Будь Оливер человеком, его трепетные изящные пальцы выдавали бы искусного любовника. У анамаорэ же, чтобы прослыть знатоком изысканных удовольствий, требовалось иметь максимально развитое воображение — партнеры погружали друг друга в пучины фантазий, а непосредственный физический контакт являлся лишь приправой к блюду, иногда вовсе не обязательной.

Впрочем, Оливер преуспел и здесь, будоража любопытство женщин порочными историями. Анамаорэ не ведали религиозных запретов, однако ревность, соперничество, жажда единовластного обладания, законодательные ограничения, влекущие в качестве нарушения полное изгнание, щекотали им нервы. Оливер предлагал любовницам незнакомые, неведомые анамаорэ ситуации, нравы и компрометирующие сцены. Девушки таяли, желая окунаться в эти грезы вновь и вновь…

«Физическое соитие — точно выращивание кофе, кропотливый сбор, приготовление зерен… Неплохая игра, правда, затеваемая не ради трудоемкой возни, но с целью насладиться неповторимым вкусом лучшего сорта. Истинная любовь жаждет вкус, многообразие уникальных оттенков которого рождает экстаз! Ласкай душу, тревожь воображение!»

Слияние энергий, танец мыслеобразов — сейчас все эти редкости доставались Жизели. Жизель обожала чувствовать себя любимой, стараясь соответствовать — она сама настояла на всего лишь встречах, не отношениях, пусть и под крышей общего дома, и Оливер, осаждаемый поклонницами, возвращался к ней, не помышляя о смене источника впечатлений.

В то же время Оливер не был абсолютно верен Жизели. Завоевав расположение «рыженькой», Оливер вспомнил об Анеле — тонкая и стройная, затянутая в кожу, опять сияющая, Анеля мчалась навстречу ветру — в одной из жизней Оливер любил машины, теперь машины сменились на мотоциклы.

Любовники сливались с дорогой, отдаваясь скорости и друг другу в любом из миров, где подобное было доступно, попутно подальше от праздных осуждающих взглядов.

Но даже с этими двумя прекраснейшими женщинами Оливер не ощущал себя цельным.

Белокурая малышка из актерской семьи, его страстная поклонница и его же конкурентка в борьбе за признание обожателей, владела приятными мыслями Оливера. Оливер планировал их сближение, рисуя картину широкими мазками, пока без нюансов — пока хватало того, что каждый из них посещал выступления другого, критично оценивая их и, что было самым удивительным, оставаясь обсудить детали.

Красотка Мелоди будто намеренно садилась возмутительно близко к Оливеру, вторгаясь в его личное пространство, приветствуя его легкие намекающие прикосновения, но не вкладывая в них особое значение. Оливер, отлично знакомый с манерами артистического семейства, в конце концов, перестал задумываться о позах, воспринимая это общение как ненапряжно-познавательный флирт.

Всего двое существ тесно связывали Магнуса с его бурным и богатым на приключения прошлым у анамаорэ: добрый любимый друг Лукас и верховный жрец Леон, передававший волю божества пастве.

Магнус с легкостью вершил судьбы, однако чаяния оставленного народа казались духу, обретшему свободу от проклятия, все более чуждыми. Проклятие пало, когда Томоко вспомнила, что это ТА женщина преследовала Мага, а не наоборот.

Разумеется, Маг помнил Эстеллу. Само собой, он не радовался, глядя на мрачного Лукаса, чувствующего вину за страдания бывшей жены. Но сами эти страдания казались Магу мелочными пустяками, не вызывая желания помочь Эс.

От предложения отправить эту никому неудобную мученицу в мир забвения Лукас досадливо отказался. На идею влюбить в Эс какого-либо царевича лишь поморщился: «Они регулярно чистятся, не прокатит наведенка». Забирать Эстеллу «на особое положение» при ревнивой Томоко Магнус не собирался вовсе. Потому он только извинялся за доставленные неудобства и советовал Лукасу просто снизить значимость проблемы с Эс.

