– Жми, шеф! – дико вопит Рыжий. – Вперед!
Спецназовец дает короткую очередь в пол (когда он успел забрать автомат?!) Во все стороны летят ошметки пластика. Вагон содрогается, захлопывая двери. И сразу двигается с места, быстро, привычно набирая скорость.
Баламут хохочет. Его глаза светятся, как неоновая реклама, он висит на поручнях и заходится хохотом, как полоумный. Автоматчик отпускает меня и знакомым жестом сдирает с лица маску.
– Прости, Мить, – говорит он. – Я... немного жестко там тебя…
Я понимаю, что не в состоянии вдохнуть.
– Больше всего мы боялись, что ты его узнаешь, – заходясь от смеха, выдавливает Баламут, – но ты бы там маму родную не узнал…
– Рыжий, прекрати истерику, – смущенно басит Морган. – Мить…
– Но ты же... он же…
– Что, ты поверил этому балаболу? – виновато говорит Морган. – А историю-то наплел, я сам чуть не заплакал…
– Я сначала даже предлагал сказать, будто это я его убил, – давясь хохотом, продолжает Рыжий. – Ну, чтобы забрать склянку... Но он сказал, что ты не поверишь, а нам было нужно, чтоб поверил...
Стоп-кадр: как в тумане, мой кулак летит прямо по направлению к его полыхающему диким весельем лицу.
2.
– Честно говоря, если бы я думал, что ты это так будешь переживать, я бы стал делать как-то по-другому, – виновато говорит Морган, передвигая рычажки на пульте.
– Ну а как ты думал, я это буду переживать?! Придурки... удоды... я ж там реально чуть не спятил…
Мы сидим в кабине пилота, вагон уже набрал привычную скорость и теперь, не останавливаясь, летит по оси. Самого пилота мы выпустили только что, две станции назад. Рыжий при этом безостановочно хохотал, болтал, охал и ощупывал скулу, Морган поминутно виновато просил у меня прощения, а я молчал и был зол как черт. Молодой бородатый дядька-пилот, выходя из вагона, оглядывался на нас с недоумением. Кажется, мы не очень вписывались в его представления о международных террористах.
Вертолеты заполняют мир вокруг громовым стекотанием, но из звуконепроницаемого аэрорельса мне кажется, что мы едем по кузнечиковому полю. Они не стреляют: кабина, по словам Моргана, пуленепробиваема, к тому же мы двигаемся чересчур быстро. Стреляя по такой быстрой мишени, можно запросто повредить «нерв». А при падении вагона бутылочка с эликсиром наверняка разобьется.
– ...Ну и вот, – продолжает Морган, щурясь вперед, – а потом я смотрю – он какой-то вовсе смурной. И говорит, причем глаза на мокром месте…
– Не было такого!..
– ...да было, было... «Ты, говорит, как хочешь, а я не могу. Митька же, говорит, у нас нежный, его же соплей перешибешь. Тявкни погромче, а ему уже страшно. Они ж там из него за час такое якитори сделают, что никакой Айболит потом обратно не сошьет». Ну, мы стукнулись лбами и придумали эту комбинацию.
– Между прочим, оба! – ревниво говорит Баламут. – А побили только меня! Морган, почему он побил только меня?
– Его тоже побью, – пробурчал я.
– Побей, – виновато говорит Морган, поворачивается ко мне и зажмуривается.
– Анбиливбл! Каваи! Когда ждать извещения о будущем бракосочетании? – экспрессивно восклицает Рыжий и смахивает несуществующую слезу. – Между прочим, Кэп, сколько времени?
Морган разожмурился и сказал:
– Вон часы на пульте, не судьба посмотреть? Одиннадцать сорок шесть. Девять минут еще. Мить, ты в случае чего... я того... в любое время…
– У него нормально, кстати, удар поставлен, – заметил Баламут, хихикая, и снова осторожно подвигал рукой челюсть. – А я-то думал, он у нас совсем конченный пацифист, Фродо Сумкин, хоть сейчас крылышки приделывай…
– Так какой у нас план? – спросил я.
– Да все просто, – сказал Баламут. – Через девять минут мы вытряхнем в атмосферу эту красную бурду из склянки. Потом поищем гейт. Не может же быть, чтобы хоть одного не нашлось на какой-нибудь станции! Ну, мы поищем и найдем.
– Лихо, – оценил я. – А если не найдем?
– Если не найдем, сдадим им Рыжего на опыты, – сказал Морган. – Да найдем. Мы же все трое будем искать.
– Ему еще что-то не нравится! – экспрессивно воскликнул Рыжий. – Он еще нос воротит!
– Ребята, – говорю я. До меня вдруг доходит, что они для меня сделали. – Спасибо вам.
– Это всё понятно, – говорит Морган, щурясь. – А вот почему улетели вертушки?
В этот момент свет в кабине гаснет. Вагон, летя по инерции, начинает замедлять ход.
