– Вы тоже из них? – отрывисто спрашивает она. – Вы тоже байкер?

Я качаю головой и открываю сумку. Я в обычной цивильной одежде и больше похож на хипстера, чем на байкера, и она, конечно, это видит. Но в таких случаях одежда не значит ничего.

– Вы должны понимать, – помолчав, говорит женщина, – если вам что-то известно... за любую деталь... Как вас зовут?

– Зовут меня Митя, – говорю я и вытаскиваю из сумки то, что мне нужно. – Дмитрий Печкин. Но я тут ни при чем. Я в вашей истории не играю никакой важной роли и на самом деле почти ничего не знаю. Я здесь просто затем, чтобы передать сообщение. Можете считать, что я обычный почтальон, у меня и фамилия подходящая. – И я протягиваю ей клочок бумаги. Она послушно берет и читает. Записка очень короткая; я это знаю, потому что сам ее писал – под диктовку. – Они же бывают везде, – поясняю я. – Не только в нашей стране, но и в Европе, в Азии, в Африке – везде. Сейчас же нет проблемы границы пересекать... Город Эктополь, госпиталь Амбруаза Паре. Вот, там написан адрес. Это Греция, кажется... хотя я не уверен. – Она неподвижно смотрит в записку. – Я не могу ручаться, что с ним все хорошо, – продолжаю я, – и он, скорее всего, нуждается в вашей помощи. И еще меня просили передать: не сердитесь на его друзей. У них действительно вышла небольшая размолвка, и он уехал. В одиночку. И они в самом деле ничего не знают о том, что с ним случилось. Поэтому и не могли вам ничем помочь.

– Но он жив? – спрашивает она, глядя на меня снизу вверх с удивительно переменившимся лицом. Сейчас она кажется почти молодой. Она не спрашивает ни от кого исходит сообщение, ни откуда мне все это известно. Адресаты спрашивают об этом часто, и у меня заготовлен стандартный набор ответов на такие вопросы. Но иногда они – как сейчас – не тратят время на ерунду. Я отвечаю уклончиво – ведь ситуация могла измениться за то время, пока я ее искал:

– Это всё-таки адрес госпиталя, а не кладбища. Поищите.

В пяти метрах позади нее, на пустой площадке между нашей скамейкой и столиками, раздается оглушительный хлопок. Она вздрагивает, оборачиваясь, и невольно провожает глазами взлетевшую в темнеющее небо одинокую сигнальную ракету. Пока ракета летит, я тихо отступаю в сторону каменной лестницы (за это время я стратегически подобрался к ней поближе). И убегаю по ступенькам.

Молодчина все-таки Капитан. Вот на кого всегда можно положиться. Если бы не он, пришлось бы, как Азазелле, тыкать пальцам и орать «Ба!». Не люблю так делать.

Но еще больше я не люблю объясняться с адресатами – после того, как послание уже вручено...

3.

– Да, ты был прав, ракета тут подошла больше, – сказал Морган. Мы стояли под деревом поблизости от входа в парк. – Петардами мы бы ее напугали. Слышь, Аптека, а зачем спектакль-то этот весь нужен был?

– Это разве спектакль, – пробормотал я. Спрятавшись за дерево, я наблюдал за воротами. – Это просто школьная самодеятельность по сравнению с теми... бенефисами, которые мне иногда приходится устраивать. Ну представь себя на ее месте. Подходит к тебе на улице совершенно левый кент, сует какую-то подозрительную бумажку и заявляет: ваш сын, пропавший без вести два месяца назад, лежит в такой-то заштатной реанимации в Греции. До свидания.

Капитан ухмыльнулся.

– Да. Я бы из тебя всю душу вытряс после такого, камрад почтальон. Вместе с твоей длинной сумкой.

– Я бы еще пережил вытряхивание души из меня, но инспекция моей сумки может оказаться вредна... для психического здоровья инспектирующего.

– Нет, это-то ясно. Я имею в виду – почему ты просто не отправил ей сообщение по мейлу?

– Не знаю, – неохотно сказал я, и Капитан покосился скептически.

– Меня попросили, – повторил я. – Встретиться лично. Сказать всё устно.

– Зачем?

