Одной ногой тут, другой там, «на чемоданах», неуравновешенно… Компромисс между разумом и чувствами.

Роберт не мог бросить и не мог не бросать…

— О боги! — Флавиан несказанно удивился, получив предложение увидеться от Самиры.

Самира больше не носила взрослящие маски, теперь она, полностью оформившаяся, цвела той величавой и чарующей красотой, которой обладают эльфийские царевны на заре новой жизни.

Место встречи Самира предложила выбрать Флаву, и он, недолго думая, позвал Самиру к себе домой.

Давний вечер, их танец, тихий разговор, ее пунцовые щеки… Неужели Самира все еще продолжала холить невзаимные чувства?

Решив, что да, Флавиан поспешил добавить своим владениям романтичности, украсив их мерцающими свечениями, зеленью, приятными мелодиями, достойными гостьи. Заготовил подарки, по своему обыкновению одаривая всех прелестниц, с которыми общался тет-а-тет.

Флавиану хотелось сразу понять, о чем пойдет речь, потому едва Самира появилась на пороге, Флавиан взял ее, смущенную, за руки и взглянул, словно на самое дорогое существо в мирах. Конечно, это был отрепетированный взгляд, и Самира могла видеть его во многих постановках Флава, но все же она зарделась, ее ресницы затрепетали…

— Здравствуй, прекраснейшая!

— Здравствуй, Флавиан, — Самира так и стояла, не отпуская его рук, потупившись…

Что ж…

Не имея желания обидеть Самиру, однако не собираясь давать ей ложные надежды, Флавиан потянул ее вглубь покоев, к удобному ложу. Предложил вино, в избытке доставшееся от Магнуса, и прочие напитки, стремясь расслабить ее и раскрепостить.

Громких слов не потребовалось, Флавиан по всему поведению Самиры уже понимал, зачем она пришла, но вел себя мягко и плавно, избегая давления. Вел светские беседы, шутил и выжидал.

Наконец, Самира сказала:

— Ты один… Ни с кем не встречаешься… Не мог бы…

Ответить на предложение Самиры согласием и начать встречаться с ней? Увы, подобный расчет принес бы обоим только слезы. Флавиан давно нашел иные способы удовлетворения своих честолюбивых амбиций:

— Здесь и сейчас мог бы. А вот потом…

Голос Самиры прозвенел обидой:

— Не хочешь попытаться меня полюбить…

— Прости…

— Здесь и сейчас — нет, — Самира отвела глаза. — Я приду позже. Подготовлюсь и приду строго за…

Вместо ответа Флавиан обхватил лицо Самиры и жадно поцеловал ее в губы:

— Воля твоя, царевна. Ты мне очень нравишься, я уважаю твои чувства и не хочу тебя ранить, понимаешь?

Самира кивнула. С ней было проще, чем с Ланой, в прошлом дочерью совсем иной культуры. Самира правила игры знала.

От Ланы, к счастью, вестей не было. Флавиан искренне надеялся, что Лана идет на поправку, но спрашивать у Ричарда опасался.

Пожалуй, Флаву было опасно отпускать потенциальных любовниц «готовиться», защищая свою независимость.

Подобно Лилит, получившей от Магнуса Дар идеальной эротической совместимости, Самира также могла обратиться к кому угодно, и то, чем покровители ее наделили бы, оказалось бы совершенно непредсказуемым для Флава.

Самира проявила себя очень щедрой, им было упоительно хорошо вместе.

Анеля вновь вошла в пространство без запретов, окунувшись во власть желаний.

Она любила выбирать безразличных и грубоватых. Тех, для кого она становилась «игрушкой», способом доказать что-либо себе или другим, изничтожить невзаимное чувство, излить неутоленную страсть.

Точно губка, впитывая потоки агрессии, Анеля в каком-то роде очищала партнеров. На смену похотливо-унизительной авторитарности приходила нежность. Анеля купалась в ощущениях, а затем уходила. Растворялась, словно ее не было.

Равная среди равных, уязвимая перед насилием, Анеля тем не менее не боялась, что кто-то зайдет слишком далеко, напротив всячески поощряя раскрытие их темных сторон.

Не колеблясь, принимала сомнительные предложения «повеселиться», если испытывала к приглашавшим мужчинам приязнь.

