Люди здесь переговаривались, веселились и танцевали вокруг разгорающегося костра. На девушках были простенькие сарафаны, а на парнях — разноцветные рубашки со штанами. На мне тоже был обычное серое платье с коротким рукавом и такого же типа кардиган. Волосы я оставила распущенными, и теперь те липли влажными прядями к шее.

— Люди приходят сюда скорбеть и почувствовать себя на свободе от Совета Истребителей, — сказала Амика за моей спиной.

Я невольно напряглась, когда услышала её голос. После той заминки на крыльце я не сказала Амике ни слова. Просто и спокойно последовала за Николаем в дом. Внутри он выглядел больше, чем снаружи.

Амика была очень дружелюбной, но старалась лишний раз ко мне не обращаться. Она беседовала с Николаем, а я и её брат Мика застыли каменными изваяниями около стен. Мика был «наказником». Всё его лицо было покрыто ожогами, а правый глаз заполнился белизной. В клане Аггин такое вытворяли с теми, кто осмелился нарушить какое-либо правило. Их отрывали от родных, лишали имени, давали самую грязную работу и обжигали лица до неузнаваемости.

Если у Амики всё время не сходила улыбка с лица, и она, несмотря на мою нескрываемую неприязнь, даже накормила нас самым вкусным в мире рыбным супом, то Мика всё время ходил хмурый как туча.

В целом, брат и сестра были довольно похожи. Оба субтильного и высокого телосложения, с похожей мимикой. Карие глаза и тонкие губы. Волосы каштанового цвета. Вот только, если Амика принялась отращивать свои, и на её голове уже виднелся коричневый ёжик, то Мика был наголо выбрит.

Амика дала мне свою одежду и позволила привести себя в порядок в их купальне. Мне становилось неловко, когда девушка вела себя так дружелюбно. Я чувствовала себя ужасно, осознавая, что причин для ненависти к ней у меня нет. Вот с Микой было легче. Он вообще не говорил со мной, а лишь буравил недовольным взглядом, чем напоминал мне Рейка.

С Николаем мне тогда удалось перекинуться только парой слов. Он подошёл ко мне, когда я направилась со стопкой чистой одежды в купальню, и спросил, что случилось на крыльце. Я оправдалась тем, что у меня крайне предвзятое отношение к Аггнийцам из-за печатей. Постаралась сделать вид, что не заметила подозрительного взгляда Николая, и скрылась за дверью.

После того короткого разговора он не сказал мне ни слова.

У Амики и Мики было два коня — Сайга и Бабочка. Брат с сестрой оседлали Бабочку, а нам с Николаем пришлось ехать вместе верхом на Сайге. Парень устроился позади меня, крепко держал поводья. Я бы могла вызваться и самой, но еле поднимала руки, не корчась от боли. Список причин, почему я должна Рейку надавать оплеух, стал больше.

Всю дорогу я старалась не заснуть и следить за маршрутом, но в итоге сытный ужин и хорошая ванна оказались сильнее. Я обнаружила себя лежащей на груди у Николая, когда он потряс меня за плечо со словами: «Пора вставать, Красавица». Даже сквозь ткань накидки Амики я могла почувствовать холод от его пальцев. Но он не заставил меня дрогнуть.

Это был обычный дом снаружи. Ни большой, ни маленький. Но когда мы переступили порог, и Николай вручил мне простую деревянную маску, то я словно оказалась в волшебном лесу. Внутри спелые завитки растений оплетали стены, а лианы свисали с потолка. Некоторые даже распластались на полу, и я была вынуждена их перешагивать. В доме не было комнат, лишь один большой зал с кучей дров по середине и идеальным круглым отверстием в потолке над ней.

На противоположной стороне от нас стояла группа молодых людей. Они были младше меня, наверное, ещё даже не окончили школу. Девочки и мальчики в той компании играли на флейтах. Заводная мелодия наполняла зал, а люди сплетались друг с другом в танце. Энергичном, заводном. Живом.

Костёр постепенно начинал становиться всё ярче, и в один момент музыка резко оборвалась. Зал погрузился в тишину, люди замерли и наблюдали за костром.

Мы провели в молчании около трёх минут, прежде чем к огню вышла молодая девушка со светлыми волосами. Она вытянула вперёд руку с мешочком. Её надломленный голос отталкивался от стен зала.