– А он не очень-то отвечал, – сказал я. – Тот, кто мне это задание дал. Знаешь, кто это был? Тот чудик, которого мы встретили, когда, помнишь, заблудились в Глухоманье. Еще тогда чуть Большой Охоте под ноги не попались. Помнишь его?

– Голдхейра? Еще бы, – хмыкнул Морган. – Но он же охотник. Кому из охотников когда было какое-то дело до того, что происходит за пределами нашей Страны?

– Когда мы разговаривали, я так его понял, что не охотник, а скорее городской.

– Вот даже так. Но в Городе же полно курьеров, которых можно послать в Лабиринт, разве нет?

– Это да. Но ты представь, какая у них там нагрузка. Ага, вот и она.

Из ворот парка быстрым шагом выходит женщина, и мы провожаем ее глазами. Я мог бы и не прятаться: ее лицо пылает, из крепко сжатого кулачка торчит белый краешек, она идет походкой юной валькирии и вокруг совершенно не смотрит.

– И потом, – закончил я, глядя ей вслед, – мы же знаем, что они там рассортировывают сообщения на срочные и важные. Важных, как ты понимаешь, всегда оказывается больше. Поэтому на срочные часто не остается времени. Я так понял, это была его личная инициатива, Голдхейра. А может, и нет, кто их там, в Городе, разберет. Пошли. Нам еще сейчас надо будет нашего социального экспериментатора извлекать... от местных сынов анархии.

– И готов сменить уазик на «ИЖ», если извлечение пройдет гладко, – проворчал Морган.

Это тот редкий случай, когда он ошибся.

4.

– Ну что, готовы? – спрашиваю я и оглядываю свое войско, стоящее возле уазика. Уазик только что заперт, и сейчас нам предстоит не слишком торопливый, но – с большой вероятностью – довольно длинный марш-бросок. Я не умею, как в детстве: свернул за угол и на месте; сейчас мне, как правило, приходится искать долго. Иногда – по нескольку дней.

Они готовы. Капитан, ссутулившись, курит в сторону. Развязный ухмыляющийся Баламут сунул руки в карманы своей новой куртки, сплошь покрытой нашивками; синие волосы перевязаны черной банданой с черепом и клинками. Каффа и пурпурный пиджак исчезли – видимо, он обменял их на новый прикид, и я не удивлюсь, если узнаю, что к байкерам он полез именно для того, чтобы переодеться. Легкомысленный разноцветный пакетик все так же болтается на локте. Из-под черной банданы кокетливо спущен на щеку синий локон-пружинка. В целом впечатление он производит даже более кошмарное, чем час назад.

– Пошли, – говорю я. – Поглядывайте тут... тоже. На всякий случай, сами знаете. Вдруг я что-то пропущу.

Морган кивает и бросает сигарету.

1.

Мы идем. Я выбрал направление от центра к окраине, но, в принципе, направление не важно: важно внимательно смотреть по сторонам. Прохожие с удивлением провожают глазами нашу компанию; но примерно через пару часов многоголовый простуженный монстр толпы, с деловитой усталостью стремящийся самоустраниться из жизни мира, худеет, истощается и окончательно втягивается до утра по многочисленным норам.

– Слышь, Печкин, а я у тебя никогда не спрашивал, – говорит Баламут. – А трудно это?

Похоже, он наконец начал выходить из своей идиотской роли. И чем быстрее это произойдет, тем лучше.

– Что – трудно? – спрашиваю я.

– Ну вот... искать.

Мы теперь идем вдвоем: Морган, когда мы свернули с людных улиц, оказывается то впереди, то позади нас.

– Нет, искать не трудно, – говорю я. – Ты просто идешь, идешь... и приходишь. Это вопрос даже не выносливости, а... сноровки, что ли.

– Завидно, – говорит Баламут. – Везет же кое-кому.

Я усмехаюсь.

– Искать-то не трудно. А вот послания доставлять иногда трудно, искать адресатов, разговаривать. И вообще с людьми разговаривать. Я же, понимаешь ли, не умею, как некоторые, втереться без мыла в любую тусовку. Между прочим, как ты поладил с байкерами?

– Ну, там проблем не было, – легкомысленно говорит Баламут.

– Я бы не отказался это узнать... на будущее, – я ловлю себя на ворчливых интонациях: так говорит Капитан, когда он недоволен собой. – Ну просто, а вдруг понадобится.