Упомянутый (ас-Сирадж) вернулся и настойчиво жаловался до тех пор, пока не возбудил [гнев] Шараф ал-Мулка против них. Он выехал из Мукана и переправился через реку Араке на судах — а это было время паводка, — окружил становище туркмен и угнал их скот к Байлакану. Скота было около тридцати тысяч голов. За ним последовали туркменские женщины <с малыми детьми>[655], и я был уверен, что Шараф ал-Мулк, явившись в Байлакан, вернет им скот при условии выплаты определенной суммы денег в качестве пени за нарушение ими обязательства, но когда он прибыл туда, то разделил скот между своими людьми и оставил из него лично для себя четыре тысячи голов с ягнятами.

Каждый раз, когда султан останавливался у Байлакана, держа путь на восток или запад, он (Шараф ал-Мулк) диктовал мне записку для султана, [указывая в ней количество] зерна и овец для угощения. И в ней упоминалось: «Овец, дозволенных в пишу, столько-то голов». Он понимал, что я знаю о происхождении этих овец. Затем он (Шараф ал-Мулк) вернулся в Мукан, и, когда прибыли податные поступления из разных областей, он удовлетворил нужды войска и толпы туркмен.

Он послал ширваншаху[656] требование доставить ему назначенную для султана подать — пятьдесят тысяч динаров, — с тем чтобы он отправил ее султану. Ширваншах сомневался, выполнять ли его требование или нет, и не согласился на его просьбу, полагая, что если он (Шараф ал-Мулк) заполучит ее, то [сумма] окажется в руках расточителя и будет по его обычаю расходована щедро и безудержно и не зачтется ему. Но ширваншах ошибся в этом: ведь растраченное рукой Шараф ал-Мулка и то, что он раздавал, составляло сумму /186/ гораздо большую, чем упомянутая. Шараф ал-Мулк разгневался за эту задержку, направился к берегу реки Куры и отрядил около четырех тысяч всадников для вторжения в страну ширваншаха.

Однако они не имели успеха и возвратились безрезультатно, так как ширваншах покинул свой город. А Шараф ал-Мулк направился в Азербайджан.

Малика ал-Джалалийа — дочь атабека Пахлавана[657], управлявшая Нахичеваном, воспитала его мамлюка по имени Айтогмыш. Когда тот вырос и возмужал, она усыновила его, но затем он покинул ее, перейдя к Шараф ал-Мулку, и стал враждовать с ней, после того как выбрался из сиротских пеленок, поступая, как скверный жеребец, прыгающий на свою мать. Этот мамлюк постоянно подстрекал Шараф ал-Мулка овладеть Нахичеваном и его округом. Он прельстился [возможностью] отнять у нее Нахичеван и хотел, чтобы область была передана ему за определенную сумму денег наличными и за другую сумму, вносимую ежегодно. И в конце концов Шараф ал-Мулк согласился на это преступное действие.

Когда Айтогмыш направился в Азербайджан, Шараф ал-Мулк сопроводил его группой своих личных слуг, чтобы они вошли в Нахичеван, пользуясь ее доверием к нему, а затем схватили ее и усадили Айтогмыша на место той, на чьих коленях он вырос, той, которая воспитала его под сенью своей щедрости и благ.

Но они не знали, что у нее есть [среди них] соглядатай, следящий за малейшим дыханием Айтогмыша и сообщающий ей о том, какое яйцо откладывает сатана в его голове.

Когда они приблизились к Нахичевану, к ним вышли защитники и бросились в битву. В глазах [приспешников Айтогмыша] число защитников казалось большим, [чем на самом деле], и они вернулись, посрамленные, обманувшись в своих намерениях. Вслед за ними прибыл Шараф ал-Мулк и остановился на лугу в окрестностях Нахичевана. Лицо его было покрыто пылью хитрости и клеймом обмана и вероломства. Он раскаялся, но не так, как раскаивался ал-Фараздак по отношению к Нувар[658], а его язык не был в состоянии выразить извинение.

Он считал, что малика не будет придерживаться положенного гостеприимства, но ее хаджиба[659] не только прибыла с [обычными] при остановке и пребывании подношениями, но прислала еще больше, чем всегда, чтобы устыдить его, и сверх [положенного], чтобы намекнуть [на несправедливость].

