Роберт был вынужден придумать себе деловую командировку в Город — обстоятельно, чтоб и Эрин не подкопалась — потому что невеселые мысли грызли его настолько сильно, что скрывать депрессию, связанную в том числе с Колетт, было уже невозможно.

Роберт уже массу раз укорил и проклял себя за несдержанность, вспоминая, как сам упрекал ветреного Оливера, но тоска, глухая и темная, не уходила.

Жизнь, устойчивая и благополучная, текла ровно в заданном им русле, дополнительные хобби и тренировки радовали, Антон рос…

А чувство, что главное проходит мимо, давило.

В прошлый раз он так остро чувствовал похожее во время беременности Колетт. Тогда Роберт списывал свои дурные мысли на физиологию.

Теперь же эти мысли взбунтовались словно на пустом месте, обжигая и бросая ему прямо в лицо страшные выводы.

Помимо брачного союза, Роберта и Колетт связывало бессмертие, испрошенное у богини.

Роберт совершенно не представлял, как им закончить отношения, и до ужаса боялся их заканчивать.

Он завидовал Оливеру, который всегда следовал велениям своего сердца, оставляя за порогом мораль. Оливеру было временами плохо, а временами прекрасно. Зато Роберт мучился, мучился, мучился.

Любовь его не спасала.

Роберт определенно любил и Котену и сына, впрочем, любил он и Кэйли, и Родрика. Отношение было само по себе, как и ощущение нехватки чего-то важного.

Делиться тревогами с друзьями Роберт не хотел, а сам выхода пока не видел.

Все случилось напрасно.

Никто не мог сказать, на сколько Маю пришла в обитель Магнуса, сбежав от своего жениха, но точно было известно, что Маю явилась за опытом, как и прочие.

Опытом божественных откровений или телесных радостей, Алекс, родной брат Лалии и Натальи, Двоюродный, не знал, но смятенный и очарованный прелестью Маю, решил принять меры.

Поразмыслив, что Маю могли интересовать жрецы Мага, Алекс создал облик, сходный с внешностью некогда главного из них, Оливера, и стремился находиться рядом с Маю, посещая те же занятия, что и она, жадно ловя минуты ее упоения.

Беспечная атмосфера веселья царила на этих встречах. Алекс являлся лучшим из лучших во многих областях и, хорошо разбираясь в характерах, подталкивал норовистую Маю очень мягко: она должна была оставаться в иллюзорной уверенности своей полной самостоятельности.

Долгожданное случилось: Алекс сыграл мужчину, попавшегося в сети Маю, и они сплетались в танце страсти. Больше Маю и не сумела бы ему дать, наверное, повязанная отношениями с Максимилианом, с уходом невесты скатившимся в безобразное поведение.

У Магнуса Маю отвлекалась от серьезности, не замечая или намеренно игнорируя задумчивые взгляды своего случайного любовника…

Теснейшее сближение обернулось бы полным крахом, и Алекс распоряжался доступным ему: впитывал Маю до дна, до точки, эгоистично и грубовато. Он и приходил теперь во владения Мага ради этой малышки, впрочем, изображая влечение к другим девушкам, чтобы Маю не спугнуть.

А потом она исчезла.

Не сказав Алексу ни слова, вернулась к жениху, впоследствии прошла с ним Церемонию.

И если ревновать к прихожанам было допустимо, то к Максимилиану глупо.

К сожалению, Алекс и Маю встречались на ассамблеях царской семьи, как полагалось обоим по статусу.

Разумеется, Маю не обращала на мужчину из прошлого внимания. Так полагалась и по закону, но Маю, скорее всего, просто не испытывала к Алексу никаких чувств.

Зато Алекс, обуреваемый своими чувствами к ней, старался ничем не выдать волнение, а затем наедине отдавался фантазиям.

Когда-нибудь ситуация изменилась бы, Алекс не планировал надолго зависать в положении невезучего влюбленного, но пока смело встречал порывы эмоций, выбивающие опору из-под его ног.

Когда его отчаяние достигло предела, Роберт решился заглянуть на дно пропасти.

