— Если бы ты знала, каким ненормальным ублюдкам продали некоторых из этих девушек. Его взгляд скользит по мне и обратно в сторону гор.

— Ригс тоже пощадил тебя. Мы не святые, Рен. Здесь никто никого не спасает. И ничто не дается бесплатно. Не могут же все жить вместе с нами. И они не выживут там в одиночку. Он дергает подбородком в сторону открытой пустыни.

— Поэтому мы торгуем, когда нам приходится.

— Тогда, может быть, будет лучше, если я уйду. Потому что парень, которого я когда-то знала, ни на что бы меня не променял. Я знаю это точно. Он никогда бы не позволил ничему причинить мне боль.

Его грудь поднимается и опускается, губы сжимаются в жесткую линию, и то что кажется вечностью, проходит в тишине между нами.

Его глаза снова находят меня.

— Я не планировал отпускать тебя. И я никогда не позволю ничему причинить тебе боль. Ни чему-либо или кому-либо. Брови плотно сдвинуты, он качает головой.

— Даже я.

— Татуировка. Могу я посмотреть на нее? Та, которую они нанесли сюда?

Ни слова не говоря и не колеблясь, он поворачивается, опуская маску-череп, когда проводит большим пальцем по короткой линии роста волос. Там, над блестками пота на его шее, едва различимыми под покровом волос, написано число, которое я запомнила. То, что я шептала каждую ночь в течение многих лет, молясь Богу, чтобы он не умер в муках.

Он поворачивается ко мне лицом, на его лице появляется уязвимое, измученное выражение, и мое сердце чувствует, что оно вот-вот взорвется в моей груди.

Когда я наклоняюсь к нему, я двигаюсь инстинктивно, сталкиваясь с его твердым телом. Мои руки обвиваются вокруг его шеи, когда я прижимаюсь губами к его губам. Поначалу он скован, мышцы напряжены, едва двигаются, но вибрируют от необузданной силы, как горный лев, готовый напасть.

Я целую его сильнее, проводя пальцами по его затылку, пока он не смягчается достаточно, его тело немного расслабляется.

Он целует меня в ответ, и его руки обвиваются вокруг меня. Крепче. Крепче.

Его вкус на моем языке подобен раю, а его пылкие поцелуи погружают меня в головокружительный туман. Он поднимает меня с земли, и мы спотыкаясь, отступаем назад, пока он не ударяется спиной о стену. Он разворачивается, и теплые кирпичи здания давят мне на позвоночник.

Его поцелуй знаком, одновременно утешающий и возбуждающий, от которого у меня сводит живот, когда он прижимает меня к стене. Наше дыхание смешивается, зубы стукаются, языки сплетаются в отчаянной попытке добиться большего. Еще.

Он рычит, пожирая мои губы, и я вздрагиваю от укола боли, когда он прикусывает их.

Моя голова откидывается назад от рывка за волосы, когда он облизывает мой бешено бьющийся пульс и зубами вырезает свое имя на моей плоти.

— Отведи меня куда-нибудь, Шестой. Забери меня отсюда, пока я не проснулась.

Когда он отрывает лицо от моей шеи, его зрачки расширены, взгляд прикован к моему рту, и он качает головой.

— Я слишком долго ждал тебя. Слишком долго, маленькая птичка.

Руками я крепко обхватили Риса, и кладу голову ему на спину, пока мы едем по грунтовой дороге. Ветер развевает мои волосы, и я закрываю глаза, захваченная моментом блаженства, как будто я так долго была заперта в темноте.

Мы съезжаем на обочину, и я поднимаю голову с его спины, глядя на море желтых и оранжевых цветов, усеянное редкими шипастыми листьями юкки и пурпурными цветами. На расстоянии мягкие склоны гор и песчаные холмы создают впечатление луга посреди бесплодной земли.

— Это прекрасно.

Не говоря ни слова, он слезает с мотоцикла и поднимает меня с сиденья, ведя к полю поздних весенних маков.

Мы берем тень под группой деревьев Джошуа, которые вместе создают достаточный навес, чтобы укрыться от палящего солнца. Я улучаю момент, чтобы вдохнуть окружающий мир, ту часть мира, которую я все еще люблю, и когда я оборачиваюсь, Рис стоит позади меня, его руки вытянуты и сжаты в кулаки по бокам.

