– Я не знаю, кто такой Огами Итто, – сказал я. Я надеялся, что моя жадность убедит Вуула в том, что я отношусь к сделке серьезно. К тому же мне надо было потянуть время, чтобы обдумать свое решение. – Кстати, я слышал, что в твоем государстве действительно существует свобода воли, - сказал я. – Наверное, у меня больше не будет возможности спросить тебя, как это сочетается с… тем, что мы там видели? Почему они… не бунтуют?

Вуул самодовольно усмехается. Похоже, я и правда задел его любимую струну.

– Один идеолог, который тоже в свое время вот так рассмотрел снаружи устройство нашего государства, потом провел грандиозный социальный эксперимент – здесь, в Лабиринте. Так вот он тогда говорил так: «Надо запугивать людей и не останавливаться до тех пор, пока они не начнут благодарить тебя за корку хлеба – если ты ее им дашь». Он был хорошим работником. Он даже воспроизвел здесь большинство идей, почерпнутых там…

– Это невозможно, – сказал я.

– Напрасно ты так думаешь! Что невозможного в том, что вы видели? Что из этого вы еще не реализовали в вашей истории?

– Не в таких масштабах.

– Разница не так велика, как ты думаешь. Вот разве что фантазии у здешних экспериментаторов поменьше, чем у меня. ...Так что они свободны, действительно свободны, и они сами всё это выбирают, так что твой источник не врал.

– Свобода, когда все боятся всех? Когда привязанность – самое наказуемое преступление? И они всё забыли. Если бы только они могли вспомнить!

– Они сами выбирают не вспоминать, – сказал Вуул. – Одного такого вы у меня украли недавно. Но его брат по-прежнему мне должен, и уж будь уверен, он отдаст долг… Довольно болтовни. – Его немигающее лицо теперь было неподвижно обращено ко мне. – Отвечай, что ты решил, проводник.

– Ну вот что. Эликсира, как ты знаешь, со мной нет. – (Конечно, Вуул это знает, ведь в приемнике серого здания меня обыскали). – Более того, у меня его вообще пока нет. Мне уже сказали, что вопрос о моем участии в миссии решен. Но изготовление эликсира еще идет. Его ведь нужно очень много, а технология сложная. Почему, ты думаешь, мы до сих пор не реализовали проект? Производство эликсира завершится только непосредственно в день акции. Тогда его раздадут последним оставшимся проводникам, и мы все выйдем в Лабиринт. Возможно, я получу эликсир завтра, а возможно – только за час до выхода. Я этого не знаю.

Вуул без выражения смотрит на меня своими немигающими глазами. Может быть, у него есть возможность проверить, вру я или нет. Тогда вся моя схема сгорит синим пламенем. Но мне почему-то совсем не страшно.

– Поэтому предлагаю такой план. Встречу назначаем в день «Ч». Ты ведь знаешь, на какое число назначена акция? Кажется, в этом году праздник приходится на 14 апреля, но это можно уточнить. Встречаемся здесь, в В. Точку выхода и время, сам понимаешь, я назвать не могу: я ведь дилетант и не стану гарантировать, что не промахнусь. Ты сам нас найдешь. Мы не будем отходить от гейта. Если хочешь, мы тебе позвоним и скажем, где мы, чтобы уж наверняка, но мне кажется, что у тебя это и так не вызовет затруднений. Вы приводите к гейту Малыша. Мы приносим жидкость. Совершаем обмен. Пока мы ждем назначенного дня, на Малыша не должно производиться никаких воздействий. Ни физических, ни психологических. Он не должен забыть свое предназначение. Мы друг друга поняли?

– Я вообще понятливый парень, – задумчиво сказал Вуул. – Вот, – он открыл один из ящиков стола и, даже не глядя, достал оттуда что-то маленькое. И отправил мне по полировке стола. Предмет был похож на детский кубик или, пожалуй, скорее все-таки пустотелую коробочку с тонкими стенками. – Тебе не придется меня искать, если ты при переходе Границы высыпешь содержимое себе под ноги. Лучше вообще раздавить ногой, но это не принципиально.

– И еще одно, – сказал я, кидая коробочку в сумку. – Приведите к нему ЧП.

– О! Пожалуй, это возможно, – Вуул почему-то даже оживился. – Это не возбраняется. За что вы, кстати, с ним так? Превратили в собаку! Бр-р! Да еще и зомбировали так, что он забыл всё обучение – теперь, похоже, обратно и не переделать!