Можно было оставить все, как есть, с миллионом положительных моментов от взаимопонимания до налаженного быта и топота детских ножек по дому…

Кажется, Роберт жил иначе уже столетия назад. Бесшабашный, отвечающий лишь за себя, легко меняющий подружек. С ворохом проблем, сиюминутных решений, рискованных шагов и… живой. Бесспорно живой.

— Бррр, — Роберт встряхнулся.

Почему нынешняя… мгм… рутина напоминала ему затхлое болотце? Отчего Роберт представлял себя замурованным в склепе из заботы все чаще и чаще?

Видимо, Колетт все устраивало. Погруженная в домашние дела, в воспитание сына и общение с сестрой, Колетт не хотела ничего менять. Вся такая… правильная, родная, изученная — Колетт не стала хуже. Она просто… просто перестала его вдохновлять.

И Роберт задумывался, вдохновляла ли Колетт его раньше, или он сам шел к собственным вершинам, не сворачивая. И приписывая свою личную силу воли воздействию чар Котены.

Как-то однажды, затаившись в коридоре, Роберт подслушал прелюбопытнейшую беседу. Впрочем, зная анамаорэ, можно было предположить, будто Эрин говорила специально для него. Эта зеленоглазая эльфийская дива втолковывала сестре:

— Если ты когда-либо захочешь переродиться, мы с Дамиром с радостью тебя примем!

Колетт фыркнула:

— Вот еще. А что Антон? Я никуда не пойду без сына!

— Переродим и сына, это будет… непривычно, но вы останетесь вместе.

— А Роберт? Куда мы без него?

Эрин замолчала. Роберт догадывался, что взгляд, которым она одарила Колетт, был чрезвычайно красноречив. Но Колетт, видимо, не поняла, и Эрин призналась вслух:

— Роберта, к сожалению, мы взять не сможем… У него связь с богиней, Кэйли его не отпустит.

Голос Колетт прозвучал раздраженно, разговор ей не нравился:

— Какая еще связь?!

— Общее прошлое. Сын.

— Значит, — Колетт поспешила сменить тему, — ни в кого мы перерождаться не станем!

Колетт не понимала, действительно ли Кэйли намеревалась всегда держать Роберта при себе, угрожая целостности их брака, или же Эрин выдумала благовидный предлог для отказа по каким-то своим причинам, которые как анамаорэ она не имела права выдать.

Мысли Роберта рассеялись, он вновь «оказался» в настоящем, в своей квартире в Городе, где было пережито столько хорошего с Колетт.

В случае их разрыва Колетт и Антон будут пристроены… В чудесности условий у эльфов Роберт не сомневался.

Дом на юге у моря придется продать. Их дом, наполненный их счастьем, их мечтами и планами, их воспоминаниями…

Роберт не выдержит там один.

Антон… сможет приходить навещать его. Наверное.

Приходит же Оливер.

Роберт с горечью подумал, что у анамаорэ его годовалый сынишка наверняка вмиг станет взрослым. Чужим и незнакомым, как Родрик.

Роберт и Родрик иногда виделись в покоях Кэйли, достаточно редко и по какой-то полутелепатической связи. Родрик находился в иных измерениях, передавал Роберту приветы, что-то рассказывал. Однако, к своему стыду, Роберт плохо понимал нюансы передаваемых ему новостей и спешил распрощаться с сыном, заверяя его в сердечной приязни и собственном благополучии.

Он точно существовал и не существовал одновременно этот Родрик, как и его непостижимая мать.

Антона Роберт видел ежедневно, а временами и ежечасно, и часто таскал его на руках. Роберт не мог, никак не мог разрушить все этими самыми руками!

У Колетт не было иных мужчин, Роберту самому не к кому было уходить. Не существовало и формальной причины, достаточно весомой для расставания.

Любовь жила…

Напрочь обессиленный терзаниями, Роберт погружался в работу. Спать он не мог, пусть дни шли, и наступление каждого нового дня означало скорейшую необходимость принятия решения.

Однажды решение пришло.

Роберт надумал вернуться к семье и наслаждаться привычной жизнью максимально полно, ожидая знак… Знак о том, что новое готово вот-вот начаться.