— Айя! — Лилит пританцовывала на месте, всякий раз подпрыгивая или делая грациозные пируэты, одерживая верх, и в какой-то момент Флавиан предложил:

— Покажи мне мастер-класс! Соревноваться нам нет смысла, в этом ты неизмеримо сильнее. Научи меня!

Лилит торжествующе улыбнулась — взгляд, полный восхищения, от всенародной знаменитости ей льстил. Лилит не хотела признаваться себе, что все глубже увлекается блестящим любовником в том числе по сугубо личным причинам.

Лукас заявил, что сыграет в спектакле о древнем Ужасе, когда вернется из постцеремониального путешествия:

— А то мы их потрясем, я уеду, и что дальше? Анамаорэ потеряют главного защитника, несчастные. Не станем так уж их стращать!

Искренне считая, что успешное представление основано на львиной доле экспромта и сиюминутной страсти, Флавиан временно прекратил репетиции, «чтобы не пересаливать блюдо», и проводил с Лилит время, как ее пылкий ухажер.

Даже гравитация в мире анамаорэ отличалась от привычной: умеючи легко было взлететь или подвесить собственный дом в воздухе, впрочем, дома чаще стояли на земле.

Лана с прилежностью старательной ученицы осваивала премудрости своего нового положения, чтобы скорее адаптироваться и смотреть на ситуации глазами полновластной хозяйки положения.

Уже даже Тамико не являлась первой перерожденной из человека, а к моменту трансформации Ланы народ анамаорэ давно привык к подобным детям в царской семье, что облегчало психологическое состояние смущенной девочки. Кроме того, подруги ее опекунов, лично пройдя через все, что ей предстояло освоить, могли где-то ей подсказать и в чем-то помочь. Лана встречала их участие с благодарностью.

Порой ее удивляло, почему сами анамаорэ остаются детьми дольше перевоплощенных. Их абсолютная память способствовала точному сохранению всех навыков прошлого. С другой стороны, умения собирались столетиями, их осуществление в новом статусе требовало времени. Правда, основной причиной было то, что мужчинам и женщинам нравилось считаться детьми: учиться новому, не неся полноценной ответственности за ошибки.

Умирали и рождались анамаорэ только в случае кардинальной смены профориентации или же социального статуса. Кроме оперативников — те намного чаще.

Опекуны относились к Лане тепло, но в то же время отстраненно — ровно так, как позволяло безукоризненно исполнять эти роли, не давая Лане обманчивого ощущения всепоглощающей любви. Однако, Лана давно привыкла к самодостаточности и все же частенько сворачивалась в глубок, стискивая хрупкими пальчиками колени и тихонько плача.

Она уже виделась с Кацуо, ставшим ей теперь «двоюродным братом». Кацуо также обещал ей покровительство в сложных случаях. Лана вежливо его поблагодарила — с этим мужчиной все было просто и ясно.

Тот же, что украл ее сердце и кардинально изменил жизнь, к ней не приходил… Впрочем, отслеживать его приключения его равнодушие нисколько не мешало.

Опекуны настоятельно рекомендовали Лане не раскрывать никому, что именно она была загадочной человеческой девушкой Флавиана, «прекраснейшей, чем красивейшие из вас!» и добывать информацию, притворяясь обычной поклонницей мегапопулярного актера.

О Флавиане говорили. Говорили много.

В основном обсуждение касалось его творческих работ, хотя комментаторы не тушевались пройтись и по капризно-изменчивому нраву Флава. Девушки, томно вздыхая, вспоминали его отгремевшие вечеринки в Цитрусовой Роще. И никто, совершенно никто не предъявлял на Флава собственнических прав, словно претендовать на него было чем-то экстраординарным, пусть сейчас Флав и встречался со жрицей скандального бога, избегая давать пояснения касательно их отношений: «Вы все увидите на моем спектакле!»

Кто был Флавиан, и кто Лана, у людей простая преподавательница…

Лана плакала, утешаясь лишь почти суеверным почтением народа к царской семье, представительницей которой она теперь являлась. Пока что исполняя в основном декоративную роль, Лана надеялась отыграться в будущем, приняв участие в общественно-политической жизни анамаорэ.

