Мой отец сказал мне, что все, что у него было, когда он уезжал из города, — это мобильный телефон, пачка сигарет и моя мать. Не было времени захватить что-нибудь еще.

Он указывает на стул перед своим столом, и я падаю на мягкое кожаное сиденье. У меня в животе завязывается неприятный узел, когда он проскальзывает в узкую щель передо мной, прислоняясь к столу и поставив одну ногу на столешницу.

— Ты очень любопытный мальчик, Дэниел. Мне это нравится. Ты интересуешься медициной?

Я не знаю, но если я хочу оставаться полезной, как советовал доктор Фалькенрат, я не стану утруждать себя тем, чтобы говорить ему об этом.

— Да.

Он кивает и проводит рукой по верхней части бедра, по идеально отутюженным черным брюкам.

— Хорошо. Хорошо. Возможно, я приглашу тебя ассистировать на одной из моих операций.

Эта мысль вызывает у меня тошноту в животе. По крайней мере, доктор Фалькенрат обезболивает или иногда подвергает эвтаназии своих пациентов, прежде чем разрезать их. Он никогда намеренно никого не подвергал боли и пыткам в качестве средства наблюдения.

Но я снова лгу.

— Спасибо. Мне бы этого хотелось.

— Фантастика. Его слова растянуты и членораздельны, и я представляю что он дотошный человек.

— Я бы хотел, чтобы ты кое-что сделал для меня, Дэниел.

Я не утруждаю себя тем, чтобы посмотреть на него, неуверенная в том, почему он проявил ко мне такой интерес.

— Да, сэр?

— Такой вежливый мальчик. Могу я называть тебя Дэнни?

Я бы хотела, чтобы он этого не делал. Это слишком похоже на мое настоящее имя, и я сделала все возможное, чтобы прикрыться именем моего отца — сохраняя тонкую прослойку между этим адом и мной.

В тот момент, когда его руки тянутся к молнии, мой взгляд устремляется к нему, и я сажусь как можно дальше назад на своем сиденье, в ужасе наблюдая, как он спускает брюки, обнажая эрегированный пенис под ними. Он проводит рукой по стволу, изучая глазами мою реакцию. Я надеюсь, что в любой момент он разразится смехом, и это будет шутка.

Однако жадное выражение его лица говорит мне об обратном.

Холодное оцепенение проносится по моим венам в последующие неловкие секунды.

— Возьми это в рот, Дэнни. Придвигаясь на шаг ближе, он кладет руки по обе стороны от себя, слегка приподнимая бедра.

— И если ты скажешь хоть слово доктору Фалькенрату, я переведу тебя в экспериментальное отделение к другим мальчикам.

Шок сковывает мои мышцы, и все, что я могу сделать, это смотреть на его обнаженный пенис. Я закрываю губы, чтобы подавить желание заплакать, и мои пальцы сжимаются вокруг подлокотников кресла. Я не могу. Я не могу этого сделать.

Подняв взгляд, я ловлю что он смотрит на меня сверху вниз, склонив голову в ожидании. Дрожь выбивает устойчивые волны паники, захлестывающие меня.

— Давай, Дэнни. Возьми это в рот и пососи.

Желчь подступает к моему горлу, и я сглатываю, чтобы проглотить ее обратно. Слезы размывают орган, превращая его бедра в выступ телесного цвета, а мускусный аромат вызывает рвотные позывы.

— Отец?

Голос доносится из-за двери, и доктор Эрикссон запихивает себя обратно в брюки. Звук его молнии повторяет щелчок двери, и я следую за его полным ужаса взглядом туда, где в проеме стоит его младшая копия, одетая в фирменную черную форму солдата Легиона.

— Что ты делаешь? спрашивает он.

— Это все, Дэниел. Ты свободен. Доктор Эрикссон прочищает горло, обходя стол к своему креслу.

При этих словах я поднимаюсь со своего места, не отрывая взгляда от пола, когда подхожу к парню, которому на вид около двадцати. Только когда я проскальзываю мимо, я поднимаю взгляд, чтобы увидеть гримасу, приклеенную к его лицу, в то время как его глаза следуют за мной. Оказавшись за дверью, я мчусь по коридору, через двойные двери, в знакомый корпус лаборатории доктора Фалькенрата. Проскальзывая в соседний шкаф с припасами, я отступаю к стене и падаю кучей на пол, подтягивая к себе колени.