Что-то изменилось теперь, когда мы здесь. Я вижу тени, набегающие на его глаза, словно старые друзья, вышедшие поиграть. Демоны поселяются в его мыслях.

— Зачем ты привел меня сюда? Я знаю ответ. По той же причине, по которой я забирала его в наше тайное место на лугу. Подальше от всех остальных.

— Я не такой, каким ты меня считаешь, Рен. Я никогда не был. Я хотел сказать тебе тогда, но не смог.

— Кем я тебя считаю, Рис?

Его горло подпрыгивает от сглатывания, глаза следят за мной как у животного, словно он охвачен желанием наброситься.

— Я был ребенком, когда ты нашла меня. Я запутался, но никому не причинил вреда. Единственная кровь, которую я когда-либо проливал тогда, была моей собственной. Теперь все по-другому. Я делаю здесь то, что хочу. Здесь нет правил. Никаких законов. Ничто не остановит меня.

— Значит, ты привел меня сюда, чтобы убить?

— Нет. Я не знаю, зачем я привел тебя сюда. Он проводит рукой по лицу и по затылку.

— Иногда я слышу голоса. Громкие, сердитые голоса. Иногда громче, чем мой собственный. Обе его руки гладят его по макушке, и зажмурив глаза, он на мгновение замирает.

— Ты знаешь, насколько это хреново? Сумасшедшие слышат голоса. Он усмехается и снова обращает свое внимание на меня.

— Ты никогда не простишь мне того, что мне пришлось сделать, чтобы выжить здесь.

— Значит, ты тоже забыл, кто я такая.

— Я ничего о тебе не забыл. Такая чистая. И хорошая. Его глаз подергивается, когда он смотрит на меня сверху вниз, его грудь поднимается и опускается при глубоких вдохах.

— Наверное, мне следует отвезти тебя обратно. Было ошибкой привести тебя сюда.

— Эти голоса … они говорят тебе совершать плохие поступки?

Его челюсть подергивается, эти тени в глазах отвечают за его молчание.

— Вот почему ты собираешь черепа, верно? Эти голоса говорят тебе убивать. Они говорят тебе наслаждаться этим. Они говорят тебе, что боль будет уходить с каждой отнятой тобой жизнью. Это все?

Морщина на его лбу углубляется, но он не утруждает себя ответом.

— Что они говорят тебе сейчас? Осмеливаюсь спросить я, отваживаясь сделать шаг к нему.

Он делает шаг назад.

— Чтобы взять.

— Это то, чего ты хочешь? Еще один шаг вперед.

— Это то, что тебе нужно? Взять меня?

Его лицо стоическое, жесткое. Но под всей холодной броней скрывается хрупкая сердцевина, борющаяся с демонами, которых, я знаю он таит в своем разуме.

— Это не займет много времени, если я добровольно отдам это тебе, не так ли? Я придвигаюсь еще ближе, только на этот раз он не двигается.

Его тело — стена жесткого напряжения, когда жилы в его руках и челюсти натягиваются так сильно, что дрожат. Руки сжаты в кулаки, он качает головой.

— Я хочу тебя слишком сильно, Рен. Меня до чертиков пугает, как сильно я хочу тебя прямо сейчас. От одного взгляда на тебя у меня болит в груди. Его взгляд отказывается встречаться с моим, но искажается от какой-то невидимой агонии, бурлящей в его сознании, и он ударяет тыльной стороной ладони по виску.

— Хотя, голоса. Они такие чертовски громкие. Это все, что я слышу. Как какой-то урод.

— Вот почему другие боятся тебя. Вот почему они сажают тебя на цепь, как животное.

— Они должны. Мука в его глазах тяжелым грузом давит на мое сердце.

— Иногда этого слишком много. Слишком громко, и я просто срываюсь.

— Как срываешься?

— Я не знаю. Он поглаживает подбородок, взгляд потерянный, как будто он попал в один из тех моментов затмения в этот самый момент.

— В большинстве случаев я даже не знаю, что я делаю. Как будто что-то берет верх, и я просто участвую в этом путешествии.

— Они были хорошими людьми? Те, кого ты убил?

Уголки его губ подергиваются, когда он пожимает плечами.

— Что еще хорошего? Мы все здесь социопаты. Некоторые просто более продвинутые. Его глаза смягчаются грустью.

— Хотел бы я все же вспомнить, на что похоже чувство добра.