Скорее всего, Флавиану было наплевать, услышат ли это Марина или Марек, внезапно вернувшиеся домой, или кто-то еще, рискнувший вступить в царские владения — прибежавший на зов Тамико Лукас обнаружил Флавиана, катающегося по коврам в истерике, размазывающего обильные слезы и с подвываниями причитающего:

— Не хочу, чтоб вы уезжали! Не хочу! Не хочу!

Тамико, обескураженная, но тронутая его искренней реакцией, не знала, что предпринять. Она растерялась и глядела на исторгавшиеся бесконтрольно эмоции, точно завороженная. Лукас сообразил быстрее, и, подтянув сына за ногу, крепко его обнял:

— Ну-ну, все хорошо. Хорошо. Мы будем на связи!

Флавиан продолжал ныть, всхлипывая:

— Это все не то! Не то!

Возразить ему было сложно, и Лукас покрепче сжал трепыхавшегося Флава, передав ему немного благодати. В какой-то момент рыдания начали стихать:

— Можно мне будет жить у вас в ваше отсутствие? Так легче… — Флавиан опять зашелся в плаче.

Тамико разрешила:

— Да, только девушек к забору не води.

Флавиан заскулил:

— Ничего не хочу, никого не хочу, запрусь тут и не буду выходить!!

Лукас одобрил, удерживая его:

— Да-да, так и сделай.

Оба будущих родителя очень любили Флава и были приятно удивлены его столь непосредственным выражением чувств, особенно потому, что долгие годы подряд Флавиан был довольно расчетливым в личных взаимоотношениях, не пуская никого в сердце по-настоящему.

Нет, никаких действительно серьезных проблем у Ванессы не намечалось: молодая наследница была свободна от мыслей о хлебе насущном, да и крыша над головой являлась непременным условием ее бытия. Прекрасное лицо и гибкое, полное юной свежести тело не познакомились еще с горькими отметинами лет. Родственники и друзья Ванессы пребывали в добром здравии. На улице цвела теплая погода — и все же Ванесса ощущала себя остро несчастной.

Дискомфортное чувство вгрызалось в ее душу, высасывало соки, гасило чарующий блеск голубых глаз, заставляя задумываться о смысле бытия. Ванесса считала себя особой прагматично-рассудительной, хоть и не вела бизнес или тому подобное. Она мало беспокоилась о высоком, о судьбе или о предназначении, теперь же заботы о нематериальном посещали Ванессу все чаще.

Может, она стала взрослее, или же семейная жизнь младшей сестры, Камиллы, и племянники-близнецы рождали в Ванессе рой неудобных ощущений и чувство зря прожигаемого времени?

Несс нравилась мужчинам, это было видно по их взглядам, по учтивому обращению, и все же страстные безумства остались в прошлом.

Ванесса распрощалась с пустыми отношениями с равнодушными любовниками, однако, Тот Самый появиться не спешил.

Огорчал Ванессу и факт, что Паола, старшая сестра, собиралась уехать куда-то далеко, к Лукасу и его братьям. С одним из этих братьев Паола предложила Ванессе встретиться.

Ванесса спросила:

— Зачем мне ваш Ринальдо?

Конечно, она не ставила сестер в известность о почти случайных связях с теми брюнетами. Впрочем, конкретный Ринальдо не сделал ей или Поли ничего дурного…

Паола взвилась:

— Как зачем? Неужели тебе не интересно, с кем я собираюсь соседствовать в другой стране?!

Любопытство победило.

Камилла также решила поглядеть на «приятного брюнета», и сестры договорились устроить вечер в квартире Ванессы, тем более, что Ванесса не любила «выходить в люди», предпочитая принимать гостей дома, выставляя разносолы и ведя неспешные беседы.

Острая на язык Кэм успела «поженить» Паолу и Ринальдо, но Паола тихо призналась ей, что уже пробовала встречаться с молодым человеком, и тот оказался не вполне в ее вкусе. Тогда Камилла перекинулась на Несс, смутив ее. Ванесса даже испугалась: