Со свистом он смотрит мимо меня и подает сигнал грузовику через стену, которая отъезжает в сторону.

Чья-то рука сжимает мою руку, и я вздрагиваю, инстинктивно отшатываюсь и поднимаю взгляд на стражника Легиона, стоящего позади меня. Другой хватает меня за другую руку, и я извиваюсь и тяну, выкручивая руку, чтобы вырваться из их захвата.

Арти подносит к лицу рацию.

— Где вы хотите ее найти, сэр?

— Поместите ее в камеру предварительного заключения. Голос, который отвечает, неузнаваем, и когда стена закрывается, я замечаю, как охранник Легиона открывает заднюю часть грузовика с припасами.

— Шестой! Нет! О Боже, Шесть! Слезы наполняют мои глаза, когда я брыкаюсь и кричу, пытаясь вырваться. Мои пятки зарываются в грязь, когда охранники тащат меня к станции впереди. Бороться с ними бесполезно, но агония, которая захлестывает меня, не позволяет мне сдаться.

— Шестой!

Дверь закрывает его от моего взгляда, и я разражаюсь истерическими рыданиями.

Dani

Одна рука зажимает мне рот другая держит за талию, я извиваюсь в руке охранника, крича в его ладонь. Руки связывают мои лодыжки, выбивая пол из-под меня, соединяя меня между ними двумя. По темному коридору тюремного блока В они несут меня к выходу, следуя вплотную за Иваном и доктором Эрикссоном. Пройдя через эти двери, до "Рейтов" всего несколько минут ходьбы.

О, Боже, эти бешеные!

Быть сожженным, зарезанным, застреленным — это одно. Но бросить в яму, где меня съедят заживо, немыслимо. В панике я тяжело и быстро дышу, в носу у меня скопились сопли, на глазах выступили слезы, и я с трудом могу вдохнуть достаточно воздуха. Онемение ползет по мне, покрывая мою кожу, и я могу только молиться, чтобы оно осталось, когда Разъяренные будут отрывать плоть от моих костей и вонзать зубы в мышцы.

Может быть, это будет быстро. Может быть, они вырвут мое сердце из груди, и я умру через несколько секунд.

Я все еще брыкаюсь и извиваюсь в хватке солдат, отчаянно пытаясь вырваться. Даже если они пристрелят меня, пытаясь сбежать, это лучше, чем быть скормленным заживо монстрам.

Мы входим в дверь, туда где ночь опустилась на лагерь. Низкий гул рычания заставляет мое сердце биться быстрее, и наше приближение приводит их в неистовство. Шум, с которым они бьются о забор, отдается у меня по спине в ужасающем ритме.

Ощущение ледяного холода поселяется в моей груди, когда Иван хватает посох с острым концом, прислоненный к забору. На противоположном конце двора, где собралось меньше Рейтов, он открывает дверь в заборе, подталкивая палкой приближающегося Бешенного.

Я кричу в ладонь охранника, рыдая.

Мое тело летит по воздуху, пока мой позвоночник не сталкивается с грязью, поднимая пыль вокруг меня. Воздух вырывается из моих легких, и я отворачиваюсь в сторону, чтобы перевести дыхание.

Именно тогда я замечаю забор поменьше, довольно легко перелезаемый на другой стороне двора, который ведет в открытую пустыню.

Рычание отвлекает мое внимание на изувеченную женщину, хромающую ко мне, половина ее лица расцарапана. Еще трое преграждают мне путь к низкому забору — все мужчины, стучащие зубами в ужасающем щелк-щелк-щелк.

Смех привлекает мое внимание к Ивану, где он стоит рядом со своим отцом по лагерную сторону колючей изгороди.

Я поднимаюсь на колени, чтобы подползти к ним, и более крупный самец, у которого не хватает глазного яблока в одной из глазниц, встает передо мной, подергиваясь.

Я отступаю к стене здания позади меня, осматривая ее в поисках окна, которое я могла бы разбить. Ничего, кроме твердого бетона. Тяжелый топот ног приближается ко мне, меня окружает плотный круг, и я сворачиваюсь в клубок. Единое движение привлекает внимание других, которые также кружат вокруг меня.

Меня собираются съесть заживо!

Крики вырываются из моей груди, но они звучат отдаленно, не мои. Они чужие. Такие испуганные и беспомощные.

