— Имя моей матери, — перебиваю я, когда всплывает воспоминание.

— Я собиралась назвать ребенка… ты спас мне жизнь. Я помню. Вот почему ты не позволил мне пойти на Северную сторону. Почему ты не позволил мне на некоторое время выйти из дома. Ты не хотел, чтобы я столкнулась с доктором Эрикссоном. Или Иваном.

Он засовывает руки в карманы и кивает.

— В основном, это предосторожность. Их редко можно увидеть внутри стены, поскольку они проводят так много времени в Calico, но мне больше некуда было тебя отвести. Где бы я ни спрятал тебя за стенами, это подвергло бы твою жизнь такому же риску. Поэтому я спрятал тебя там. В конце концов, у тебя отросли волосы. Синяки исчезли. Быстрый жест в сторону его лица подчеркивает его слова.

— Ты выглядела как другой человек.

— Они бросили меня на растерзание Рейтерам, но те не нападали. Почему?

— По той же причине, по которой они не напали на Шестого в тот день. Я ввел тебе альфа-феромоны. К сожалению, их действие временное. Химическая структура просто несовместима с теми, кто не родился с альфа-геном.

Собирая недостающие кусочки, я поворачиваюсь к нему лицом.

— Ты… все еще работаешь в больнице?

— Да.

— Так вот откуда ты узнал о Шестом.

Отводя от меня взгляд, он упирает руки в бедра.

— Я никогда лично не видел сюжеты блока S. Но я знал об этой программе.

— Почему ты все еще работаешь там? Почему ты продолжаешь оставаться там, когда знаешь, что происходит? Что эти монстры делают каждый день?

Он поднимает руку, отогнув рукав, обнажая марлевый лоскут, приклеенный под ним.

— Назови это личным интересом.

— Тебя укусили. Когда?

— В ту ночь, когда я пришел за тобой сюда. Двое бешенных питались кровью. Они пытались добраться до тебя, и в схватке и панике, пытаясь сохранить тебе жизнь, у меня был момент беспечности. И ярости.

Это означает, что он годами эффективно скрывал рану.

— Как … как ты не обратился?

— Каждый день я ввожу себе новый штамм антител в надежде найти подходящее. У некоторых наблюдается негативная реакция в месте раны. Это замедлило прогресс, но… Правда в том, что я могу обратиться в любое время, Рен.

— Вот почему ты позволил Шестому остаться.

Склонив голову, он кивает.

— Я думал, он сможет защитить тебя, если потребуется. От меня.

— Значит, ты умираешь.

— По моим оценкам, с каждым днем все больше.

— Но ты все еще ищешь лекарство.

— Да. Его щеки надуваются, прежде чем он выдыхает.

— Хотя, песочные часы на исходе. Я не весенний цыпленок. Каждый день я жду, когда кто-нибудь из них узнает. Чтобы бросить меня в одну из их экспериментальных лабораторий.

— И все же ты работаешь, чтобы найти лекарство.

— Всегда. Его брови хмурятся, но я замечаю блеск слез в его глазах.

— Моей дочери было несколько минут, когда я впервые взял ее на руки, и четырнадцать лет, когда я держал ее на руках в последний раз. Бляшки в ее мозге разрушили большую часть тканей, и она начала проявлять признаки агрессии. Движение его челюсти — слабая попытка сдержать рыдания, от которых дрожит его голос.

— Это было во вторник днем летом, когда я ввел ей хлористый калий и держал ее до самого последнего удара ее сердца. Сжимая переносицу, он снова прочищает горло.

— Я поклялся, что никогда больше не пройду через этот ад. Но потом появилась ты. Ты так сильно напомнила мне ее. Ее выдержку. Ее храбрость. И я поклялся, что сохраню тебе жизнь до последнего удара моего сердца.

Я вытираю слезы. По всем причинам, по которым я должна его ненавидеть, есть столько же, что ценю все, что он сделал для меня за свой счет.

— Грузовик работает на полную мощность. Я положил в кузов дополнительный аккумулятор и зарядное устройство, а также достаточно припасов, чтобы тебя хватило на пару недель. Ты свободна, Дэни. Если это то, чего ты хочешь, ты свободна идти. Ты мне ничего не должна.

Я скрещиваю руки на груди, обдумывая предлагаемый выбор, и качаю головой.

— Меня зовут Рен. Дэни умерла давным-давно. И если ты не против, я останусь. До последнего такта. Я останусь с тобой.

