Мое сердце говорит мне, что я не могу смотреть в лицо боли.

Моя голова побеждает, и я спускаю ноги с края кровати, бросаюсь через комнату и распахиваю дверь. Стены смыкаются на мне с обеих сторон, пока я несусь по коридору в большую пещеру. Тела носятся вокруг черной массы в центре комнаты, образуя плотный круг, дальше которого я ничего не вижу. Я сосредотачиваюсь на черных кожаных жилетах, собранных в плотную кучку, и задерживаю дыхание.

Ровный стук молотка в моей груди отсчитывает каждый шаг, пока я проталкиваюсь сквозь небольшую толпу и вижу ноги, кровь, руки, кровь, торс, кровь. Тошнота скручивается у меня в животе, пока я не добираюсь до эпицентра бури и не смотрю вниз на Крэнка, лежащего в густой луже крови. Его собственной. Льющейся из ран в груди и ноге. Остальные стоят вокруг него, словно замороженные, не зная, что делать. Бледный оттенок заливает его лицо, и я инстинктивно падаю на колени, прижимая ладони к его ранам. Его тело холодное, как лед, и я уверена, что смерть на расстоянии одного вдоха.

— Мне нужны тряпки! Мой рот произносит слова, за которыми моя голова даже не начинает поспевать.

— Принесите флягу и одеяло!

Люди двигаются по моей команде, и через несколько секунд передо мной предстает небольшая кучка тряпья и фляга. Ригз накрывает одеялом дрожащее тело Крэнка.

В паузе между нами я смотрю на него, стоящего надо мной.

— Рис?

Над маской-черепом, сбившейся у него на шее, его брови хмурятся, посылая резкий укол в мой живот.

— Я не знаю. Он остался с Триппом.

— Что случилось? Паника душит мой голос.

— На этот раз их было слишком много. С ними были… альфы. Его лицо морщится, и он качает головой.

— Один из охранников застрелил Крэнка.

— Рис был жив … когда ты видела его в последний раз. Он был жив, верно?

— Он был жив.

Хорошо, хорошо, хорошо.

Внутри у меня все сжимается, и дрожащими руками я киваю, прижимая тряпки к ране на ноге Крэнка. На вдохе я осмеливаюсь полить рану водой, чтобы взглянуть на нее, но крови собирается больше так же быстро, как ее смывают.

Я уже знаю, что он умрет. Он потерял слишком много крови, и судя по непрерывному потоку, просачивающемуся на тряпки, пострадало что-то серьезное. Попытка извлечь пулю, вероятно, вскрыла бы вену, и он умер бы от усилий.