Оливера в беспокойном мире ее чувственности не существовало, и даже впоследствии Анеля вовсе не собиралась перед ним «оправдываться».

Иногда Колетт слишком хорошо его чувствовала.

Иначе она не пыталась бы выяснить причины напряженно-тоскливого ожидания, которое Роберт маскировал будничной веселостью, стараясь оттянуть разговор.

— Мы можем ничего не менять, Котена. Жить, как привыкли. Я бы очень, очень хотел, чтобы по-настоящему…

Колетт, совершенно обессиленная нагрянувшей бедой, прошептала:

— Ты устал…

Роберт мотнул коротко стриженной головой:

— Увы, это не хандра, не депрессия даже…

Он рассуждал, что не ощущает себя счастливым, а значит, не может сделать счастливой ее. Что ему до безумия жаль, что так вышло. Что у анамаорэ Колетт будет лучше, а он не представляет, как это — не видеть больше Антона. Что нет никаких иных женщин, что их история будет продолжаться вечность, становясь… все более блеклой. Что Колетт достойна большего.

Она слушала и вздыхала. Рассказанное Эрин оборачивалось беспощадной правдой.

Нужно было что-то делать. Как-то дальше жить. Обсудить проблемы целиком, попробовать найти компромиссы. Составить план Б. Оставаться в здравом уме и твердой памяти, четко планируя шаги. Сохранить добрые отношения с Робертом… Выплакаться. Вспомнить все, чему Эрин учила ее. Дышать. Дышать глубоко. Антону нужна здоровая и довольная мама.

Неужели Роберт всегда был таким огромным и тяжелым? Столь сильным и властным?

Ее муж, негромкий и спокойный, относился к Джунко с неизменным уважением, считая слухи, некогда царившие в Городе, глупостями, распространяемыми из зависти. Дивный цветок, средоточие женственности и нежности — Эдварду казалась странной малейшая грубость в адрес милой, тонкой и трепетной Джунко.

Понемногу Джунко привыкла, полюбила мягкость и размеренность, исходившие от супруга. Ее бывшие разъехались кто куда, а память заполнялась новыми событиями.

Откуда Роберт явился? Пришел неотвратимо, точно ночная мгла.

Джунко не поняла, как она очутилась в тупике, прижатая дрожащей спиной к стене, и невозможно стало отступать.

Впрочем, Роберт всегда поступал так, потакая собственным желаниям, объявляясь и растворяясь, когда хотел.

Его взгляд полыхал страстью, жгучей и острой. Джунко попробовала закричать, но не смогла. Ее бил озноб: смесь страха и… охватывающего восторга от сильнейшего, почти невыносимого возбуждения.

Роберт… Ее первая любовь. Ее первый любовник…

Извиваясь и кусая губы, чтобы не стонать, Джунко мечтала лишь отбросить стыдливость. Роберт звал ее шлюхой, с ним Джунко действительно становилась такой, тая, точно сахар в кипятке, поддаваясь и отдаваясь. Здесь не нужно было притворяться приличной, и Джунко кричала в голос, а Роберт закрывал ей рот то жестко, ладонью, то сладчайше — поцелуями…

Зачем он являлся в эти кошмарные, дерзкие сны, после которых Джунко просыпалась разбитой, гадая, не выдала ли себя мужу неуместными позами или вскриками? Для чего бросал ее сердце в жар ласками, с каждым разом более изысканными?!

Джунко повстречалось много иных достойных любовников, но этот, первый, стоял особняком, до сих пор внезапно смущая и растравляя ее.

На счастье, в подобные моменты Эдвард по каким-то причинам отсутствовал. Джунко прибирала смятую постель и быстро-быстро шептала заклинания, надеясь поглубже запрятать порочные мечты.

Однако, ее, ощущавшую себя грешницей, пугал самый правдоподобный и реалистичный вариант. Роберт временами возвращался в Город, и сильнее всего на свете Джунко боялась, случайно столкнувшись с ним на улице, невнятно кивнуть друг другу и разойтись.

Скорее всего, причиной было окончание этих снов. Роберт оставался прежним, зато сама Джунко больше ничем не походила на робкую девчонку. Она стала взрослой, опытной и разбирающейся в желаниях женщиной.