17 июля 1861 г.

Бригадному генералу С. А. Хэрлбату

Сэр,

из информации, полученной мною вчера от федералистов, я определенно делаю вывод, что в 18 милях к северо-западу от Пальмиры, поблизости от местечка под названием Маршаллс Миллс, на филадельфийской дороге, на реке Фэбиус, расположен лагерь, а возможно и несколько лагерей сецессионистов. Некоторые люди говорят, что там находится около 1600 человек, по большей части конников. Я слышал, что в Уоррене, в 10 милях к западу от Пальмиры, находится другой лагерь; я вчера послал разведывательную группу, которая подошла к этому месту и получила сведения, что там стояли три роты, но они отбыли в Шелбивилл. Между Маршаллс Миллс и Уорреном находится третий лагерь, но в каком точно месте, я не смог выяснить. Сейчас, когда я вам пишу, возможно, все эти лагери уже передвинуты в Шелбивилл или в какое-нибудь другое место. Многие граждане Пальмиры постоянно находятся в нашем лагере, а некоторые из них приходят и уходят каждый день, доставляя провизию и сообщая новости… Вообще же, за очень немногими исключениями, граждане Пальмиры — сецессионисты в той или иной степени. Мое мнение о войне в северо-восточной части штата Миссури сводится к следующему. Кроме войск, охраняющих железную дорогу, здесь надо иметь резерв в составе одного или двух полков, а также части кавалерии и артиллерии, которые, будучи независимыми от стационарных войск, все время передвигались бы в расположение противника для нанесения ему внезапных ударов. При этом подвижном резерве постоянно находился бы офицер, представитель командования всеми нашими силами, который сам получал бы на месте всю информацию и действовал быстро и решительно. Если же мы будем занимать только железную дорогу, не имея возможности атаковать эти лагери, то сецессионисты, увеличив свои силы, легко могут перерезать железнодорожную линию, изолировать наши рассредоточенные роты и уничтожить их по частям.

По моему мнению, в состав этого резерва надо включить кавалерийский полк, пехотный полк и батарею из нескольких пушек. Топография местности очень благоприятна для действий пехоты, но, поскольку силы противника состоят по большей части из кавалеристов, они, даже когда мы нападаем на них врасплох, легко могут отрываться от нас и отходить, хотя если бы у нас самих была кавалерия, мы бы лучше могли их бить, отрезать им пути отступления и уничтожать все эти полуорганизованные банды. По-моему, нам также лучше было бы иметь более легкую и более подвижную артиллерию.

Сам я не имею возможности достать хорошую карту штата Миссури, и я уже почтительно просил вас немедленно прислать мне такую карту, большого масштаба, но до сих пор не получил никакой. А нам нужны как можно лучшие карты для того, чтобы всегда иметь их перед собой и наносить на них все подробности о противнике, какие мы получаем из сообщаемой нам информации и данных разведки. Противник хорошо знает здешние места, мы же, не имея карт, похожи на людей, блуждающих с завязанными глазами по сильно пересеченной местности.

Задержки в доставке нам оружия, одеял, форменной одежды и других предметов довольствия действуют на нас обескураживающе, особенно сейчас, когда полк так рассредоточен.

У нас произошли некоторые беспорядки в первый же день, когда мы прибыли в Пальмиру, но я пресек их, а о результатах проведенного мной расследования я пошлю вам специальный рапорт.

С уважением

Ваш покорный слуга

полковник Дж. В. Турчин, командир 19-го Иллинойского полка добровольцев в Миссури.

Испанец стоял передо мной и ротным, Джеймсом Гатри, оскалив в улыбке белозубый рот.

— Капитан, я пробыл в полку лишних две недели сверх законных трех месяцев: мне полагаются денежки за эти недели, да уж так и быть, некогда дожидаться.

Полк грузился в Куинси у речного дебаркадера на берегу Миссисипи, за ее простором начиналась война, лежали равнины и рощи штата Миссури, где галопировали мятежные банды Гарриса и Грина. На испанце стоптанные, не по ноге сапоги, мундиришко из траченных молью остатков мексиканской войны; его безоружность, быстрая, непочтительная речь, с романскими пассажами среди английского, уже и сами по себе словно вывели его из ротных списков.

