— Тогда почему я узнаю о твоём приезде от мамы? А она — от твоей мамы?

— Ох. — Женская почта работала безотказно. Конечно же, маме обязательно надо было созвониться с тётей Леной и провалить конспирацию! — Я как раз хотела тебе написать, не успела, Зин!

— Написать? А как же встретиться? Слушай сюда, крошка. Сегодня годовой экзамен у Люсьен, так что если бы ты согласилась поддержать её в этом деле, она бы точно отсдалась на «отлично»! Не тормози! Будет музыка! Много музыки, правда, не профессиональной, но за качество отвечаем! Ты же не бросишь свою «первую скрипку»?

— И «первый барабан» тоже не брошу, — вздохнула Полина. — Хорошо, Зин-Зин, вечер ваш.

«Потому, что в ночь я уезжаю обратно в преисподнюю», — была та мысль, которую она не озвучила.

— Вот она, наша «первая дудочка»! Я безумно хочу расцеловать твои веснушки! И принарядись как следует! Выгляди на все сто, мой тебе совет! — с хитринкой порекомендовала Зинка.

Полина зажмурилась, чтобы не выругаться. Ну конечно. Если у скрипачей в училище годовой экзамен, то…

Твою мать. Там будет сдаваться и Макс.

Память о прошлом щеманула по нервам так, будто их собрали пучком на бельевую прищепку. До того в приезды домой Полина часто ловила себя на том, что обходит здание училища сторонкой, как и дом Максима, и даже их районную музыкальную школу — боясь встретить его ненароком. И в то же время маниакально высматривала среди прохожих, а вдруг? Вдруг.

И вот он, момент истины. Благодаря Зине. Но — там будет Люся, и Полина едет слушать студентов не ради Макса в этот раз. Ради подруги. Всё.

— Я справлюсь, — внушила себе Полина Юриными словами. Захотелось, как в первые дни их знакомства, позвонить мужу и утешиться его тёплыми шутками, но Юра занимался делами стаи и вряд ли ответил бы. Особенно после того, как отправил жену домой. Не до шуток сейчас. Полина сжала кулаки.

— Он справится, и я справлюсь.

Телефон снова зазвонил, и Полина чертыхнулась — что ещё Зинке нужно?

— Алло.

— Рыжуля, ты как? Правда, что этот пасюк тебя в Балясну сослал?

Милана. Ну кто бы мог помыслить, что после одной егозы не объявится вторая?

— Всё хорошо, Мила, я сдаваться не собираюсь. Только ты молчи об этом, не трепи, слышишь⁈ — поспешила упредить болтушку Полина.

— Я не трепло! Я могила! — клятвенно заверила собака. — Да и Дина… Мне таких навешала! Рта теперь сто лет не открою! — И спустя секунду выпалила: — Крысы объявили военное положение и к мосту вообще никого не пускают! И к канализациям тоже! Входы в город на патрулях и усилении, всё помойки ими кишат, и всё о-о-очень психованные. А мы с Фелом нашли кое-что! Сказать, рыжуля?

— И что же? — умотанно улыбнулась Полина.

— Оказывается, у нас в Вернисаже хранится настоящая дудка крысолова! Прикинь! Его мама рассказала, она там работает музейной кошкой и сама видела ту дудку. Говорит — энергия от неё так и прёт!

— З-здорово. — Полины хватило на один изумлённый выдох.

— А то! Слушай! Бери билет и приезжай! Мы тебя спрячем, обещаю! Никто не узнает! И дудку эту стащим! А уж дудочника найдём! Мало ли какого бомжа можно подпрячь за сто туберов сыграть на ней в подземелье перед чумными крысами, да?

— Милана, ты, вроде, полицейская собака, а такие вещи предлагаешь! — в шутку пристыдила её Полина.

— У-у-у, — проскулила та. — Извини, но спасение города требует радикальных решений!

— Ясно. Я приеду. — шепнула Полина в трубку. — Я вас не брошу. А дудочника найдём. Обещаю. — Она сжала в руке нагретую трость.

— Ура! — С этим собака отключила звонок.

Полина осталась в тишине. Решительно вставила трость в собранный гобой. Только собралась сыграть что-нибудь, как услышала из кабинета отца переливчатое, виртуозное звучание его инструмента.

