Используя свои новые способности, Леон разузнал об «избраннице» максимум информации. Добродетелью эта девица, Норико, не отличалась.

Растравливая свое самолюбие, Леон ожидал, когда же его неудобное чувство пройдет. То, что расстроило его союз с Анелей, маячило и здесь.

Одновременно Леон осознал теперь истинную причину своих тревог: Анеля и правда не являлась заядлой развратницей по меркам анамаорэ. Она просто любила другого. Любила Оливера, в котором Леон безошибочно учуял соперника при самом беглом знакомстве. Интуитивная безумная ревность Леона, направленная на сонмы мнимых любовников Анели, в реальности имела единственного, зато вполне конкретного адресата.

А пока, предчувствуя скорую развязку и не имея на Норико серьезных планов, Леон почти хладнокровно наблюдал за ее жизнью, ничем не выдавая своего интереса.

В отличие от компании царевичей, практически равноправных и разделяющих полномочия, Леон был единовластным основным представителем Магнуса в Анамаории и решил, что выбор официальной подруги должен стать делом максимально ответственным, хотя Маг и не давал ему распоряжений на сей счет. Проще говоря, ничего не запрещал и никого не рекомендовал.

Хотя Норико явно не вписывалась в подруги Леона по статусу, и Леон размышлял об упрочении положения жрецов вместо дум о личном.

Отсутствие золотоволосого Духа Радости анамаорэ заметили сравнительно быстро, хотя его служители безукоризненно выполняли свои обязанности. Встречи, полные восторга, на которых анамаорэ купались в благодати, не проводились критично долго.

Пришлось принимать меры для предотвращения паники и массовых беспорядков: огромный, больше неба, во всем блеске величия, Магнус появился перед толпами страждущих фанатов и объявил им, что временно переложил заботы о своей пастве на плечи жрецов, но он обязательно снова придет навестить бессмертных эльфов и повеселиться с ними! Маг находился далеко-далеко, какой-то новый, чужой, но неизмеримо близкий. Он внушал любовь, и многие плакали теперь, когда расставание было объявлено столь официально.

Магнус сообщил, что не покидает своих друзей, оставаясь на связи со жрецами, и анамаорэ не о чем беспокоиться.

В отличие от беспечного Мага, Леон постоянно крутился на пике напряжения, опасаясь критичных изменений. Он ведь в каком-то роде был поставлен замещать своего «начальника», то есть одаривать страждущих и придумывать им новые развлечения.

Леон находил успокоение в маленькой тайне: Магнус одарил его способностью создавать копии! Светловолосая красавица Норико, точно настоящая, ждала Леона в его покоях, не задавая смущающих вопросов.

Тамико было бы крайне неприятно, если бы Магнус посмотрел на нее пустым, полуравнодушным взглядом.

Она понимала, что Маг распрощался с анамаорэ еще задолго до официального объявления, закрыл и запаял текущие связи, решил проблемы с ней лично… Взаимно и счастливо полюбил другую. Но…

Даже эта другая была «частью» Тамико.

Прошлое существовало и жило, хотя Тамико никогда не испытывала желания влезть в беседу Магнуса и Лукаса.

Слова кончились. Чувства остались.

Укрываться в покоях и не смотреть на Мага вовсе было бы неимоверно глупо. Стоять рядом с Лукасом странно. Тамико позвала Флавиана, решив, что от Флава Маг не сочтет нужным скрыть правду.

Миг настал.

Все было тем же — безмерной, безграничной любовью.

«Теперь мы кусочки ЕЕ».

Лукас, не материализуясь сам, прислал Тамико свою мысль. Знал, что именно Тамико гложет.

«Это и раньше было тем. Маг обожал «кусочки», каждый отдельно и все вместе. Томоко — главный».

«Он любит тебя так же, Лууу?»

«Ага. Одинаково нас».

К мужу ревновать ей не хотелось, и Тамико выдохнула.

Надо было двигаться дальше.

Порой Маю слегка скучала по внезапно необъяснимо исчезнувшему полиморфу и беззаботным временам самопознания.

