– Ну и?

– Ну и она ушла, – со вздохом констатировал Морган, почесав шрам над бровью. – Какие-то мы, видно, все-таки уроды с тобой, Митька. Не выдерживаем мы доверия клиентов, утонченных девушек и их родителей. А у меня к тому же машина, на которой могут ездить только лузеры. Настюша, правда, выразилась о машине более... энергично.

– Насчет родителей и утонченных девушек согласен, – кивнул я, кидая в рот первый пельмень. И некоторое время жевал, наслаждаясь жизнью. – А насчет машины тем более…

Морган помолчал и сказал в кружку:

– Зная тебя, предположу. Только предположу, заметь, ничего не утверждая. В тяжелый для друга час ты вряд ли стал бы оскорблять привязанность друга к его прекрасной и надежной машине, если бы у тебя не было для него хороших новостей. Для меня, в смысле.

– Новостей о чём?

– Ты знаешь, о чём.

Я почувствовал, как на лицо начинает непроизвольно выползать улыбка. Вообще-то пока я не планировал ничего ему говорить. Нюхом он такие вещи чует, что ли?

– Ну, ты не поверишь, – начал я, – но у меня остался последний адресат. И я как раз несколько дней назад его наконец нашел. Точнее, ее.

– И что? Отправил?

– Не, – я помотал головой, пережевывая пельмень. – Мне надо с ней встретиться. С адресатом.

– Лично?

– Угу.

– И – что? Сегодня?

– Если ты мне поможешь, – весело отвечаю я, – можно и сегодня. Почему бы нет.

Капитан кивнул, поставил кружку на стол. Легко вынул из-под себя стул и ушел в глубину квартиры.

– И где это? – спросил он из-за стены. – Надеюсь, не в Аргентине? – он знает, что напоследок я всегда оставляю самого сложного адресата.

– Ты не поверишь, – повторил я, – но это здесь.

– В смысле? – Морган появился в дверях. Он уже одет в серо-синий камуфляж.

– Ну, прямо здесь. В нашем городе, в В.

Морган постоял неподвижно, потом драматически задрал вверх брови. Эмоции у него редко проявляются сильнее. Подумав, он проговорил:

– Ну ты даешь.

И снова скрылся в квартире.

– Дай мне мой телефон, – закричал я, торопливо заглатывая пельмени. Он-то будет через пять минут подпирать плечом косяк и укоризненно прохаживаться насчет гражданских и их неспешности. А я-то так быстро собираться не умею! – Там, в длинной сумке!

Капитан снова появился на кухне и протянул мне телефон.

– Не торопись, дай поесть, – сказал я ему и нашел нужный контакт в списке.

– Да я и не тороплюсь, ешь, – разрешил он. – Нам что-нибудь понадобится специальное?

– Пиротехника какая-нибудь, – сказал я, слушая гудки. – Фейерверк. Одной ракеты хватит. Ну, две.

– Петардами не обойдемся? – спросил Морган, подумав.

– Нет. Однозначно. Ракету.

– Сигнальную можно?

– Можно и сигнальную. Она шумит при запуске?

– Громко свистит и хлопает.

– Да. Годится.

– Тогда всё просто, – сказал Морган. – Кому ты звонишь?

– Как кому?..

По лицу Капитана прошла скептическая гримаса. Он проворчал:

– Как по мне, так я вообще на этот раз не уверен, что он захочет с нами пойти.

– А мы-то сами точно в этом уверены, Кэп? – я поднял на него глаза, слушая гудки. Что-то в самом деле долго трубку не берут. – Всё опять изменится. Сам знаешь.

Морган невозмутимо пожал квадратными плечами, открыл холодильник и принялся без спешки загружать вещмешок. Застрявший танк выбрался из болота и не собирался останавливаться. Вопрос мой был, конечно, глупым, но без вопроса тоже нельзя, или я как-то не так понимаю свои обязанности. Тут из телефона мне в ухо ударил оглушительный музыкальный вой, гром и скрежет, и я отвлекся.

– Баламут?

– Алоха, бро! – провыла трубка инопланетным голосом. – Так, а почему тебя здесь до сих пор нет? Значит, так, всё! Берешь белку, едешь на стрелку! Всё!

– Рыжий, – сказал я (я не был уверен, что меня узнали). – У меня нетелефонный разговор.

– Так а я о чём? Приезжай, дорогой! О чём речь! Посидим, перетрем! Потом оторвемся! Девочки есть! Мальчики тоже!

Морган отчетливо хмыкнул.

– Герман Богданович, – сказал я, держа трубку несколько на отлете. – Товарищ Григоренко. Выйдите из сумрака. Родина зовет. Родине нужны герои.

Трубка замолкает на целую секунду.

– Подожди-ка, – говорит мой собеседник совсем другим голосом.

Я жду. Морган затягивает ремни вещмешка.

– Печкин, это ты? Ты серьезно? – спрашивает трубка, в которой вой и грохот сильно поотдалились. – Мы идем? Прямо сейчас? Ты меня не накалываешь?

– Примите решение, Герман Богданович, – я улыбаюсь. – А то ваша пятница так и будет заканчиваться в четверг.

– Где?

– Под мостом на Ленинском шоссе, на развязке возле парка Луначарского. Через полчаса.

3.

Морган никогда не мог мне внятно ответить, почему всему разнообразию автомобилей мира он в быту предпочитает советский УАЗ. Он начинал что-то гундеть о привычке, о первой любви, которая не проходит, об экономичности и – самый удивительный аргумент – о надежности.

Но я подозревал, что все дело, без дураков, заключается в удовольствии изо дня в день возиться с машиной. Следовало отдать Кэпу должное: странный допотопный агрегат работал в его руках безупречно. Это поневоле вызывало некоторое уважение. По крайней мере, мне еще ни разу не пришлось мерзнуть на дороге в ожидании починки. Морган вообще никогда не заставлял себя ждать.

В отличие от Рыжего!

– Час прошел, – бесстрастно сказал Морган.

Я не ответил. Он и сам знал, что без Рыжего я никуда не поеду. Уазик сытенько пофыркивал в тени моста на Ленинском шоссе.

– Если придется потратить вечер на то, чтобы вытащить его из какой-нибудь помойки, вот он у меня потом попрыгает, – проговорил Морган. – Особенно если мы из-за этого опоздаем на встречу.

– Не опоздаем, – возразил я. – Тогда ты поедешь за ним, а я пойду на встречу. Там не очень сложно, справлюсь и один.

– Не в этой жизни, – сказал он.

– Почему?

Морган, щурясь, кивнул в зеркало заднего вида и полез из машины.

Гладкий черный порше подчаливал к нам сзади бесшумно и вкрадчиво, выехав как будто прямиком из вирусной рекламы нелегального казино. Я выскочил и остановился рядом с уазиком. Правая задняя дверца порша распахнулась, и сначала пространство под мостом заполнил тонкий голос, повторяющий под музыку немного в нос: «Где бы я ни был, ты знаешь, что все – танцуют локтями, все – танцуют локтями, все – танцуют локтями». Толстый голос подхватил тонкий, и тут на топкую обочину вывалились две ноги в отсвечивающих перламутровой бензиновой радугой шузах, а за ними появилась вся долговязая фигура человека, которого мы привыкли называть Рыжим.

Но сейчас он рыжим не был.

– Мать твою ети, – как-то механически сказал Морган.

Его можно было понять. Герман Богданович Григоренко, он же Баламут, выглядел сейчас живописнее, чем самец кетцалкоатля в брачный сезон.

Волосы радикального синего цвета, завязанные на макушке в подобие прически Шивы. Пиджак, сшитый, по-моему, из пурпурного крокодила, инкрустированного разноцветными стразами. В правом ухе... это что, тоннель? Нет: это просто каффа, имитирующая тоннель. В каффе переливается что-то, подозрительно напоминающее крупный розовый бриллиант.

– Ола! – завопил Баламут и распростер руки. По сумеречным сводам моста метнулись разноцветные блики. – Йоу, ватники! – он нырнул обратно в недра машины и появился с пестрым пластиковым пакетом на локте. – Айм реди! – объявил он и несколько покачнулся. – Ту зе рэббит хол!

Из левой передней дверцы порша выбралась фрёкен. Фрёкен была одета, как показалось мне с первого взгляда, только в блестки.

– Эта дама любезно согласилась пойти с нами, – пояснил Баламут, покачиваясь, и захихикал. – Она мужественная женщина, ее зовут эээ... простите, вас, кажется, зовут эээ...

Фрёкен жевала резинку. Из правой передней дверцы машины на свет божий явилось еще одно неземное создание. Пола создание было мужского, и боюсь, что этот факт слишком бросался в глаза.