Я философский скептик. Это значит, что я считаю, что ни одна философская система (в том числе и наша официальная философия) не может достигнуть той общеобязательности, которой достигает (только в некоторых определенных частях) наука»[353].
В 1937 г. ученый опубликовал статью, где во «Вводных замечаниях» постарался суммировать все свои небезопасные разногласия с официальной идеологией. Он подвел им итог и разъяснил еще раз свою позицию[354]. В.И. Вернадский вполне прозрачно намекнул, что марксистская философия была создана в середине XIX в. и подходить с ее мерками к неизмеримо выросшей науке конца первой трети века XX-го чрезвычайно наивно. Должна быть проделана большая работа, чтобы освоить достижения эпохи взрывного научного творчества начала века. Пока такая работа не проделана.
Однако и эта затрагивающая существо проблемы статья была подвергнута уже найденному однажды приему – печатать тут же после нее «марксистско-ленинское разоблачение»[355]. Но это был последний открытый философский окрик. В последние годы жизни В.И. Вернадского его личные идеологические цензоры уходят как бы в «подполье», но влияние их продолжает ощущаться. Оно выражается теперь в волоките и в цензурных затруднениях при издании научных трудов. А во время войны из-за молчаливого и неафишированного сопротивления Редакционно-издательского совета АН СССР он вообще не смог напечатать свой законченный обобщающий теоретический труд, которому придавал очень большое значение для научного сообщества. Эта история вскрыта и подробно описана мною[356].
Тем более удивительно, что и теперь, по прошествии многих лет, когда марксистская диалектика перестала быть государственной идеологией и ушла в прошлое, к собственным словам ученого о необходимости различения научного и философского труда не хотят или не могут прислушиваться. Как и в тридцатые годы, заявлениям ученого, что он не является философом, зачастую предпочитают не внимать. Только изменился знак. Если ранее, в советские годы его считали философом, мешающим и вредящим марксистско-ленинскому учению и построению самого справедливого общества на земле, теперь его за то же одобряют и считают философом и мыслителем, опередившим свое время, создавшим новую философскую систему.
Несколько лет назад в рецензии на упомянутый выше сборник его работ под красноречивым названием «Труды по философии естествознания» я ставил задачу отличить научные труды В.И. Вернадского от философских методов мышления[357]. Я призывал не смешивать эти построения и не приписывать ученому посторонних мнений. Позже эта же мысль более четко оформилась в книге о природе времени и пространства в творчестве В.И. Вернадского. Она выражена так: «Вернадский не является философом, натурфилософом, метафизиком, идеалистом, материалистом, реалистом или представителем иных каких-либо течений философии. Он является ученым, представителем многовекового и добротного описательного естествознания»[358]. Однако эта цитата была приведена в книге И.И. Мочалова и В.И. Оноприенко и сделана попытка ее опровергнуть. Вот что писали авторы: «Тем не менее, философская составляющая в творчестве Вернадского была, и она оказалась весьма значимой при обосновании им концепции нового естествознания. По нашему мнению, В.И. Вернадский явил собой совершенно особый, новый тип философа, качественно отличный от «классического» типа философа-профессионала. Ближайшими предвестниками этого нового типа философа в европейской философской мысли стали Галилей, Лейбниц, Декарт, Ньютон. /…/ Своеобразие Вернадского-философа состояло в том, что его философские воззрения были теснейшим образом связаны с естественнонаучным творчеством как главным делом жизни, с одной стороны, и его непросто складывавшейся индивидуальной биографией, во многом типичной для русского интеллигента-либерала переломной эпохи истории России – с другой»[359].
Но далее каких-либо доказывающих аргументов такое заявление не дало, оно осталось на уровне декларации. Сравнение с указанными учеными не работает, потому что какую-нибудь особую философскую систему у Галилея или Ньютона отыскать трудно (причем религиозную, наоборот, – очень легко), можно только философски интерпретировать их произведения. Что касается Декарта и Лейбница, у них философские и математические труды, например, легко отделяются. Сам В.И. Вернадский и призывал к их различению.
Проблема отнесения трудов В.И. Вернадского к какой-то своеобразной натурфилософии или к научным построениям должна решаться и решается научным сообществом. А именно самим процессом ассимиляции работ В.И. Вернадского. Сегодня мы наблюдаем, каким широким фронтом входят они в плоть науки и уже не требуются в их личностной форме, потому что перерабатываются в конкретных исследованиях. Мне кажется, такой вывод очевиден. Достаточно посмотреть неуклонно расширяющийся список современных исследований в области биосферы, основанных на его идеях. Но вместе с тем нужны и специальные исследования для решения этого вопроса.
Вот почему, как мне кажется, настал момент в истории изучения творчества В.И. Вернадского, когда следует идти далее и выделить в рамках его более узкую и более конкретную тему – историю разработки им приемов новой эпистемологии биосферного и ноосферного знания. Дело в том, что как раз эта область, мне кажется, и принимается все еще за натурфилософию, когда смешивают научные представления и общее мировоззрение ученого, от чего он и предостерегал своих читателей. Для решения проблемы надо, прежде всего, проделать первичную работу – изучить историю формирования им специфических методов и приемов исследования в областях биосферного и ноосферного класса наук. Нам следует попытаться понять, создавал ли он и если да, то какие именно новые научные понятия, теоретические обобщения и принципы, которые необоснованно принимают, восхищаясь их новизной, за некие философские, за новую «философию естествознания».
Последние 25 лет творчества В.И. Вернадского пришлись на советский период, когда русская наука по известным причинам была насильственно отторгнута от мировой науки. Однако он никогда не мирился с таким положением, всячески боролся против изоляции. Достаточно сказать, что до 1936 г. он практически ежегодно выезжал в европейские научные центры, где у него еще до революции сложились многочисленные и плодотворные научные связи. Он печатался в лучших научных журналах, участвовал в международных научных конференциях, общался и даже дружил с выдающимися учеными того времени. В отличие от многих советских научных работников он был в курсе важнейших событий в научной области, особенно в физико-химических и геологических дисциплинах.
Как раз на время создания новой физики приходится глубокое осмысление мировым научным сообществом результатов научной революции начала ХХ в. В том числе получили новое измерение профессиональные научные дисциплины: история науки и ее новая методология. Они характеризуются осознанным стремлением отделиться от философской теории познания или гносеологии. Этот подход был позднее назван научной эпистемологией. Впервые его развил А. Эддингтон в работе «Философия физических наук»[360]. В.И. Вернадский высоко ставил эту работу. Она помогла ему осознать свою собственную деятельность по созданию принципов научного исследования именно как научную эпистемологию. Он читал трактат английского астронома в эвакуации в Боровом в 1942 г., о чем остались свидетельства в дневнике[361]. В те же дни он писал своему постоянному собеседнику Б.Л. Личкову: «Когда кончу, могу прислать Вам, если хотите, английскую книжку Эддингтона “Философия физических наук”.