— Мария Иванко, — сказала девушка и бросила мешочек в огонь.

За ней стали по очереди выходить и другие. Мужчины, женщины. Пожилые и молодые. Все произносили неизвестные мне имена и кидали разного цвета мешочки в костёр.

— Что это? — шёпотом спросила я и повернулась к Николаю, но парень смотрел в упор на огонь.

Николай никак не отреагировал на мой вопрос. Его брови нахмурились, а губы сжались в тонкую линию. Я видела языки пламени в его глазах, когда пыталась отыскать в них причину его напряжения. Но кроме прежней задумчивости ничего не разглядела. Я уже хотела повторить свой вопрос, но меня прервал голос Мики.

— Это называется «Памятное пламя», — пояснил он тихо, что не очень соответствовало его внешнему виду. Мика был худощавым, с впалыми щеками и острым взглядом, но его голос звучал всегда звонко. Словно он готовился сделать заявление всему миру прямо сейчас. — Люди выходят, называют имена погибших и кидают вещи в огонь. Это может быть украшение, записка, что угодно. Что-то, что напоминает им о человеке. Так мы почитаем их память. Так мы даём понять, что от Совета Истребителей больше вреда, чем пользы.

Николай резко прошёл вперёд, словно только сейчас решился это сделать. Его шаги были уверенными, но мне показалось, что левая рука сжимала мешок сильнее, чем нужно. Он остановился в двух шагах от огня. Я видела только его спину, как всегда идеально ровную. Его изящные плечи натянули ткань рубашки, когда он бросил свой мешок в пламя.

— Генриетта Каверлин, — сказал он и развернулся так же быстро, как и ступил до этого.

Амика стояла от него по другую сторону, и я заметила, как она наклонилась к Николаю со взволнованным выражением лица. Парень в ответ одарил девушку своей ослепительной улыбкой и как ни в чём не бывало продолжил наблюдать за другими.

Мне хотелось спросить, всё ли у него в порядке. Хотелось успокаивающе сжать его плечо, потому что мне казалось, что чувствовал Николай себя паршиво. Хоть он и выглядел, словно ничего не произошло. Словно не он только что почтил память близкого ему человека. Но я осталась стоять на месте. Потому что не имела на это права. Потому что что-то мне подсказывало, что Николаю это не понравится. Потому что знала, что тем самым попытаюсь переступить черту. А я этого не хотела. Мне нельзя было этого хотеть.

Через несколько минут группа школьников снова задула в флейты. На этот раз музыка была очень быстрой, хаотичной и резкой. Люди начали отступать, чтобы создать больше места. Потом желающие выбегали вперёд вместе. Они обходили друг друга по кругу, потом разбегались в разные стороны и обратно, словно одновременно ловя и убегая.

— Это же… — прохрипела я, глядя на шумный танец.

— Чёрный башмак! — хлопнула Амика в ладоши и потащила Мику за руку в гущу толпы. — Давай, братец, ты не можешь оставить меня без танца!

Танец смертников. Люди танцевали до изнеможения, пока ноги не переставали слушаться. Считалось, что таким способом они приближали себя к умершим и могли воссоединиться с ними в этом танце. Танец смертников был танцем клана Вэй. На каждом балу члены клана выходили в центр зала под шумную музыку.

Как мне рассказывал Руслан, его так же называли «Танец с предками», но основное его название было «Чёрный башмак». Всё потому что когда-то в древности глава клана Вэй, Родион Гердт, уличил свою наследницу — Екатерину Гердт, как она позволяла слуге-мужчине смазывать свои ноги маслом. Тогда Родион вручил своей дочери чёрные башмаки с шипами внутри и сказал, что на званном балу она обязана станцевать со всеми кавалерами. Екатерина так и сделала. Она послушно танцевала с юношами и мужчинами невзирая на боль. Когда же та стала невыносимой, девушка начала метаться из угла в угол, а её партнёры бегали за ней в попытке поймать. В конце концов, Екатерина сняла башмаки, тем самым ослушавшись своего отца, но продолжила танцевать. Кровавые отпечатки её ног тянулись по всему залу, а один башмак девушка держала в руке и приговаривала о своей матери, которая скончалась во время родов.