Лукас подобное решение отвергал, но других вариантов не находил. Впрочем, ситуация с Эстеллой действительно являлась лишь одной из сотен актуальных задачек, стоявших перед Лукасом, и практически не влияла на его повседневную жизнь.

Никто не мог сказать наверняка, задумывалась ли Мелоди об отношениях или просто проводила время с Оливером, обсуждая музицирование. В любом случае Оливер принял решение завести, наконец, собственный независимый дом, располагающийся по праву рождения близ поместья, где находилась резиденция служителей бога.

Опасаясь, что Жизель устроит ему сцену, Оливер наскоро переселился и только затем оповестил Жизель о своем переезде, делая акцент на их общении как на встречах чисто ради секса по инициативе Жизели.

«Не хочу, не хочу чувствовать себя виноватым — сначала под надзором Анели, потом Магнуса, затем опять в доме женщины, которой я изменяю с другими… Невыносимо! Сам по себе, один, чтобы никому не давать надежд и обещаний, которые я неизбежно нарушу… Это так неправильно! Я не хочу так больше!»

Ответом ему была усталость.

Жизель не представляла, что ей предпринять и не знала, стоит ли ей предпринимать хоть что-либо. Фактически Жизель обрела статус некогда серьезного увлечения Оливера и его нынешней приходящей и уходящей любовницы. Точно такой же, как у Анели.

Анеля никак не могла вылечиться от своей глупой безнадежной любви к Оливеру. Жизель одаривать Оливера подобной роскошью не планировала, а пока что ее сердце глухо ныло.

— Твои родственники небось рады, что я больше не появляюсь? — Тамико не знала, хочется ли ей слышать правду, но болезненное любопытство вырвалось на свободу раньше, чем она опомнилась.

Однако, подслащивать пилюлю не пришлось. Флавиан даже удивился:

— Не, нисколько. Вспоминают тебя не очень часто и даже наоборот крайне редко. Зато тепло — ты вносила во встречи особый колорит!

— Ладно, пусть тогда живут… А о чем или о ком они говорят?

— Ооо, — Флавиан закатил глаза, — они, как обычно, или меряются профессиональными успехами, или вовсю подглядывают и сплетничают, кто с кем и зачем. Недавно такое приключилось, когда в одном доме забыли кристаллы отключить…

— И что же?

— Хе-хе-хе, — и Флавиан пустился в детальное обсуждение событий.

Даже если бы пример безнадежно влюбленной Анели не маячил перед ее глазами, Жизель намеревалась покончить с мучительным чувством бесповоротно. Она не питала надежды, что отселившийся и начавший шашни с внезапно объявившейся новой актриской Оливер вдруг «прозреет» и вернется к ней, а кроме того, проступков Оливера накопилось на весомое предательство. Жизель слишком уважала себя, чтобы простить все это. При том, что в душе она уже простила и отпустила беспутного мужчину.

Для поддержания сил Жизели необходим был любовник, пусть и по расчету дающий ей энергию и помогающий восстанавливаться. Жизель переступила порог покоев Леона, верховного жреца Магнуса, не выбрав еще, плакать и жаловаться ему на судьбу или же прямо озвучить свои цели.

Получилось что-то среднее.

Сумрачный и отрешенный Леон спокойно заметил, что понимает всю важность ее работы, а потому готов помогать Жизели безвозмездно и бесконтактным способом, если такое решение проблемы ей подойдет.

Жизель запоздало ощутила, что подсознательно хотела бы забыться и отвлечься в чьих-то объятиях, а не получать энергию бесконтактно. Но профпригодность была для Жизели важнее личного, и Жизель приняла условия Леона, не колеблясь. К тому же, деловые отношения с ним не исключали личные с кем-то еще — просто на поиск любовника требовались усилия.

Леон имел право не принимать гостий и не собирался объяснять никому причину. Нелепую, вздорную, нелогичную. В каком-то роде банальную причину.

Его тайная «возлюбленная», девушка из Города, куда Леон вернулся как-то в порыве ностальгии, не знающая о самом его существовании, сделала чувствительную душу Леона патологически, учитывая обстоятельства, верной.