Затем хаджиба пришла к нему снова, с упреком за то, что он замыслил против малики. Во время этой своей миссии она передала ему слова [госпожи]: «Разве тебя не удовлетворили мои расходы из поступлений Нахичевана и его округа на подарки для тебя и подношения по случаю пребывания? /187/ И к этому еще прибавь вдвое большие [расходы] из того, что я унаследовала от своих предков! А ты еще хочешь опозорить меня и вытянуть меня за волосы из-под покрывала [чести]. И если тебя на это подтолкнуло твое желание захватить Нахичеван, то пошли туда того, кто собирает здесь подати год за годом, чтобы ты узнал, что [суммы], поступающие от меня для твоей казны в виде подарков, в два раза больше, чем его (Нахичевана) доход».

Он смог только принести извинения, далекие от искренности, а его язык не находил слов, чтобы просить прощения. Затем он направился в крепость Шамиран[660] и остановился в одном из ее округов, в селении под названием Хурш.

Крепость эта принадлежала ал-Малику ал-Ашрафу, и его на'ибы получили ее от хранителя, назначенного атабеком [Узбеком]. Это произошло до того, как султан овладел Азербайджаном. Жители этого селения укрепились в своей крепостце, которая была построена на холме для защиты от набегов. Вооруженные гулямы разошлись по домам, и жители селения отрубили голову одному из гулямов свиты.

Когда об этом узнал Шараф ал-Мулк, он пришел в ярость, очень удивился их смелости и решил, что он не покинет этого места до тех пор, пока не изгонит их и не заставит их испытать, каков жар его возмездия.

Когда рассвело, войска окружили холм и пробили бреши со всех сторон. Подданные взывали о помощи, но он не откликался. Они стали упрекать его, но он не отвечал. Он слушал их крики: «Пощады! Пощады!» — с закрытыми ушами, не обращая внимания на их зов.

И вдруг он услышал звуки литавр и барабанов и увидел желтые знамена, а за ними и красные. Затем появились лошади, поднявшие пыль, и всадники, которые окружили осаждавших и не дали ему возможности ни предупредить своих спутников, ни построить их отряды. Они начали истреблять их так, что ни один воин не мог собрать своих гулямов или добраться к своим коням. Каждый из них старался спастись побыстрее и видел избавление в бегстве[661].

Шараф ал-Мулк стоял среди небольшой группы своих младших мамлюков с неподвижным лицом и волосами, [вставшими дыбом], словно изваянными из камня, пока я не взялся за узду его коня и не потянул ее, сказав: «Прореху уже не заштопать, /188/ и на дыру заплаты нет[662]. Спасайся сам!» После этого он обратился в бегство, оставив свой лагерь с обильным добром и множеством скота.

Первыми, кто прибыл к нам из войск аш-Шама, были Фахр ад-Дин[663] — на'иб Халеба — и Хусам ад-Дин Хидр — правитель Сурмари, который перестал служить [султану], когда султанские знамена распростерлись над Ираком, доказывая, что не в состоянии выполнить обязательства, возложенные Шараф ал-Мулком.

Упомянутый (Хусам ад-Дин) после этого нападения захватил [в лагере] все имущество двора Шараф ал-Мулка, его золотую и серебряную утварь (алат ал-маджлис)[664].

Страх и погоня забросили Шараф ал-Мулка в Маранд[665], где он и заночевал. Затем он покинул [Маранд], направляясь в Табриз. А хаджиб ['Али] помчался в Хой, где в то время наместником был Насир ад-Дин Буга — мамлюк Шараф ал-Мулка. Насир ад-Дин оставил [Хой], как только услышал о сражении, и город открыл ворота хаджибу. Спутники хаджиба ['Али] подвергли некоторые кварталы города позорному грабежу, и дошло до насилий над женщинами. [Так продолжалось] до тех пор, пока не призвали к прекращению [этого]. Затем хаджиб направился в Нахичеван, который сдался ему, а далее в Маранд и вступил в него, так как его стены не были укреплены. Он выслал оттуда свой авангард в направлении Табриза, где находился Шараф ал-Мулк с малыми силами. Его авангард достиг села Суфийан[666], в округе Табриза.