Мы неподвижно висим на нити «нерва» между станциями. Ни одна лампочка не горит. Кабину заливает стратосферный свет. Морган, тихо и люто матерясь, щелкает рычажками на пульте.
– Кэп? – произносит Баламут дрожащим голосом.
– Они его полностью обесточили, – цедит Морган. – Полностью обесточили аэрорельс! Никто этого никогда не делал, считается, что слишком высока вероятность падения вагонов…
– А как же мы тогда держимся? – я непроизвольно хватаюсь за ручки и усилием воли заставляю себя отпуститься.
– Механическое крепление там тоже есть, – торопливо говорит Морган и ныряет под пульт: видимо, ищет аварийную схему. В этот момент «нерв» начинает содрогаться.
У меня мгновенно пересыхает во рту. Баламут замирает, глаза у него становятся шире лица.
– Спецназ!..
– Рыжий, – спокойно говорит Морган, продолжая споро щелкать чем-то под пультом. – Иди. Возьми автомат, прострели окно. Осталось три минуты.
Баламут подхватывается и убегает в салон. Вагон печально и плавно покачивается, как большая муха на дергающейся паутинке.
– Только держись крепче, слышишь? – кричит ему вслед Морган. – А то сдует ветром!
Из вагона раздается автоматная очередь, звон стекла и какой-то писк. В кабину немедленно врывается ветер – сырой, мощный и очень холодный. В вагоне Рыжий возится и хрустит битым стеклом.
– Да, – бормочет Морган, продолжая шуровать под пультом. – А вот про отдачу-то я ему напомнить забыл…
Ёжась от ветра, я выглянул в салон.
Рыжий сидел на полу, автомат на ремне лежал у него на груди. Он почему-то прострелил не окно, а дверь. Ветер, врываясь в обрушенный проём, кружил по салону пыль и мусор.
– Ну он и швыряет, – кашляя, изумленно сказал Рыжий и завозился. – Ну что? Пора?
Он вскочил и вытащил из кармана кувшинчик. Да, вот он: переливающийся бриллиантовыми гранями фиал с рубиновой глубиной внутри. Он выглядит очень странно здесь, в разгромленном вагоне аэрорельса, в запыленной загорелой руке Баламута, рядом с висящим у него на шее калашниковым. Странно, думаю я: несколько минут назад, когда я увидел в руке Рыжего откупоренный флакон, я совсем не обратил внимания на его красоту.
Цепляясь, Баламут сделал осторожные несколько шагов вперед. Морган наконец бросил копаться под пультом и встал рядом со мной в дверях, глядя на часы. И тут мы все трое вздрагиваем: вагон снова освещается.
– Ну, не дури, оборотень.
Голос из динамиков почти осязаем. Он врывается в уши почти как холодный мощный ветер, который треплет нашу одежду и волосы. «Нерв» перестает дрожать.
– Хватит баловаться.
Если бы не громкость, этот голос звучал бы сейчас почти как нормальный, человеческий.
– Не тебе спасать мир, ты и себя-то спасти не смог. Ты сейчас собираешься вылить в унитаз самую большую ценность, которая тебе когда-нибудь попадет в руки. Возможно, в пересчете на грамм это вообще самое ценное вещество из всех, что когда-либо попадали в руки человеку. Ты действительно собираешься его отдать за просто так? Только потому что тебе так сказали?
– Рыжий, – говорит Морган. – Время.
Баламут, стоя у разбитой двери, молча кладет руку на крышку фиала.
– А они знали, о чем говорят – те, кто хочет открыть гейты? Открыть человечеству ворота в вашу Страну! Представь себе, что все они – они! Все эти ничтожества, которых ты по справедливости презираешь! Все эти жрущие, срущие, ржущие хлынут на зеленые поля и луга Свободной Страны! Представь, у тебя же хорошее воображение, хотя тут хватит и средненького. Все эти полуживотные, давно отказавшиеся от всех даров, которые у них были, вся эта тупая, ленивая, лживая, агрессивная протоплазма затопит ваш прекрасный Фриланд! ...Ведь они уже загадили одну планету – о, какая это была чудесная планета! Изумительное, совершенное, любовно построенное жилище! Ведь они съели ее, проели насквозь, как черви яблоко. Ты думаешь, Фриланд ждет другая судьба? Они же начнут там продавать и покупать, начнут строить кладбища, капища и курорты. Заведут границы, заборы, интернет, машинки для стрижки собачек. Будут пилить деревья, копать котлованы. Начнут делать карьеры, выступать с речами, ставить условия, проводить решения. Разве вы сможете с этим справиться? Я тебя умоляю! Здесь они задыхаются в собственных испражнениях – так теперь вы хотите впустить их вонь в свой Фриланд? И они ведь начнут воевать. Что вы будете делать, когда они принесут атомную бомбу? Ведь туда можно пронести что угодно, сам знаешь.
