– Труд облагораживает, – сообщил он. – Именно поэтому ты сейчас выглядишь лучше своего друга.

– Тамбовский волк ему друг, – с царственной ленцой объявил Рыжий, слегка потягиваясь. – А кто должен прийти? И почему вы сразу не пришли вместе?

– А потому что вы оказались очень прыткой братией, – проворчал Голдхейр. – Я бы сказал, непомерно прыткой. А наш гость не специализируется на ловле прытких лабиринтцев по просторам Фриланда.

– А ты – специализируешься?

– Я тоже не специализируюсь, – сказал Голдхейр,– но меня никто не спрашивает.

– Мир вам, – произнес совсем рядом ясный голос. Я обернулся и чуть не упал с бревна.

Оказывается, не только городские здесь балуются такой манерой — появляться из ниоткуда. Прямо надо мной стояла та самая целительница, которую мы видели на днях в Тесле, в галерее напротив библиотеки.

5.

Надо сказать, начало разговора я пропустил, и меня самого это удивило. Не то чтобы я такой уж аскет. Но, честно говоря, я никак не думал, что женская красота способна произвести на меня такое... сокрушительное впечатление.

...Когда я немножко очухался, то разобрал слова Моргана. Морган, как ему и полагается, пришел в себя раньше всех.

– ...так вы говорите, вас зовут…

– Меня зовут Маша, – сказала гостья.

Мне показалось, что Голдхейр при этом покосился на нее с некоторым удивлением. То ли это было ее ненастоящее имя – то ли, наоборот, настоящее?..

– А говорят, у итальянцев имена сложные, – невозмутимо сказал Морган. – Присаживайтесь, Маша. Рагу мы съели, но не хотите ли чаю?

– Нет, я не голодна, – ответила Маша. И улыбнулась. Вот ведь черт!..

Голос у нее был тихий, но слышный до самой последней буквы, ясный и безмятежный. Сколько ей? На вид не больше двадцати. Но кого здесь волнуют такие мелочи, как возраст?..

– Прекрасной леди подобает трон! – сказал Рыжий каким-то мурлыкающим голосом.

Он сидел на скрещенных ногах совершенно прямо и неподвижно, как изваяние. Только волосы растрепаны и глаза сверкают охотничьим блеском. Ну, этого следовало ожидать.

Для дороги он оделся по-испански: в черные кюлоты и черный бархатный камзол с серебряной нитью. В сочетании с рыжей гривой и хищными глазами оборотня выглядело это умопомрачительно. Пожалуй, в первый раз сейчас я пожалел о том, что во Фриланде совсем не забочусь о своей внешности.

– Нам некуда с подобающими почестями усадить гостью! – продолжал Рыжий мурлыкающим голосом, сидя очень прямо и неподвижно. – Увы, это позор для нас, и я предлагаю всем нам, о мои верные товарищи, немедленно совершить ритуальное самоубийство, если наша гостья соблаговолит дать нам на это милостивое разрешение!

Морган уже успел подкатить к костру чурбачок для Маши и установить, покачав для надежности. (Вчера вечером мы с ним спилили и разделали на ближнем холме сухару). Маша посмотрела на Рыжего.

– В таких крайних мерах нет необходимости, – проговорила она. – Мне будет удобно.

В следующее мгновение она уже удобно сидела. Я даже моргнул. Было полное ощущение, будто она действительно сидит на троне. Подол простого длинного платья раскинулся по земле, носок туфельки остался на виду. Это была маленькая туфелька с изящно закругленным бархатистым носком, травяного цвета, чуть-чуть стоптанная. По зеленому подолу вился тонкий растительный мотив.

Я обнаружил, что залип.

– ...осторожно, сын мой, – говорил Рыжий, обращаясь к Капитану, – есть вещи, которые не только ослепительны на вид, но и опасны. Еще немного – и ты дашь некоему счастливчику повод для черной ревности....

Маша посмотрела на него.

– Ревность – это не то, на что следует опираться в решениях, – сказала она. – Думаю, что именно так считал бы упомянутый тобой счастливчик, если бы он существовал.

Я почувствовал, что губы сами собой расползаются в улыбку – выглядящую, должно быть, преглупо. Рыжий устроился поудобнее, как уверенный в себе менеджер на переговорах.