Разъяренные нависают надо мной в небе из пугающих лиц, смотрящих на меня сверху вниз, нанося удары руками, которые бьют меня по голове. Моя нога поднимается в воздух, и я безрезультатно брыкаюсь, ожидая момента, когда зубы вонзятся в мою плоть.

Разъяренный опускает мою ногу на землю.

Острый ожог обжигает мою кожу головы, а каменистая грязь царапает позвоночник, когда один из них оттаскивает меня от остальных. Не глядя на меня, он отпускает меня и уходит. Рычание усиливается, в то время как круг Разъяренных движется как единое целое, удерживая меня в центре их орды.

Шлепает. Причмокивает. Рычит. Стучат зубами.

Правда, не кусают.

Как будто… они не заинтересованы в том, чтобы поглотить меня.

Глухой удар резким толчком обрушивается на мою грудную клетку, выбивая воздух из легких, и я корчусь от боли. Тем не менее, меня ничто не пронзает.

Протискиваясь между их дергающимися ногами, я выбираюсь из-под них, направляясь к низкому забору вдалеке. Приближается Рейтер, стуча на меня зубами, но быстро меняет направление, убираясь с моего пути.

Другой делает то же самое, рыча и дико размахивая кулаками в воздухе.

Я уворачиваюсь от его ударов и продолжаю. Я не чувствую ни единого укуса, повреждающего мою кожу.

Преодолевая последние шаги к забору, я подпрыгиваю в воздух, хватаясь за звенья цепи на полпути от земли. Чья-то рука хватает меня за лодыжку, дергая меня. Но в тот момент, когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть вниз на женщину-Рейта, она отпускает меня и, спотыкаясь, уходит, подергиваясь и что-то бормоча.

Орда начинает рассеиваться, и это всего лишь вопрос нескольких минут, прежде чем Иван и доктор Эрикссон увидят, что моих окровавленных останков нет в центре событий.

С дрожью, сотрясающей мое тело, я перелезаю через забор, и как только мои ноги касаются грязи с другой стороны, мне хочется рухнуть в кучу и разрыдаться.

Но я не могу. Я должна продолжать двигаться.

Адреналин бурлит в моих венах, когда я ковыляю прочь, стараясь поберечь не болящую ногу. Сухой жар обжигает мое горло, и я мчусь в темноте, в никуда. Я понятия не имею, где я. Понятия не имею, куда идти. В нескольких сотнях ярдов от забора рычание позади меня затихает, позволяя мне на мгновение перевести дыхание, и слова доктора Фалькенрата, сказанные ранее, растворяются в хаосе.

Можжевеловое дерево.

Он сказал, чтобы солнце светило мне на правое плечо, но солнца нет. Его не будет еще около шести часов.

Сегодня вечером луна высоко в небе и достаточно полная, чтобы различить темные силуэты гор вдалеке. Я могла бы побежать за ними, но охранники наверняка стали бы искать меня там.

Справа — линия стальных столбов и колючей проволоки, за которыми стоят грузовики — я узнаю в них грузовики, используемые для набегов на ульи. Те, что привезли нас сюда. Я бегу по грязи к ним.

Те, кто впереди, похоже, сталкиваются с отверстием внутри лагеря, где я предполагаю, есть ворота внутри комплекса, которые позволяют им свободно добираться до транспортных средств. Между бритвами, прикрепленными к каждой проволоке забора, и землей есть зазор, достаточный для моего тела, если я не буду дышать. Я ложусь на живот, прижимаясь щекой к грязи, и проскальзываю под проводами. Ожог скользит по моей икре, и я закрываю глаза, молча впитывая боль от пореза, пока не оказываюсь с другой стороны.

Голоса достигают моих ушей. Крики. Шарканье сапог. Охранники.

Я пробегаю остаток пути под забором и забираюсь под один из ближайших к забору грузовиков, устраиваясь в центре шасси.

Транспортные средства загораются.

— От нее ничего не осталось! Это невозможно! Голос Ивана гремит по моим нервам, и мне приходится зажмуриться, сосредоточившись на своем молчании.

— Обыщи каждый гребаный дюйм этой пустыни! В горах! Она не могла уйти далеко.

С дрожью, сотрясающей мое тело, я лежу неподвижно. Я не двигаюсь, пока вокруг меня снова не воцаряется тишина.

И когда не слышно других звуков, кроме моего прерывистого дыхания, я плачу.