— Каждая вспышка расходует мой запас энергии.— сказал дух и помолчал — Если я тебе покажусь, то больше тебя не увижу. И ты меня не увидишь.

— То есть ты со мной не навсегда? — вслух спросил Джомни.

— Моё время на исходе, друг. — сказал дух грустным голосом. — Моя задача передать тебе знания. А мой внешний вид, так себе ценность. Да это и не моя внешность в общем.

— Ты и так дал мне много. Дальше я и сам разберусь. А внешний вид очень важен, поверь мне.

Джомни заранее заготовил несколько красок с разными оттенками охры, освободил папку и прикрепил к ней последний белый лист. Он молча встал, подошел к зеркалу, грустно вздохнул, поплескал себя по щекам, улыбнулся и сказал:

— Ну что, взгляни на меня на прощание?

— Прощай, друг. — сказал дух и в голове Джомни промелькнуло несколько мощных как молния вспышек.

Джомни увидел в отражении того самого парня, с веселыми озорными глазами, золотистыми слегка вьющимися волосами острым подбородком и длинным прямым носом. Парень несколько раз подмигнул ему, Джомни повертел головой, чтобы получше запомнить форму и так знакомой ему головы, взял лист, обмакнул кончики пальцев в краску и стал рисовать лучшую свою работу.

Работа была почти закончена, но образ растворился в его сознании, как растворяются огоньки в растертых глазах. Джомни не знал что именно ему открылось, но и давать оценок этому знанию не хотел. Неизвестное побуждение вдруг высветило в его воображении образ Нимхэ, и используя уже собственную память, Джомни дорисовал недостающие детали из воспоминаний о Нимхэ, поставил импровизированную акварель сохнуть и грустно закрыл глаза.

— Ещё увидимся, друг. — грустно пробормотал он и добавил. — Как бы мне тебя назвать? Как можно назвать того, кто взломал мой разум и чувства? — говорил он то ли молча то ли голосом.

Джомни молча закрыл глаза и подписал портрет: ”Великий Взломщик”.

Нимхэ хотел было взять вельбот, но эсминец тонул так быстро, что Нимхэ не успел доплыть и освободить его от шлюпбалки, и катер стремительно ушёл на дно. Глубина была небольшая, всего сто - сто пятьдесят метров.

До берега Португалии добираться вплавь было проблематично, запас энергии у Нимхэ был, и проплыть несколько десятков миль он бы позволил, но заняться этим, означало гарантированно скончаться от обезвоживания. Звать на помощь можно было лишь акустическим способом, но рассчитывать на то что его услышат, Нимхэ не мог.

Это было возможно лишь теоретически, и то если Мать Гидра будет точно знать откуда ждать звук его голоса. Но распространять радиоволны своими ушами, означало привлечь к своей персоне все британские спутники, которые вскипятят воду в радиусе сотен миль своими гамма лучами, если подумают что есть хоть один шанс на миллион, что в этом месте окажется Нимхэ.

Нимхэ столько раз инсценировал свою смерть, столько раз подставлял вместо себя своих недоброжелателей, столько раз менял своё имя, что в его смерть перестали верить пятьдесят раз назад. Нимхэ ничего не оставалось делать, как то, зачем он собственно и покинул борт Матери Гидры. Он с дюжину раз потрипыхал ногами, передавая акустический сигнал азбукой Морзе, и лёг на воду, подставив свою золотистую кожу лучам солнечного света.

Он расслабившись слушал звуки Океана. Он слышал гораздо больше чем любой человек. Цифровое подполе могло обрабатывать звуки так, что падение кирпича на дно, он бы услышал на глубине сотен метров. Но он не любил останавливаться на достигнутом. Он был жаден, его жадность до информации имела астрономические масштабы, и постоянно подкреплялась находчивыми методами её получения и отправки.

Всевозможные железы в его организме на сто процентов контролировались мозгом, и могли синтезировать такое, что у нормальных химиков и в головах не укладывалось. Начиная от псевдолепидовых накопителей цифровой информации, замаскированных под женскую грудь, и заканчивая универсальными источниками ароматических веществ, которые он с таким трудом размещал по своей коже совмещая их с сальными, потовыми железами и прочими секретами. Нимхэ улыбнулся, разделся по пояс снизу, и стал звать на помощь способом доступным лишь ему.

