Рыжий стоит на краю пропасти, так что мне кажется, что автомат, висящий на шее, вот-вот утянет его вниз. Его рука лежит на крышке фиала. Ветер треплет огненные пряди, заслоняя от нас опущенное лицо.

– Но даже если я ошибаюсь, и эти ваши картонные короли так мудры, что все это продумали. Слушай, но неужели они не смогут справиться и без вас? Ведь вы – только один отряд из сотен. Ты это знал вообще? Или вам сказали, что вы вытащите цивилизацию из дерьма в гордом одиночестве? Но, наверное, благородные элои не соврали. И что же, вы, дворняжки, думаете взять приз на маршруте, где работают все эти породистые профессионалы высшей школы? Да они обойдутся без вас три тыщи раз. Ведь они же вам дали это поручение только из жалости, чтобы вы не чувствовали себя ущербными. Или ты правда веришь, что вас не подстраховывают, и вы – полноценное звено этой цепи?..

И еще подумай вот о чем, оборотень. Ты ведь уже понял, что никакой гейт в вагоне не откроется. Что бежать вам некуда. Тебе и твоим друзьям. Конечно, сейчас вам море по колено, и вы не боитесь умереть. Но с чего ты взял, что вас ждет смерть? Ты даже на час не захотел оставить своего проводника в моих руках, о, ты был чертовски прав, оборотень. Ведь тебе бы потом пришлось смотреть на то, во что бы он у меня превратился. А теперь у меня будет не час. Ну, твоему проводнику-то, предположим, будет легче всех, он – мягкая материя, он просто и быстро сойдет с ума. Может быть, мне на это хватит и часа... А не хочешь ли увидеть, во что у меня превратится твой охотник? Ты ведь уже видел их – тех, кого вы там прозвали «условно людьми». Но это люди, Рыжий. Кое-кто из них когда-то был похож на Моргана. Ты скажешь, что он никогда таким не станет, ни при каких обстоятельствах. Но потом я приведу его к тебе, и ты увидишь, что ошибался. Он – единственное, во что ты веришь в жизни; ты думаешь, что он сделан из стали, но не хочешь ли посмотреть, что делают со сталью современные технологии?.. Да, потом мне все равно придется их убить, хотя знаешь что? Не факт. Они ведь и без того уже станут ходячими мертвецами. Два вывернутых наизнанку, потерявших человеческий облик лабиринтца – кому они будут интересны, чтобы их убивать? Хорошо, согласен, на воле их попытаются вылечить и скорее всего чего-нибудь да добьются, так что отпускать я их все равно не стану.

Ну ладно, они. Их жизнь – это их жизнь... Но ты? Ведь ты помнишь, чтó ты мне обещал? Никто ведь не тянул тебя за язык. Всегда три раза я напоминаю об этом, и третий – последний. Ты долго бегал от меня, должник, но теперь ты прибежал. Финиш. Титры... Но вот чего я не делаю никогда: я никому никогда не предлагаю перед самым финишем изменить правила. Ты можешь отдать долг – за всех сразу, да. Я предлагаю тебе изменить договор. Я обещаю, что когда получу эликсир, то отпущу тебя – вас, всех троих – на свободу. Навсегда.

Баламут судорожным движением прижимает кувшинчик к груди.

– И вот, третий ангел вылил чашу свою в реки и в источники вод: и сделалась кровь, – нараспев говорит Минотавр.

Баламут поднимает голову. Свалявшиеся пряди бьют его по лицу. На его щеках две грязные дорожки.

– Мы и так свободны, – в свисте ветра ровным голосом говорит он.

Он размахивается и как бутылку шампанского разбивает фиал о поручень. Вокруг брызгают осколки стекла и рубины — большие, маленькие, крохотные.

Одно мгновение я вижу преобразившийся мир. Вниз и вверх, влево и вправо, до самого горизонта, мир заполняет мгновенно выстроившаяся кубическая кристаллическая решетка. Она правильна и совершенно прозрачна, и в каждом узле вспыхивает и переливается микроскопический рубин, и все рубины соединены друг с другом тончайшими, совершенно прямыми алыми нитяными гранями. И тут же, убегая во все стороны от нас, решетка исчезла, растворилась в воздухе, как не было ее, остался только отчетливый, медленно тающий запах клубники. Свет в вагоне погас. А нить «нерва» опять пробрала дрожь.

Больше не произошло ничего.

3.

– Ну и что? Как оно всё? Запустилось? – стуча зубами, спросил Баламут.

– Не знаю, – сказал я.