В процессе сборов выяснилось, что дома осталось прилично невывезенных вещей. Полина выбирала себе платье на выход, рассматривая то одно, то другое, и вдруг нашла то самое, с крупными маковыми цветками, которое надела встречать с поезда Юру. Платье могло подойти и под осень, и под лето, смотря с чем надевать. И всё бы ничего, но… Полина разровняла его подол и поправила рукава. Задумалась. Приберегла в шкафу. А на экзамен решила идти в простых джинсах с толстовкой. Люська и такой ей обрадуется!

Музыкальное училище расположилось в центре города, не абы ведь какое, а главное, при консерватории, и Люся, пока ехала в такси, успела сбить себе зуб о зуб от волнения. Подруги даже отобрали у неё скрипку, чтобы не испортила от нервов. Полина же провожала балясненские магистрали и высотки с каменным лицом. Да, сегодня она спустя год увидит Макса, но должна выдержать и не поддаться его обаянию. Войти с его игрой в диссонанс.

В училище было шумно и людно, как в «Экзотерике» в субботний день. Антураж горделивого рококо, гулкая лестница, торжественно одетые ученики. Длинные платья, фраки и бабочки, запах корвалола от каждого третьего. Полина стреляла глазами по толпе, непринуждённо улыбаясь, и думала о том, что могла бы сама вот так психовать где-нибудь на окне в ожидании экзекуции. Её и так накрывал мандраж, возбуждение перед охотой, и она поняла состояние Феликса, высматривающего рыбу в тёмной воде. Мимолётом почудилась белая стриженная макушка среди приглашённых в аудиторию, и тогда же Люся охнула:

— Ну вот и всё, девоньки. Пришёл мой смертный час.

— Люська, ты можешь! — с двух обняли подругу Полина с Зиной и так — сцепкой — повели в аудиторию.

Полина заняла место среди сокурсников Люси и Зины, понимая, что было насмешкой судьбы им всем, одарённым детям Петровского района поступить в одно и то же училище при консерватории Чайковского. Вместе с Максом!

И она могла бы так же… Могла бы. Перед комиссией, состоящей из прославленных музыкантов, с потными руками и горячим сердцем, и гобоем, поющим мягко и кристально чисто, так, как принято будить его в семье Дуровых. Полина выпрямила спину.

Успеется. Если чума не заберёт.

—…приглашается Максим Алешковский.

Сердце совершило кульбит и запуталось на аорте, по крайней мере, Полине так показалось.

Ну да, всё верно. Как она могла забыть. Макс же стоит в начале списка. Она в классе привыкла выступать следом. Алешковский и Дурова — неизменный тандем и противоборство талантов. Заглавные буквы их фамилий складывались в слово «АД», и это было сущей истиной в описании Полининой жизни до Юрца.

Ад.

Её персональный ад, а очаровательный дьявол сейчас невозмутимо и грациозно поднялся на сцену перед экзаменаторами и разложил ноты на пюпитре. Макс любил начинать игру без приветствий, с быстрого взмаха смычка, и сегодня он не отказал себе в обычной манере.

Он играл «Времена года» Вивальди — экпрессивно, чувственно, безупречно выбивая из струн звуки — словно каждым прикосновением доказывая, что он лучший.

Полина ощутила себя голой. Уродливой, безрукой дурочкой, низшим существом, каким и догнивала рядом с Максом. Помимо воли, помимо гордости и достоинства. Былое ощущение неполноценности и ненужности вернулось.

Полуопущенные веки, поглощённые игрой, затуманенные глаза, преисполненная высокомерного превосходства фигура — Макс и сам мог бы пойти за своей музыкой, играя в одной тональности с собственной душой.

И только с ней. Только за ней. Менестрель самого себя.

Полина вдруг поймала себя на мысли, что кроме страха прошлой боли и собственной ущербности не испытывает к Максу ничего и вместе с тем хорошо понимает — такому нужен лишь он сам и никто более.

И это было жалкое зрелище. Макс походил на безумца, очарованного собственным отражением в воде, и не желающего обратить внимание на лица вокруг.

Никем не восхищаться.

Ни к кому не привязываться. Ни о ком не болеть.

Внезапно безупречная игра показалась механистичной, словно не человек сейчас терзал скрипку — киборг. Красивый, но неживой. Автомат.

Полина вспомнила, как Юра стыдливо полуобернулся к ней здоровой стороной лица, чтобы спрятать рану на месте второго глаза. Даже эта его с первого взгляда уродливая рана в сравнении с безупречностью механизма казалась прекрасной и ничуть не портящей. Настоящей, как и всё в муже.