Помощь не заставила себя ждать. Разведывательные единицы, сопровождавшие Мать Гидру поднялись на поверхность, выставили свои треугольные плавники над гладью Атлантики и направились к нему, стремительно увеличивая их угловой размер.

Когда плавники стали такими большими, что превосходили аналогичные органы у самки большой белой акулы, Нимхэ вновь вернулся в вертикальное положение и поплёскивая ладошкой по поверхности попросил подплыть к нему полдюжины ближайших, а остальных продолжить сопровождение Матери Гидры.

Акулы были рады его видеть. Огромные существа, уступающие размерами лишь ископаемому мегалодону, выпрыгивали из воды как игривые щенята, и широко раскрывали свои двухметровые пасти. Они подплыли к Нимхэ и стали весело кружить вокруг него. Нимхэ поплескал ладошкой по воде, и одна из акул подплыла к нему и ласково ткнула своим широким шершавым носом Нимхэ в Живот, а затем стеснительно отплыла в сторону, и продолжила радостно кружить неподалёку.

Нимхэ избавился от всей одежды, чтобы избежать раздражений на коже, смотал её большим кольцом, передал одной акуле и шлепком по серой коже отправил её сопровождать субмарину. Нимхэ подплыл к самой большой акуле и ловко взобрался ей на хвост. Он обнял его ногами, упёрся копчиком во второй спинной плавник и наклонился.

Он потянулся руками к брюшным плавникам и нащупал у их основания длинные гибкие выросты с костяными наконечниками, надломил их кончики и воткнул живые трубки себе в бедренную вену и артерию. Он больше не нуждался в дыхании. Двухконтурная кровеносная система его творений теперь делилась кислородом, водой и едой со своим создателем. Нимхэ вдохнул в свои лёгкие океанскую воду, слегка вздрогнул, закрепил костяные обломки в волосах, и шлепком приказал диковинной морской животинке нести его в глубину, прочь от этого грустного места.

По точёной спине акулы пробегали солнечные лучи, мягко и причудливо преломленные водной гладью. Остальные акулы плыли рядом, поигрывая друг с другом и общаясь своими электростатическими способами. Нимхэ чувствовал их радость. С самого их детства, тридцать шесть лет назад, он не плавал с ними на охоту, не ощущал вкус добычи и не чувствовал приятного насыщения, что приходило вместе с тушкой незадачливого тюленя.

Хотя эсминец затонул не так уж и глубоко, отправлять своих детишек питаться ядовитыми продуктами американского человеководства он мог лишь в крайнем случае. Благо, рыбацкий флот за последние сто лет сократился в тридцать раз, и гостеприимный океан с каждым годом накрывал столы всё более щедро.

Нимхэ тоже чувствовал электростатическое поле своими ушами, особенно под водой. Для него общение акул выглядело как поскуливание щенят и пощелкивание сорок одновременно. Он даже пытался изобразить что-то подобное, чтобы пообщаться с акулами напрямую, но его попытки имели скромный успех, поэтому он сконцентрировался на поиске косяков скумбрии, одного из немногих видов рыбы, которую он мог есть без приготовления.

Он заправил длинные костяные наконечники в волосы, и, прижавшись поплотнее к хвосту, ждал пока акулы забурятся поглубже в косяк этой восхитительной рыбы. Всё поле зрения заполнили серебристые, сверкающие в солнечных бликах вкусняшки. Нимхэ освободил одну руку, взял в неё костяной наконечник из волос, и приготовил свой костяной гарпунчик, поджидая момент, когда другие акулы погонят над ним стаю рыбок.

Но махать гарпуном не пришлось. В его распущенных длинных волосах запуталось несколько небольших рыбок, он быстро достал их из импровизированной сети, и костяным ножом обездвижил улов. Поделившись со своими компаньонами символическим угощением, он и сам распотрошил рыбку, и вдоволь насытился, самыми вкусными кусочками добычи.

Следуя тёплым потокам Гольфстрима, Нимхэ наслаждался творениями своего биоинженерного гения. Без его усилий, ни один человек на земле не смог бы себе позволить таких прогулок, ни за какие деньги. Он наклонился вперёд, обнял до прекрасного чудовищное создание, и погрузился в сытое отдохновение.