– Это наполняет мое сердце невыразимым восторгом! – объявил он. – В самом деле! Прекрасная леди все вокруг себя освещает одним своим присутствием, даже если ей приходится навещать походный лагерь скромных искателей приключений! И одеться для этого не в лепестки роз и фиалки, как подобает феям!

Кошмар, подумал я. Неужели это работает? Или это просто Баламут почему-то внезапно поглупел? Должно быть, мы с Морганом одновременно подумали об одном и том же, потому что он сказал:

– Гм. Рыжий. А почему бы тебе не заткнуться? Маша ведь, наверное, сюда пришла не для того, чтобы слушать всякую галиматью.

– Только связав меня и заткнув мне рот, – провозгласил Рыжий, – вы вынудите меня замолчать! Но я уверен, что наша гостья никому не позволит в своем присутствии опуститься до свойственного некоторым грубого насилия!

Маша улыбнулась.

...Через какое-то время я сообразил, что снова выпал из разговора.

Печкин, черт тебя дери. Ты что, никогда раньше красивых женщин не видел?

А вот, получается, что не видел.

Как-то не повезло.

Между тем оказалось, что они уже как-то сумели угомонить Рыжего. Речь почему-то шла о моих способностях.

– Он водит через Границу только нас двоих, и уже давно, – говорил Морган. Маша и Голдхейр слушали внимательно. – Мы много раз пробовали провести кого-нибудь еще, но ни шиша не получается. Он находит портал, показывает нам, и только тогда мы его тоже видим. А больше никто не видит. Так что не знаю, как ответить на твой вопрос. Ну, мы, сами понимаете, не жалуемся.

– А почему у тебя такое прозвище – Аптека? – спросила меня Маша.

– Ну, он умеет лечить руками, – ответил Морган, – и еще…

– Погоди-ка, тормозни на этом месте, – сказал Голдхейр. – В каком смысле – лечить руками?

Он казался удивленным.

– Ну лечить, – Морган удивился тоже. – Ты не видел?.. Если что-то болит, он кладет руки, и ты выздоравливаешь.

Голдхейр смотрел на Машу, а она смотрела на меня, немного склонив голову набок.

– Что ты можешь вылечить? – спросила она.

Я немного встряхнулся.

– Ну, всякое... Головную боль, растяжения, ушибы. Всякие внутренние боли. Ранения. Понимаешь, я ведь не разбираюсь в медицине, диагнозы не умею ставить. Анатомию никогда не учил…

– Анатомия – это, конечно, важно, – сказала Маша, улыбнувшись. – Что ты чувствуешь, когда это происходит?

– Да, собственно, ничего, – начал я, – я просто кладу руки – и как-то понимаю, чтó нужно делать. И – делаю. Как-то. Вообще-то чаще всего это довольно приятно, – признался я. – Ну, как когда у тебя что-то прикольное получилось. Но я никогда не пробовал лечить что-то действительно серьезное. Скажем, смертельную рану. Случая не было. Фриландцы не болеют, и этих двоих тоже никакая зараза не берет…

– А в Лабиринте это не работает.

– А в Лабиринте это не работает.

Морган и Баламут с интересом слушали наш диалог. Они всё это, конечно, знали.

– Ну-ка, – сказала Маша, улыбнувшись. – Сложи-ка руки вот так.

Интересно. Эти двое уставились на меня, пока я пытался скопировать замысловатую фигуру из пальцев, которую без видимого усилия сложила Маша. Это было непросто.

– Так?

– Нет. На меня не направляй. А лучше встань и повернись вон туда. Вытяни руки перед собой. Большой палец выше. Правый. Еще выше. Мизинец отведи и расслабь. Ну, полностью не расслабишь, но хоть как-то. Потом потренируешься еще. Так. А теперь поворачивайся обратно, вот так. Раз.

Я повернулся и нечаянно оказался лицом к Рыжему. Глаза Баламута заволоклись туманом, его повело, и он мягко осел на землю. Морган длинно присвистнул в изумлении. Я в испуге разнял руки.

– Превосходно, – похвалила Маша как ни в чем не бывало. – Мягко, бережно. – Рыжий, хлопая глазами, приподнялся на локте. – Это просто сон, – пояснила ему Маша. – Наведенный транс. Ничего вредного, никаких последствий.

– Никаких... – Рыжий задохнулся от возмущения. – Печкин, а тебе руки не поотрывать?