Судорожно сглатывая, я качаю головой.

— А я да. Она усиленно моргает и расправляет плечи.

— Рис даже не вздрогнул от криков. И вот так я поняла, что внутри него было что-то злое.

— Значит, Ригс привел меня сюда, чтобы отвлечь его?

— Наверное. Я не знаю. Она качает головой, носком ботинка проделывая небольшую ямку в грязи.

— Я не знаю, что так отвлекает мужчину. Если бы мы не заковали его в цепи, бедняга, вероятно, содрал бы с себя кожу.

— Он когда-нибудь убивал женщину?

Леа качает головой.

— Нет, с тех пор как я здесь. Почти каждая женщина здесь предлагала ему себя. В наши времена это целое состояние, падающее к твоим ногам. Смешок срывается с ее губ за несколько секунд до того, как она сжимает их, и маленькая часть меня хочет спросить, желала ли она его когда-нибудь таким образом, но я этого не делаю.

— Человек, который может ходить среди бушующих, даже если он немного сумасшедший и весь в шрамах, — это человек, которого вы уважаете. И это уважение сделало его находкой для любой женщины, оказавшейся здесь в одиночестве. Наклонив голову, она играет с красной банданой, привязанной к петле на поясе.

— Хотя, я думаю, он, должно быть, ждал тебя.

— Что заставляет тебя так говорить?

Ее глаза смягчаются, губы приподнимаются, когда она смотрит на меня сверху вниз.

— Потому что я никогда не видела, чтобы этот ублюдок улыбался так, как он улыбнулся этим утром, когда Трипп спросил, здесь ли ты еще.

Я сама давно не улыбалась. Мое сердце хочет доверять целостности с тех пор, как я снова нашла Шестого, но мой разум говорит мне, что счастье временное, и нужно остерегаться его. Это говорит мне, что боль прячется в тени и что я должна быть настороже.

— Другие женщины. Они здесь из-за мужчин?

— У нас есть правило. Женщины выбирают. В любом случае, она выбирает, а если она не выбирает, она может остаться или уйти. Здесь никто не является рабом, но у каждого есть работа. Для кого-то? Это делать мужчин счастливыми.

— Но ими торгуют. Как собственностью.

— Как я уже сказала, каждая женщина выбирает. Так мы выживаем и защищаем тех, кого любим здесь. Помни это.

— Я понимаю. И я понимаю. Черт возьми, я пожертвовала собой, чтобы спасти маленькую девочку. Но я решила сделать это сама.

— До тех пор, пока им будет предоставлен выбор.

Она поворачивается, чтобы уйти, но прежде чем она делает первый шаг, я наклоняюсь вперед.

— Леа.

Она разворачивается, и я смотрю по сторонам, убеждаясь, что никто не стоит в пределах слышимости.

— У тебя есть что-нибудь… от королевы Анны?

Ее брови хмурятся, и мой желудок опускается.

— Он захочет, чтобы ты родила от него ребенка. Ты это знаешь, верно? Это то, чего они все здесь хотят. Какое-то будущее.

Я смотрю, как дети бегают по открытому двору, слишком худые и покрытые грязью, в то время как взрослые присматривают за ними с пистолетами, пристегнутыми к их телам.

— Я еще не готова.

— Ты никогда по-настоящему—

— Пожалуйста. Просто… у тебя есть что-нибудь или нет?

Засовывая руку в сумку, висящую у нее на боку, она вытаскивает маленький квадратик ткани, развязывает бечевку и высыпает несколько семян мне на ладонь.

— Тщательно разжевывай их. Масло в семенах предотвращает приживление.

Эффективно это или нет, еще предстоит выяснить. Я слышала, что некоторые девушки в Шолене в любом случае забеременели.

— Почему ты отдаешь это другим?

— Я говорил тебе. Это их выбор. Вот почему я отдаю это тебе сейчас.

Я киваю, глядя на семена.

— Спасибо.

Я спускаюсь по тропинке, по которой я шла всего два дня назад, где Рейтеры устроили нам засаду. При мысли о том, что могло произойти, у меня по спине пробегает дрожь. Мы проходим мимо темного пятна на известняке, я предполагаю, где они питались пожилой женщиной, которое высохло на резком солнце. Единственное свидетельство того, что женщина когда-либо существовала.