И я, наконец, ломаюсь.

Рен

Папа сидит напротив меня за столом, отправляя в рот вилкой яичницу. Справа от меня Шестой доедает свой завтрак, поднося чашку кофе ко рту, но останавливается когда я касаюсь его ноги своей. Сделав глоток, он хмыкает и ставит чашку обратно на стол, в то время как я поджимаю губы, чтобы подавить улыбку, которая так и просится наружу.

С тех пор, как он сбежал три недели назад, папа разрешил Шестому поесть с нами в доме. Я еще не убедила его разрешить Шестому спать здесь, но с другой стороны он не знает, что Шесть каждую ночь прокрадывается в мое окно, поэтому я не настаиваю.

Сеансы пения перед сном превратились в поцелуи и прикосновения, но не более того, так как я не хотела провоцировать его снова убегать.

Напряжение между нами было таким ощутимым, словно какое-то магнитное притяжение, которое притягивает меня к Шестому всякий раз, когда он входит в комнату. Я не знаю, что это но я чувствую как что-то скручивается у меня в животе каждый раз, когда я вижу его страстное желание, которое тянет глубоко внутри моего живота. С отрастанием волос и заполнением телом тех мест, где когда-то был заметен голод, он стал неотразимым.

Как и сейчас, мы крадемся вокруг папы, ускользая во время работы по дому, чтобы поцеловаться, и конечно каждую ночь мы лежим рядом, исследуя друг друга. Я узнала структуру его тела, его худшие шрамы и места, которых он втайне боится щекотки. Шестой каждый раз инициирует это, и он останавливается когда это становится для него слишком и его агрессия начинает выходить на поверхность.

Я никогда не давлю на него, и он не потерял контроль с того дня на лугу.

Папа поднимает взгляд, приподняв бровь и я возвращаю ноги на место.

— У меня сюрприз для вас обоих, — говорит он, и я выпрямляюсь на своем месте, искренне удивленная этим.

— Миссис Джонстон, как вы знаете страдает диабетом. У нас заканчиваются опунции, поэтому я возьму вас обоих с собой, чтобы собрать немного для нее.

Сообщество разделено между немногочисленными врачами, которые у нас есть, и хотя папа не врач в традиционном смысле этого слова, он хорошо разбирается в использовании определенных лекарственных растений и их воздействии на болезни. Многие врачи, которые лечились антибиотиками до вспышки, как правило понятия не имеют как обращаться к своим пациентам в настоящее время, поэтому знания папы невероятно ценны.

У меня перехватывает дыхание, и я обмениваюсь взглядом с Шестым.

— За стеной? Но Арти… он знает нас. Разве он не спросит о Шестом?

— Мы поедем на грузовике. Я отъеду немного дальше, чем обычно. Шестой может спрятаться сзади.

Улыбка растягивает мою челюсть, волнение едва сдерживается, когда я проглатываю очередной кусочек.

— Когда мы уезжаем? Мой вопрос искажен из-за набитого рта.

— Я сложу кое-какие припасы в грузовик. Я хочу, чтобы ты собрала свою пращу и нож. Надень свою кожаную одежду и обязательно прикрой голову, чтобы избежать солнечных ожогов. Снаружи нет тени.

Покончив с завтраком, я черт возьми чуть не вскакиваю из-за стола, быстро мою посуду, которую Шестой потом сушит и убирает. Поскольку папы нет дома, я позволяю Шестому притянуть меня к своему телу для поцелуя, в котором нет его обычного пыла, и то как он сдерживается говорит мне, что этот сюрприз беспокоит его. Я отстраняюсь, и мои мысли подтверждаются поднятием его бровей, выражением беспокойства, темнеющим в его глазах.

— Ты не хочешь, чтобы я уходила, не так ли?

Он качает головой, прижимая меня крепче.

— Со мной все будет в порядке. Я с двумя самыми бесстрашными мужчинами, которых я знаю. И хотите верьте, хотите нет, но я чертовски хорошо стреляю из пращи.

Его усмешка сопровождается закатыванием глаз, и я игриво бью его кулаком в грудь. Грудь, которая увеличилась вдвое за то время, что он здесь. Он вырос до размеров быка и в два раза сильнее.

— Доверься мне. Обхватив его лицо ладонями, я притягиваю его к своим губам, в то время как другая моя рука скользит по его джинсам спереди, и Шестой отшатывается. Наклоняя голову, я улыбаюсь.