Устроившись с ногами на ложе, Марина стала раскачиваться взад-вперед, не желая хоть как-либо брать себя в руки.

Лукас приглашающе поднял бровь, ожидая начала рассказа, передать суть дела мыслеформами Марина не захотела.

— Он… Марек… Он думает меня бросить… И бросит, обязательно бросит… — Марина выразительно посмотрела и запнулась, сочтя, что сказала достаточно.

Тамико среагировала первой:

— С чего это вдруг? С какой такой радости?!

Раскачиваясь, Марина говорила:

— Он грустный, вялый, понурый, избегает общаться… Или заявляет, что вы настоящая пара, а я его не люблю. Это неправда, но Мар не слушает. Я просто не знаю, не знаю, что же делать…

Лукас перехватил инициативу:

— Якобы не любишь его, значит… Занятно… Окружи его вниманием, дочь. Поймай в капкан. Навязывайся ему по любому, по самому малейшему поводу. Марек любит чувствовать себя важным и незаменимым, сыграй на этом.

— Зачем играть? — Марина воспрянула духом, но не хотела показывать это слишком явно. Меж тем, четкие рекомендации внесли ясность и немного успокоили ее. — Если Марек готов меня бросить, пусть! Пусть уходит! Пусть терзает!

Супруги хмыкнули — им обоим вспомнился Флавиан, заядлый эмоциональный шантажист и любимейший будущий и в то же время актуальнейший сын.

Лукас подвел черту:

— Он тебя любит. Любит, как это делают в первый, да и, пожалуй, самый главный раз, это я вижу четко. Потому, дочь, — Лукас намеренно не употреблял в присутствии Тамико ласковое прозвище Ежик, — оставь панику. Марек на что-то обиделся, расстроился, затосковал, не знаю… Но ты — его лучшее лекарство. Начнет хандрить, советуй ему прием у Макса. Надоедай, превратись в его тень, но только не оставляй его одного. Увидишь, он опять начнет шутить и смеяться.

Тамико слушала без единого комментария, она всякий раз дивилась, как любимый умеет растолковать любую ситуацию и продвинуть ту в нужном направлении.

Точно в подтверждение ее мыслей Лукас добавил:

— Если Марек разбуянится, если откажется от Макса, зови меня. Потолкуем серьезно. Повтори, как поняла меня.

Марина послушно отрапортовала:

— Болтать без умолку, крутиться с ним рядом, заполнить все его умственные и физические пространства, влезть в его подсознание, обосноваться там, создать белый шум, угрожать ему Максимилианом… А Мар точно меня не бросит после всего подобного?

— Нет, — Лукас ответил, точно отрезал, — расценит как великий интерес к своей персоне. Контрольный выстрел — предложение ему Церемонии или безоговорочное на нее согласие. Может, братик извелся от неясности твоего ответа?

— Нууу, — Марина опустила глаза в пол, туда, где переливались и двигались миллиарды огней.

— Ага, — интонация Лукаса сочилась сарказмом и припечатала без того растерявшуюся Марину, — курс ты изложила верно, шансы на исправление имеются. Будь умницей!

Общение с Паолой у него не складывалось, а с Анелей напрягало.

Живя в доме Жизели, Оливер все чаще замечал потрясающую собранность Жизели в невзгодах, дающую уверенность: любое дело ей по плечу.

Жизель не запрещала Оливеру бурно переживать происходящее, но являлась амортизирующим щитом, которым хотелось закрыться от вещей слишком трудных.

Пожалуй, Оливер был рад этой продолжавшейся, несмотря на объявление о «разрыве отношений», стабильности — Жизель прямо пояснила, что не отпустит его. Сейчас Оливер не хотел уходить, намеренно выдумывая дела, требующие их совместного участия.

Опустив подбородок на переплетенные пальцы, Лукас делился опасениями с женой, с неизменным любопытством внимающей его речам:

— У Маринки все просто, там и думать нечего. А вот твою дочку, как ни прокрути, ожидают веселые деньки…

— Что такое?! — Тамико напряглась.

— Макс. Его нервы, как струны. Это плохо кончится. Уже плохо.