– Подозреваю, что ты разбил склянку только из любопытства посмотреть, что там для меня приготовил этот моральный урод, – проворчал Морган.

– Не в последнюю… очередь… поэтому, – стуча зубами, ответил ему Баламут. Морган стоял в проломе и смотрел вниз. Рыжего колотила дрожь. От автомата он избавился и теперь изо всех сил цеплялся за поручни, волосы всклокочены, на лице грязные разводы. Я сам, наверное, выглядел не лучше него.

– Ну и куда мы теперь? – спросил я.

– Как куда? – невозмутимо сказал Морган. – Туда, конечно.

Он кивком показал — куда. Баламут со всхлипом зажал рот рукой. Дрожащий пол странно покосился у меня под ногами, и я тихонько присел на сиденье.

– По крайней мере, это будет быстро... – пришло мне в голову.

– Ну, секунд пятнадцать-то будет, – невозмутимо сказал Морган, меряя расстояние глазами. – Хотя, говорят, некоторые уже в падении от страха помирают... – И взглянул на Рыжего. – Или ты хочешь, чтобы тебя спасли? Вон те архангелы? – он мотнул головой в сторону все больше дрожащего рельса. Баламут перевел глаза и проговорил, стуча зубами:

– Нет. Чего я точно не хочу, так это чтобы меня спасли они.

И в этот момент Морган, снова глядя вниз, каким-то изменившимся голосом позвал:

– Митя, ну-ка погляди.

Это выглядело... не совсем как гейт. Совсем это не выглядело как гейт, если честно. Это был просто разрыв в слое облаков, на дне которого клубились другие темные облака. Куда делась земля? Откуда там такие глубокие облака? Не так уж высоко натягиваем мы наши смешные паутинки… Да, вроде бы у разрыва были радужные края – а может, это солнце их так подсвечивало.

Но все-таки это, конечно, был гейт. Отсюда он казался небольшим, но ясно было, что он огромный – просто гигантский.

– Переход! – задохнувшись, вскрикнул Рыжий.

– Да, – сказал я.

– Да? – Морган глянул на меня волчьими глазами. – А если нет? – И помолчал. – Если это ловушка? Это ни на что не похоже, ты же видишь. С чего ты взял, что оно ведет не в... Яму? Может, нам надо сейчас, пока не поздно, вылезти на ось и прыгнуть мимо этой дырки…

Края гейта тихо переливались радугой.

– А с чего ты взял, что на земле нас не ждут те же спасатели, – тихо проговорил я. – Наверняка Вуул уже подстраховался на случай падения вагона…

– Да вот хрен, – сказал Баламут. – Неужели вам не любопытно?

Ветер трепал его шевелюру так, что казалось, у него горит голова.

– Ты уже раз полюбопытствовал, – проворчал Морган. – Ну, ладно.

– Давайте руки, – сказал я, и они посмотрели на меня. – Давайте, давайте. Все-таки это я тут пока что проводник.

...Мы стоим на краю. В левой руке у меня медвежья лапища Моргана, в правой – влажная дрожащая ладонь Рыжего. Вагон тяжко содрогается на рельсе.

– Единственное, о чем жалею сейчас, это что так и не сказал Айрин и дочкам, как я их люблю, – говорит Баламут.

– А сколько их у вас? – спрашивает Морган, и оборотень печально взглядывает на него.

– Дочек? Четыре…

– Вот везучий гад, – говорит Морган. Свободной рукой он достает из-за пазухи маленький, как будто детский, крестик, и целует его. Крыша вагона гудит под ботинками первого спецназовца. Мне кажется, очень медленно мы отталкиваемся от края и летим.

...я стая детей, попавших в небесный батут.

БГ

– Он цитировал пророчество, – говорит мне Капитан. – Мы сделали то, что пообещали сделать, но что, если мы ошиблись? Что, если мы погубили наш Фриланд?

– Нет, – отвечаю я. – Как это вы не догадались? Ни Рыжий, ни ты? Нам же Король всё рассказал тогда. «Выпейменя» – это же не просто универсальный гейт для всех. Помнишь, как было с Колобком? Он сказал: «Я вспомнил. И научился». Те, кто еще способен вспомнить – вспомнят. И смогут снова научиться. Родители поймут, о чем им говорят дети. Тот, кто по-прежнему будет видеть только стены Лабиринта, узнает, по крайней мере, что выход есть. Некоторые из них захотят изменить свою жизнь, и таких будет очень много. Ну, может, кто-нибудь из чудовищ пролезет случайно, как Черный Пес вслед за нами. Но и с Черным Псом всё кончилось ведь не так уж плохо.