– Это у тебя здесь он был собакой, – сказал я. – А у нас, похоже, потихоньку стал человеком.

– В чем тут свобода, проводник? И у нас, и у вас он служил чему-то, чего не понимает.

– Но сейчас он служит тому, что любит. Как его звали?

– Яхз!

– Это плохое имя. Пожалуй, даже «Черный Пес» – лучше…

Тут я сообразил еще кое-что и сказал:

– Разумеется, тогда в условия сделки должен быть включен и возврат ЧП вместе с Малышом.

Вуул вдруг засмеялся.

– Продумался! – смеясь, сказал он. – Надо же! Знаешь, а иногда ты совсем не такой чебурашка, каким кажешься на первый взгляд. Ушки на макушке, нэ-э?

– Иногда, – сказал я. – Я не хочу попасть в ситуацию, когда в критический момент мне придется пообещать за возврат Пса еще что-нибудь... несоразмерное. Тем более что предложить мне больше нечего.

– Ну почему же, – задумчиво сказал Вуул. – Ты мог бы предложить себя. Ладно, – решил он, – замнем для ясности, раз уж ты оказался таким продумком. Я даже не буду ничего за это дополнительно требовать, так что цени мою щедрость.

– Я ценю, – сказал я. – Значит, мы договорились.

– Йепп, – задумчиво сказал Вуул. – И не вздумай включать задний ход. Пожалеешь очень горько.

– Не вздумай сам, – сказал я. – Если Малыш не узнает нас при встрече, если мы обнаружим, что он забыл о Фриланде – не видать тебе ни капли эликсира, клянусь своей свободой.

Я повернулся и деревянными шагами пошел к двери, над которой горела зеленая табличка «Выход».

– Погоди, куда ты бежишь, сейчас тебя проводят! – смеясь, окликнул меня Вуул, и я оглянулся у двери.

– Я привык находить дорогу сам.

Бешеным пинком распахнул я дверь. Хрустальным холодом пахнуло из двери. Белым-бело было в проеме портала, судорожно вздохнул Вуул за спиной, туча бриллиантовых снежинок бросилась в лицо, стремительные шаги набежали сзади. Но я уже перешагнул порог.

Я стоял по пояс в сугробе посреди оголенного яблоневого сада. В воздухе вилась тонкая снежная взвесь, был белый-белый день, и прозрачный свет просвечивал сад насквозь – до самого Дома.

– Спасибо, – сказал я яблоням. Они промолчали. Сад был завален снегом, тропинок в нем больше не было, даже через двор мне пришлось пробираться по колено в снегу. Выбравшись из сугроба, я поднялся на веранду. На первый взгляд казалось, что Дом пуст. Но из кухни тянуло запахом кофе, и в грустном одиночестве за широким столом сидели Морган и Рыжий.

– Знаете, – сказал я им, – оказывается, психушка – это не самое страшное, что может случиться с проводником.

2.

– А почему мы вообще так переживаем? Почему это так важно? Чем так принципиально плохо, если один маленький проводник – еще, заметьте, несостоявшийся! – останется в Лабиринте?

– Ты говоришь, как Вуул.

– ...или если множество проводников, которые в свое время благополучно просрали свой главный шанс, останутся внутри своей маленькой лузерской жизни, в своей мелкой грязной зоне комфорта? Что – кто-то из них из нее рвется? Или кому-то из них грозит в ней гибель?

– Да уж лучше погибнуть, – поёжившись, сказал Рыжий.

– Не все они так думают.

– Малыш точно так думает, – тихо сказал Морган.

Я кивнул.

– На самом деле я согласен. Поэтому у меня есть план.

– Какой еще план? Надо туда идти с эликсиром, – сумрачно проговорил Рыжий. – И чем скорее, тем лучше.

– Нет. Эликсир Вуулу отдавать нельзя. И мы его не отдадим.

Они смотрели на меня.

– Мы поступим так. В день праздника, примерно за час до назначенного срока, нужно выйти в Лабиринт. Привлечь внимание Вуула, но не отходить от гейта. Добиться, чтобы к гейту привели Малыша и ЧП. Совершить обмен. Отправить Малыша и ЧП домой. Конечно, отправиться домой хорошо бы всем вместе, но ясное дело, что они не выпустят того, в чьих руках будет эликсир. Так вот, если сбежать не удастся, надо сдаться им и отдать бутылку. Но только в бутылке будет не эликсир, а муляж.