Желание пылкого нервного царевича Максимилиана свершилось: выждав положенный срок, они с Маю прошли Церемонию.

Маю могла бы чураться этого обряда еще сколь угодно долго, но однажды решила, что согласие подарит ей большую свободу, нежели «независимое» совместное проживание, щедро сдабриваемое со всех сторон однозначными намеками Макса.

Маю уступила — как любовник Макс был выше всех похвал, а ее духовные поиски он практически не ограничивал. Здесь удалось достичь компромисса.

Временами Маю полагала, что вышла замуж по глубочайшему чувству, а в остальные дни думала, что поступила, как сочла удобным.

А еще Маю оставалась начеку — Тамико удалось породить в ней волнения и встревожить ее по поводу «мести» Макса за потрепанные нервы. Лукас уверен был, что сжатая пружина, распрямившись, выстрелит, и если это не произошло сразу, то заряд все еще копится.

Тамико поучала:

— Пусть он выплеснет наболевшее тут, пока вы никуда не уехали! Кто защитит тебя в иных мирах?!

Маю беспечно улыбалась, но считала заботу Тамико разумной. Лукаса можно было недолюбливать, но неверие в его профессиональные прогнозы рисковало стать роковой ошибкой.

Становление тренером изменило отношения Роберта с годовалым сыном — Роберт хотел, чтоб и Антон приобщился к спорту, как можно раньше.

Колетт принципиально не возражала, но ворчала, опасаясь, что супруг потеряет меру в этом «приобщении» и периодически забирала малыша, успокаивая и убаюкивая его поцелуями.

Порой Роберту хотелось предложить ей родить дочь и сюсюкаться, но он сдерживался. Первая беременность Колетт кончилась сравнительно недавно и прошла далеко не самым простым для их пары образом.

Колетт любила поворчать по любому поводу беззлобно и сама с собой. Роберт привык к этому, точно к уютному фону и напрягался, если Колетт напротив не рассуждала вслух.

Его старший сын, полубог, растворился в неведомых мирах. Вырос так быстро, будто не рождался, а существовал всегда, этот непознаваемый Родрик.

От подобного миропорядка голова Роберта шла кругом, и регулярно справляясь о сыне у Кэйли, в душе Роберт все более склонен был считать, будто до Колетт и Антона у него никого не было.

Роберту чрезвычайно странно было бы признать, что кровь от его крови, Родрик, превосходит даже Оливера, опять ударившегося в приключения по части женского пола. Роберт эти приключения не одобрял, но слушал Оливера с неизменным интересом.

Вдохновленный успехом брата в запирании строптивой птички в клетку, Марек, по обыкновению улыбчивый и смешливый, решился в который раз сделать Марине предложение пройти Церемонию.

Сделал почти в шутку, давно привыкнув жить вместе просто так, без обязательств, но никогда им не изменяя. К его полному изумлению Марина, даже не утруждавшая себя выдумыванием логичных отговорок, как Маю, вдруг густо покраснела, опустила глаза и согласилась.

Несколько секунд Марек стоял, потрясенный, а затем прошлое оперативника дало о себе знать. Привыкнув реагировать максимально быстро, Марек сгреб переменчивую Марину в охапку и тотчас переместился туда, где анамаорэ приходили к богам заявить о своем решении быть вместе:

— Пока ты тепленькая, чтобы не передумала!

Марина упрямо сжала губы:

— Не передумаю!

В остальном же она обмякла, выглядя чрезвычайно смущенной и предоставив Мареку решать оргвопросы самостоятельно.

Много усилий те не требовали: после оглашения воли быть вместе пара получала срок, во время которого предполагалась особенно тщательная проверка их чувств, подготовка к самой Церемонии, и, если обоих все устраивало, сам ритуал, выдержав который, чета могла реализовать себя в родительстве. Это был словно код — никто из пары даже технически не мог бы пригласить ребенка вдвоем с кем-то иным. Исключением являлись лишь царевичи и царевны. Те, как высшие маги, могли даровать кому-то приглашение в семью сразу.