Его губы растягиваются в возможно, первой искренней улыбке, которую я вижу — такой от которой в уголках его блестящих глаз появляются морщинки.

— Со мной все в порядке.

Восемь лет спустя …

Рен

Я роняю камень в мешочек моей пращи и держу его подальше от своего тела. Свист волокон коры, проносящихся мимо моего уха, говорит мне, когда я набрала достаточно инерции, чтобы развязать узел на большом пальце. Слишком рано, и он полетит вправо. Слишком поздно, и он полетит влево. Моя цель — перепелка, которая сидит у основания кактуса, примерно в тридцати ярдах от меня.

Тяжелый камень легко проносится над моей головой, и я отпускаю его, сбивая птицу с насеста. Взмах крыльев поднимает окружающую пыль, прежде чем она замирает.

Когда я засовываю пращу в сумку, пристегнутую поперек моего тела, поднимаясь из своего укрытия за скалой, мое внимание привлекает резкое движение. Рычание и щелчки подтверждают то, что я уже подозреваю. Из маленькой заброшенной лачуги, чьи доски прогнили, к моей добыче, спотыкаясь, приближается Рейтер.

— Нет, ты не должен, придурок. Я снова подтягиваю свою пращу и достаю большой гладкий камень из своей сумки. Зазубренные части хороши для расщепления кости, но гладкие никогда не цепляются за тканые волокна, обеспечивая быстрый и легкий удар.

Прежде чем у ублюдка появляется шанс испортить мне ужин, я замахиваюсь камнем над головой и выпускаю его, всаживая ему в затылок. Разъяренный падает на колени, поворачиваясь ровно настолько, чтобы я могла швырнуть еще один камень, на этот раз побольше, который попадает ему в голову сбоку, разбрызгивая кровь. Он падает в грязь, не доходя до упавшей птицы.

Я шагаю к ним, меняю перевязь на нож в сумке и опускаюсь на колени рядом с Рейтом. Обожженная, покрытая пятнами кожа и выступающие кости говорят мне, что он бродяжничал какое-то время. Вздутие его тела вызвано бактериями, вызывающими образование газов, и без сомнения, эта ужасная туша. Я видела, как некоторые из них взрывались от скопления газа, выпуская облако инфекции в воздух. Как только они достигают третьей стадии, что для некоторых может занять несколько месяцев, они становятся практически ходячей смертельной ловушкой.

Частота, с которой я видела их на охоте, указывает на то, что они удалялись все дальше от городов в поисках пищи. Обычно по одному или по двое за раз. Орды по большей части вымерли, особенно на севере, где большинство буйнопомешанных третьей стадии не смогли пережить холодные температуры, но выжившие иногда натыкаются на так называемые очаги в поисках пищи — места, где зараженные животные или люди разложились, оставив после себя заразу, которая просачивается в землю. При разрушении они создают шлейф, который при вдыхании действует как самая первая вспышка, и вуаля — весь улей уничтожен.

Быстрым надрезом я провожу лезвием по горлу Разбойника для пущей убедительности, и острый запах перебродившего мяса, исходящий из раны, чертовски близок к тому, чтобы сделать меня несчастной. Я утыкаюсь носом в сгиб своего локтя и шарю по его карманам.

Я достаю из его пальто коричневый кожаный бумажник и открываю его, чтобы увидеть фотографии, которые, должно быть, были его женой и сыном. Улыбающиеся лица, смотрящие в камеру, заставляют меня задуматься о том дне, когда это было сделано. Как это началось? Чем закончилось? Как в конечном итоге погибла его семья?

Роясь в складках кошелька, я нахожу зеленую бумажку, в которой узнаю старую валюту. Внутри карты изображены два перекрывающихся красных и желтых круга с надписью "Mastercard" над серией тисненых цифр. Карта сзади синяя с эмблемой "Visa". Я отбрасываю бумажник в сторону и пытаюсь стянуть золотое кольцо с его пальца, но его рука достаточно распухла, оно не отстегивается. С гримасой я хватаю лезвие, лежащее рядом со мной, и одним быстрым ударом отсекаю его палец, а кольцо кладу себе на ладонь. Обручальные кольца имеют достойную торговую ценность, особенно в нашем сообществе, где люди продолжают жить в каком-то запутанном состоянии отрицания того, что мир за стеной изменился.