Мы останавливаемся возле тинаджи, которая с тех пор обмелела, и Рис притягивает меня к своему телу. Губы накрывают мои, он скользит по моей рубашке вверх по животу, пока она не касается моих затвердевших сосков, и я вынуждена поднять руки в воздух. Он отбрасывает его в сторону вместе с флягой, которую я принесла. Затем он расстегивает мои брюки, сбрасывая их на землю, и я отбрасываю их, стоя перед ним обнаженной. Скрестив руки на груди, он стягивает рубашку через голову, затем снимает штаны и отбрасывает одежду пинком.

Взяв меня за руку, он ведет меня в воду, которая охлаждает мою разгоряченную кожу, как только я опускаю в нее ногу. Даже с тем, что испарилось сверху, вода достаточно глубока, чтобы доходить мне до шеи и груди Риса.

— Говорят, эта тинаджа образовалась после попадания бомб. После этого несколько дней шел дождь. Мы купаемся в слезах пустыни. Рис притягивает меня к себе, и его влажное тело скользит по моей коже, когда он поднимает меня, обхватывая моими ногами свою талию. Его эрекция прижимается ко мне, но он не нарушает мой вход.

Я провожу руками по его коже, смывая с нее пот. На днях я заметила, что женщины купаются вне воды, окунаясь достаточно надолго, чтобы остыть.

Без предупреждения Рис поднимает меня на край тинаджи, на один из плоских, похожих на сланец камней, торчащих наподобие платформы. Вода, плещущаяся о камень, охлаждает ожог на моей попе.

Он раздвигает мои ноги и зарывается головой между моих бедер. Проводя носом по моему лону, он вдыхает мой запах, и я чувствую, как его пальцы впиваются в мои бедра с рычанием, которое вырывается из его груди. Он напоминает мне животное, наслаждающееся запахом своей добычи перед убийством. От его щетины мои мышцы вздрагивают, и я стону от укола. Первый взмах его языка толкает мои бедра вперед, и он удерживает их, прижимая большие пальцы к моим складочкам, как будто снимает кожуру со спелого инжира, чтобы внутри оказался мягкий фрукт.

— О, Боже, Рис, — шепчу я.

Ощущения сталкиваются внутри меня, и я запрокидываю голову к солнцу, наслаждаясь теплом, прохладной водой и его языком, танцующим по моей чувствительной плоти. Мое тело напрягается, дыхание становится затрудненным, и как раз в тот момент, когда я думаю, что жар слишком сильный, он выпрыгивает из воды, заползая на меня сверху. Его прохладное, влажное тело успокаивает жжение, и он направляет свой кончик внутрь. Одним мощным толчком он заполняет меня полностью, его твердая длина упирается в мои тугие стенки.

— Теперь ты принадлежишь мне, Рен. Пообещай мне, что не уйдешь.

— Я обещаю.

— Скажи это. Скажи, что ты моя.

— Я твоя, Рис. Я тебя не оставлю.

— Ты родишь мне сына или дочь. Моего собственного ребенка.

— Не рановато ли говорить о детях? Этот вопрос заставляет меня внутренне усмехнуться, но когда я поднимаю на него взгляд, Рис совсем не улыбается.

Он абсолютно серьезен.

— Скажи мне, что ты это сделаешь.

Это не Шолен или любовные романы, которые я читала, где пары ухаживали друг за другом. Здесь ты встречаешь того, кто тебе нравится, и пытаешься построить будущее. Здесь нет свиданий. Никаких браков. Здесь люди хватаются за жизнь, пока они все еще ее часть.

В моей голове всплывают слова папы, сказанные много лет назад, когда он сказал мне, что Шестым двигали те же потребности, что и Бешенным. Есть, спариваться и выживать. Он назвал это биологическим императивом вида. Неудивительно, что со временем эти потребности проявятся, и большинство женщин моего возраста смирились с тем днем, когда они призваны выполнить эту роль. Но, как обычно, я не самый.

— Леа пришла к тебе.

— Она сказала мне, что ты просила их. Я хочу, чтобы ты была беременна моим ребенком, Рен. Мне нужно оставить что-то позади. Что-то хорошее. И я хочу, чтобы ты была той, кто несет в себе мое будущее.