— С чего бы? Они помирились и ждут Церемонию, чего он нервный-то?

Лукас не желал уходить от аллегорий:

— Маю играет с огнем. То ли она безнадежно глупа и не понимает, что пляшет на крышке кипящего котла, то ли это все ей безумно нравится. Мне же придется разгребать противоправные нарушения.

Перед мысленным взором Тамико проплыли моменты, когда Маю говорила, что Макс был с ней груб.

— Насколько серьезные?

Лукас вздохнул:

— Минимум, он ее где-нибудь запрет. Максимум, его любовь обратится ненавистью и желанием сделать непокорную женщину своей раболепной игрушкой. Кажется, Магнус когда-то проделал это с нами, за что и поплатился в глобальном смысле. Но я абсолютно не уверен. Возможно, все было ровно наоборот…

Тамико испугалась:

— Это можно как-то предотвратить?

Лукас мотнул головой:

— Неа. Слишком много его кровушки Маю выпила. Можно только смягчить. А если она будет жаловаться, любой из нас, его братьев, встанет на сторону Макса. Я тоже.

Тамико обуяла решимость:

— А если я пойду и поговорю с ним?

— Лишь упрочишь его желание так поступить. В конце концов, Маю получит урок обращения с огнем.

Тамико хотелось выругаться, но сквернословие не было в почете у анамаорэ, и Тамико создала и с грохотом лопнула немного материи, чтобы хоть как-то сбросить возникшее напряжение.

Лукас продолжал меланхолично всматриваться в будущее.

Эротичность, точно надпись на песке, смытая волной, покинула общение Анели и Оливера.

Анеля с тоской понимала, что романтические отношения с высоким темноволосым мрачноватым Оливером опять остались в далеком прошлом.

В то же время их дружба, противоречивая и странная, сдобренная изрядной порцией влюбленности, оставалась в силе. Оливер берег чувства Анели, скрывая обстоятельства, занимающие его мысли и лишающие покоя его чувствительную душу.

Расставание с Жизелью не состоялось — Жизель заявила, что пока «не отпускает» Оливера, одновременно давая Оливеру право на свободную жизнь. Беда заключалась в том, что аналогичное право Жизель хладнокровно оставила за собой и вовсю им пользовалась.

Оливер не представлял, зачем именно Жизель встречалась с Леоном — экзотичным не-анамаорэ и высшим жрецом Магнуса в полном расцвете сил — и ревниво додумывал, что причина их свиданий однозначная. Жизель пользовалась служителями бога раньше, что могло остановить ее теперь?

Оливер ощущал, что лишается привычной опоры в душе. В отличие от напоказ веселой Анели, мечтавшей обнять его и присвоить себе навсегда, Жизель расчетливо распоряжалась их отношениями.

Она еще больше работала, стала чаще посещать различные официальные вечеринки, не предоставляя Оливеру шансов побыть вдвоем и мягко ускользая из его рук.

Оливер с необычайным воодушевлением вспоминал дни, когда всем, что Жизель хотела, был он, и Жизель вовсе не стеснялась демонстрировать свои намерения.

Маю не входила в число лиц, чей характер Лукас должен был представлять назубок, но интуитивно он угадал возможную причину ее поведения.

Обладая живым холодным умом и незаурядным любопытством, Маю, в сущности, ставила над возлюбленным бессознательный эксперимент, определяя пределы, до которых Максимилиан мог бы дойти.

В целях этого изучения Маю была готова даже пожертвовать собой — ярость и страсть не были тем, чего Маю боялась, благо она считала отвагу и рассудительность своими лучшими друзьями.

Пожалуй, Маю опасалась лишь, что Макс применит «пытки» наподобие божественных — тогда она выиграла, но захоти Магнус удовольствиями сломить ее волю до конца, Маю не представляла, кем она была бы теперь.

Лукас смеялся до слез, застав жену за метаморфозами — фигуристая и крепкая Тамико решила зачем-то зрительно увеличить себе мускулы. Нельзя было сказать, что Тамико совсем не шло, но все же изменение вызвало у Лукаса приступ веселья.