— Деньги — пустое, — хмуро сказал Гатри. — Военная казна рассчитается с каждым до последнего цента.

— У кого денег много, тому — пустое: он доллар уронит и не хватится. — Испанец подмигнул волонтерам. — А мне ночью вдовушка прореху в кармане зашила, чтоб и центы не вываливались.

— А не трусишь ли ты, парень?

Испанец подобрался, нахмурился, показав, сколько силы и решимости в его тщедушном, на взгляд, теле.

— Он парень храбрый!

— Полегче, капитан!

— Четвертый месяц без ружья — всякому надоест!..

Даже и тот волонтер, кто имел старый мушкет, но истратил горсть выданных ему бумажных патронов, был теперь все равно что безоружный.

— Без оружия станешь трусом!

— Не в мишени же нас вербовали!

— Где наши ружья, полковник?!

— Их — все, сколько есть, в Вашингтон отправили!

— Слыхал, Мигуэль? Сбегай в Вашингтон за ружьем!

Уже не первый раз роты теряли людей; им выходил трехмесячный срок, положенный политиками на обучение волонтера, на всю войну и победные фанфары. Как-то я недосчитался и часового — среди ночи волонтер вычислил, что еще накануне ему вышел срок службы, бросил пост и преспокойно уложил белье, табак и галеты в солдатский мешок. Но тут разговор вышел публичный; он мог иметь последствия, из-за Миссисипи на нас смотрела зеленая земля Миссури, свободного штата, до самой границы с Айовой окровавленного враждой и страстями, — лучше перейти Миссисипи, оставив на этом берегу полсотни нетвердых волонтеров, чем рисковать успехом боя.

— Вы мне кажетесь человеком решительным, — сказал я испанцу. — И если задумали уходить — уходите, уходите, не затевайте размолвки, — торопил я его. — Из-под палки солдат воюет плохо, а у нас с капитаном Гатри не только что ружей, и палок в запасе нет.

— В волонтерском депо я подписал контракт на три месяца…

— И с богом, с богом, солдат! — пожурил я его весело: пусть лучше у него останется на зубах оскомина, вкус отверженности и скрытой обиды; вот каков был иезуитский мой план. — Вот вам моя рука, и — торопитесь. Нам на пароход пора, как бы вы не попали на палубу «Дженни Деннис» да не угодили в бой.

Испанец отошел, но сдается мне, когда плоскодонная «Дженни Деннис» отвалила от дебаркадера и зашлепала плицами по воде, удаляясь от Куинси, его фигура долго маячила среди тюков и ящиков. Мы плыли вниз по течению Отца Рек в Ганнибал, миссурийский город — откуда железнодорожная колея шла до Сент-Джозефа на границе с Канзасом, разделив штат Миссури на две неравные части; меньше трети его земель к северу, до границы с Айовой, большая часть к югу от дороги, со столицей штата Джефферсон-Сити, с Лексингтоном, Спрингфилдом и памятным мне городишком, где мне довелось оплакивать разгромленную типографию «Херальд оф Фридом» и ее изувеченного редактора Рэмэджа. «Дженни Деннис» погрузила пять рот, остальные шли за нами на открытом плашкоуте. Скоро стемнело, к ночи стихли песни, Миссисипи раздалась вширь, по левому борту, на иллинойском берегу, мелькали огни, но миссурийский был темен и глух. Казалось, и этот, свободный берег свободного штата принял сторону врага, черную краску рабства, угрожал нам, предостерегал не высаживаться, не испытывать судьбу.

Я поднялся в рулевую; вахту стоял Э. Л. Шибл, капитан и владелец маленькой «Дженни Деннис». Мы долго молчали; я и дыхания Шибла не слышал; только пыхтенье судовой машины, шлепки колесных плиц, тихое журчание струй, темнота, в которую мы входили все глубже. И когда я едва не задремал под непривычную музыку, Шибл заговорил, роняя слова в изрядную, падающую на грудь бороду: