Тут мне еще кое-что пришло в голову.

– Тогда знаете что это значит? – сказал я. – Что в Яме – всё наоборот. Что когда ты попадаешь туда, тебе становится более неудобно, холодно и некомфортно в твоем «третьем» теле.

– Что-то тебя понесло куда-то, – поглядывая на Рыжего, ответил Морган. (Рыжий был весь в своем андроиде). – Да и всё равно проверить это мы не можем.

– Почему не можем? Он прав, – неожиданно вмешалась Маша. Она задумчиво глядела в окно.

– Не хочешь же ты нам сказать, что ты там была, – сказал я.

– В Яме? О нет! Но я, конечно, ее видела.

– Джамаль, я перезвоню, – сказал Рыжий и сдернул гарнитуру с уха.

2.

– И ты можешь нам что-то про нее... рассказать? – спросил Морган.

Маша стряхнула задумчивость. Посмотрела на нас через зеркальце. Вздохнула.

– Вот вы мне про Лабиринт не хотели рассказывать, а меня просите про Яму. Зачем вам? Вы же туда не собираетесь, я надеюсь.

– Расскажи что-то, – сказал я. – Что можно.

Маша снова вздохнула.

– Ну, если вы так просите... Ну, вот Фриланд. Да? Там все люди... в общем и целом... довольно доброжелательны друг к другу.

– В общем и целом, – я даже усмехнулся.

– Вот Лабиринт. Тут все друг к другу... довольно равнодушны. Да? Так вот, в Яме все друг другу – палачи.

– Ви таки так говорите, как будто это плохо, – машинально пробормотал Рыжий. И мы замолчали, обдумывая услышанное.

– Что-то привлекает человека в Яме, – снова заговорила Маша будто в раздумье. – Вот и вы не можете удержаться, чтобы не спросить. Знаете, я почему-то уверена, что, узнав подробности, вы захотите стереть из памяти этот разговор.

– Как будто ты нас детьми считаешь, – проговорил Морган, не сумев полностью скрыть обиду.

– Дети-то как раз хорошо понимают, куда можно лазить, а куда нельзя, – со вздохом отозвалась она. – Не в правилах целителей так говорить, но будь моя воля, я бы запечатала Яму наглухо. Сколько она съедает вот таких любопытных, а возвращается кто? С того света легче вернуться, чем из Ямы…

Рыжий сидел рядом со мной, но мне почему-то вдруг показалось, что он где-то далеко, что он превратился в тряпичную куклу без дыхания и жизни... Мы долго помалкивали, а потом Маша сказала:

– В общем, если вы не против, давайте не будем об этом больше говорить. Вам это всё равно не грозит. Обычно в Яму не попадают те, у кого всё в порядке с самоидентификацией. Кто хорошо понимает, чем ему нужно заниматься в этой жизни.

– Маша! – я вдруг вспомнил и обрадовался поводу сменить тему и нарушить тягостное молчание. И как это я забыл такое? – А что это ты говорила во Фриланде по поводу того, что я не проводник?

– А? – рассеянно сказала она. – Ну... Конечно, ты умеешь ходить через Границу и всё такое. – (Как будто речь шла об умении вышивать крестиком!) – Понимаешь ли, если стремиться к чему-то с таким жаром... с такой жаждой, то чему-нибудь худо-бедно в конце концов научишься. Вот ты и научился. Но талант у тебя другой.

– Какой?!

Она посмотрела на меня, как на ребенка.

– Ты сам знаешь. А вот это красиво! – вдруг вскрикнула она.

Мы проезжали мимо действительно красивых древних ворот, сверкающе-синих от недавней реставрации. По синей глянцевой плитке торжественно шествовали выложенные мозаикой геральдические львы. Это была единственная сохранившаяся часть старого В-ского кремля.

Водитель выбрался на междугородную трассу – автомобиль скользнул в четвертый ряд гладко, как катана в ножны – и еще наддал. Рыжий снова воткнул в ухо гарнитуру.

– Итак, – сухо и резко сказал он и прочистил горло. – Греческий город Эктополь. Административная единица в периферии Фракия. Население – двенадцать тысяч. Добыча бокситов. Городище бронзового века. Эпиграфические надписи... За каким лешим нас несет в эту дыру?

Мне, однако, мысль про Грецию не показалась ужасной. Настроение чуть-чуть исправилось, и я сказал:

– Я никогда раньше не был в Греции.

– Аэропорта нет, – пробормотал Рыжий, – придется из Салоник пилить… Джамаль, а у нас будет там переводчик с греческого?

– С вашего разрешения, Герман Богданович, я знаю греческий, – вдруг сказал загорелый молодой водитель.

– Джамаль, отмена. Пусть нам выколотят еще один билет на имя…

– Александр Вуул.

– Вуул, Александр... Ты что – грек?

– Отчасти, – ответил водитель весело. В зеркальце отразились один черный глаз и симпатичная улыбка.

– Паспорт с собой?

– Обижаете!

– ...Нет, на тот же рейс. Ну, ты же профессионал!.. Ну, постарайся, дорогой. Ну, значит, в тот же класс. Ты таксист? – спрашивает он у водителя.

– Я из вашей службы безопасности, Герман Богданович.

– Серьезно? – говорит Рыжий, не поднимая глаз от андроида. – Артем Борисыч, ты здесь? Что скажешь про нашего водителя? Ну какого, который нашу машину сейчас ведет, что ты как не знаю… Ага… Угу… Он сам..? Нет, просто я его не помню. Это ты его нанял? Впрочем, наплевать. Джамаль, ты понял, да? Возьми его данные у Тарасова.

В лобовом стекле замаячила толчея машин у пропускного пункта аэропорта.

3.

В аэропорт мы вошли через какую-то маленькую дверь и долго шли по изгибающемуся коридору. По дуге миновали полный суетящихся людей зал с рамками за полупрозрачной перегородкой (только мелькнула надпись на красном: «Priority check-in»), а потом снова пахнуло ветром, коридор превратился в изогнутую кишку с подрагивающими стенками, и нам из закругленной двери самолета пластиково заулыбалась стюардесса. Все это – от входа в аэропорт до того момента, когда нас поместили в салон (с такой предупредительностью, как будто мы были слабоумными) – заняло минут десять. Даже на Моргана это произвело впечатление.

Мы сидели в креслах маленького комфортабельного салона, чем-то похожего на приемную дорогого психотерапевта. Маша рядом со мной молча смотрела в иллюминатор, Рыжий с хлюпаньем дул энергетик из пестрой банки. Я сразу начал задремывать в мягком нутре роскошного кресла. Морган вполголоса допытывал о чем-то симпатичного загорелого водителя по имени Александр, который нечаянно влип вместе с нами во всю эту историю. Тот сидел, примостившись в одном углу сиденья, смущенно улыбался, отвечал односложно и явно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Значит, ты жил в Греции?

– Да, несколько лет, в детстве. Отец служил в безопасности диппредставительства, а потом мы вернулись…

– Почему вернулись?

– Его перевели, а потом он погиб… очень быстро, еще при первом Мариуполе.

– А ты почему не служил?

– Я служил, – ответил Александр. – Я стоял в оцеплении в Эммауссе, когда мы подписали капитуляцию.

– Вот как, ты называешь это капитуляцией?

– А как еще это можно назвать?

– И что ты о ней думаешь?

– Я думаю, что мы предотвратили Третью мировую, – сказал Александр отрывисто. Его голос изменился. – Я думаю, хорошо, что хоть у кого-то хватило для этого ума.

Я приоткрыл глаз. Александр сидел, набычившись и крепко сцепив руки, застенчивость с него как ветром сдуло. Чтобы делать такие заявления в лицо человеку с внешностью Моргана, необходима определенная смелость. Или клинический идиотизм, но на идиота Александр вроде не очень походил.

– Вот как, – сказал Морган. – Значит, ты думаешь, что мы ее предотвратили.

Воцарилось молчание, а потом Баламут сказал недовольно:

– Отвали от него. Тарасов у меня не нанимает кого попало.

– Да, я вижу, – пробормотал Капитан.

4.

Все снова помолчали. Пластиковый голос стюардессы деликатно пропел:

– Шампанского, господа?

– Нет, погоди, – сказал Морган. – А принеси нам лучше боллы. Сможешь?

– Хорошо, конечно, – тут же пропела она, не переспрашивая.

Потом что-то негромко звякнуло. Я проснулся. Рыжий – в его руках не было телефона – сурово сдвинув брови, в упор изучал налитый на два пальца крупный стакан с тяжелым дном (нам тут дали стеклянные стаканы?) Морган из маленькой фляжки налил второй такой же стакан и протянул Маше. Она принюхалась и отстранилась с отвращением: