– Да там... ну, нашлась пара общих знакомых, – туманно отвечает Баламут.
– Понятно, – говорю я. Мне следовало самому помнить, что Рыжий способен даже с зулусами в Африке найти пару общих знакомых. – Ну, а я вот раньше аж на стенку лез иногда, от невозможности с людьми объясниться. В общем-то, и до сих пор... Недавно, да вот совсем на днях, разговариваю с одним. Сидели вместе в агентстве ждали приема, он тоже репетитор. Не помню уже, с чего началось, но у нас же там две темы: за тупость учеников и за деньги. «Вот если бы образование финансировали, то и дети бы теперь не были такими тупыми, и страна бы не разваливалась». Вру, три темы: еще за политику. «Если бы образование финансировали, – говорю, – то такие фрилансеры, как мы с тобой, шли бы работать в систему. И пришлось бы тогда нам с тобой забыть все эти разговоры за свободолюбие, и детей бы мы учили не для результата, а для галочки». – «А их, говорит, одна хня, бесполезно». Потом так пригорюнился и говорит: да, чувак, прав ты, нету выхода нигде. «Ну не знаю, – говорю. – По мне, так выхода как минимум два. Слышал какие-нибудь слухи там про рай, про ад?»
– А при чем тут рай и ад? – немедленно ощетинивается Баламут.
– Ну, вот я же и говорю, невозможно объяснить это на их языке, – примирительно отвечаю я. – «А, – говорит он. – Ты еще надеешься. Только тебя обманули, чувак. Никто оттуда еще не вернулся, чтобы рассказать, что это не брехня».
Баламут крокодильски ухмыляется.
– Вот-вот. Я его спрашиваю: а, может, ты стук колес слышишь, нет? По рельсам. «Желтая стрела», всё такое. Но этого он уже не понял. И как давай допытываться: ты в это всерьез веришь? Медитируешь по утрам и вечерам? Или группы развития личности посещаешь? Или ты фантастику пишешь? Нет, говорю, просто я на самом деле ангел.
Баламут коротко заржал.
– Вот и он так же похохотал и говорит: лучший способ быстро попасть в рай – это хороший косяк!
– Ну, а чего ж он еще сказать-то мог? – проговорил Баламут, морщась. Примерно на этом этапе у него всегда начинает болеть голова. – Косяк, это уж без базара... И что?
– Да ничего, – сказал я. – Так и разошлись. А раньше я бы в бой кинулся, начал бы его убеждать. Сказал бы: это никакой не миф, не метафора, это место совершенно настоящее, во многих смыслах оно гораздо более... конкретно, чем то, в котором ты живешь. Когда ты его видишь, сразу становится понятно, что таким должен бы быть мир людей – тот, который предназначен для того, чтобы в нем люди жили. А это – просто рекреация для заблудившихся. Матрица. Лабиринт. А если продолжать блуждать, то легко добраться... и до ненужного выхода. Вспомни, сказал бы, как сам в детстве отсюда выходил. Дети, как правило, прекрасно понимают, о чем речь. Да и взрослые всегда имеют шанс вспомнить. – Баламут кивнул, шагая вперед: он это знал лучше других. – Но ведь я и сам лет в пятнадцать чуть не забыл. А задача, на самом деле, чисто практическая. Если бы к этому не было принято относиться как к чему-то... не совсем приличному, что ли.
Баламут кивнул и, сморщившись, принялся растирать затылок.
– Голова? – спросил я.– Угу. Пока терпимо. Где там наш суперхиро, ты его видишь?
Я пожал плечами. Морган опять куда-то пропал из поля видимости, но за Моргана я не беспокоился. В принципе, я не беспокоился и за Баламута. Потому я и путешествую с этими двоими: в нужный момент они, как правило, знают, как нужно себя вести.
2.
– Эй, Печкин, – спустя еще час сипло говорит сзади Баламут. – Мы что, вокруг света собрались?– Гораздо дальше, – отвечаю я и останавливаюсь у фонаря. – Ходить по кругу – это не наш выбор. Мы должны идти прямым путем.
Мы теперь идем по спальным районам. Я не тороплюсь, но Баламуту тяжело: он давно с присвистом дышит, по серому в фонарном свете лицу катится пот. Хоть мне его и жаль, но пока что я никак не могу ему помочь.
– Палитесь, мистер Пинкман? – сказал над нами голос Моргана, и мы оба вздрогнули, а Баламут картинно схватился за сердце и принялся озираться. Капитана мы обнаружили в двух шагах, за кругом света, но только когда он спустил с лица черную повязку.
– Вот тебе твои эксперименты с гомеопатией, – сказал он, сбросил с плеча вещмешок и принялся копаться в нем. – Вот тебе – море сушеными грибами тушить. Когда-нибудь и вообще не дойдешь.... И лично я тебя тогда на себе не потащу.
– Убеждай меня полностью! – сипло провозгласил Баламут, упираясь руками в коленки. – Да, дорогой мой человек-паук! Соглашусь с тобой снова! Привычка идти по стопам Тимоти Лири изрядно подрывает способность к прямому пути!
Капитан застегивает рюкзак и протягивает Баламуту таблетку. Тот поспешно глотает ее, благодарно мычит.
– Но, – продолжает он, справившись с голосом, – ясность моего восприятия, к счастью, сейчас играет крайне второстепенную роль. Вот если бы исследователем глубин подсознания заделался Митька…
– Пойдем, – говорю я. На обезболивающее у меня надежда плоха.– Верблюдам в игольном ушке делать нечего. Редко и праведник спасется, где же грешник явится, – назидательно говорит Капитан.– А кто это тут у нас праведник-то, а? Ты, что ли, у нас тут праведник-то, а, ниндзя из Бердичева?– Марш вперед без разговорчиков... Мальвина…
Я улыбаюсь, слушая их перебранку за спиной. Я отлично знаю, что если сейчас случится что-то неладное, и Морган, скажем, вдруг скомандует нам «бегом», то Баламут без единого возражения пробежит хоть двадцать километров. Несмотря на собственную уверенность в том, что на двадцать первом упадет замертво – уверенность, прошу заметить, обоснованную. А если Баламут упадет замертво, то Морган взвалит его на себя и понесет, несмотря на всё свое морализаторство. В общем-то, в нашей истории бывало и не такое. История нашего дримтима полна причудливых коллизий.
Взять хоть причину, по которой мы трое снова добровольно оказались в Лабиринте!..
3.
Спустя еще два часа мы вышли в пригороды.
– Я бы начинал думать о ночлеге, – сказал справа от меня голос Моргана. Вслед за голосом весь он вынырнул из темноты и зашагал рядом.
Уснувшие ветхие пятиэтажки теперь перемежались с гаражами, автостоянками и пустырями, огороженными панцирной сеткой. Мы шли по грунтовке, слабо виднеющейся во мгле. Поднимался сырой туман.
– Мы-то, может, и поискали бы еще, но вот этот фрик скоро не сможет переставлять ноги, – сказал Морган.
Баламут еще ни разу не отстал от меня ни на шаг, но сейчас на слова Капитана ничего не ответил. Это был плохой признак. Я остановился и сказал:
– Я тоже устал. Какие будут предложения?
– Там трасса, – Морган кивнул в направлении гудящего в полукилометре к северу автобана. Мы только что вышли из скопления гаражей, прямо перед нами чернел перелесок. Возможно, днем он показался бы прохожему пыльным и редким, но сейчас это была сплошная глыба мрака. – Наверняка на трассе есть забегаловки с комнатами, – добавил Капитан.
Мне не очень понравилась эта идея. Пешим ходом ночью шарашиться по пригородной трассе? Вслепую искать на ней хоть сколько-то пригодные для ночлега забегаловки? К тому же поднимался туман, и наступало самое лучшее время для поисков.
Но Морган редко ошибался в оценке физических возможностей – как своих, так и чьих бы то ни было. В конце концов, спешить нам было некуда. Не сегодня, так завтра; не завтра, так через неделю. А зато Баламут успеет за это время вернуться в действительность.
– Осень – не самое лучшее время для ночевок в лесу, – добавил Морган.
– «Закатан в асфальт тот лес, в котором нам было явлено то, чего не скажешь в словах», – неожиданно произнес Баламут. Морган мельком глянул на него и одобрительно проворчал:
– Что, вытрезвился, лишенец?.. Ничего. Всё не закатают. Печкин, я сейчас уйду немного вперед, посмотрю, что там. Не теряйте меня, если что.
– Тебя потеряешь, – безнадежно проговорил Баламут. Он устало глядел в темноту и гримасничал от головной боли, неловко шаря ладонями по бокам. Я тяжело вздохнул и в последний раз обернулся к городу.
