Увы! Где оно, раскаяние, когда в домах нет их обитателей и люди эти истлели под пластами сырой земли! И сказал Аллах всевышний: «О вы, которые уверовали! Если придет к вам распутник с вестью, то постарайтесь разузнать, чтобы по неведению не поразить каких-нибудь людей и чтобы не оказаться кающимися в том, что вы сделали»[517].

Затем султан обещал ему (ат-Тугра'и) безопасность, вернул его в Табриз, возвратил ему его владения после того, как они пришли в запустение, и его стали приглашать в качестве советника. Да!

Султан находился в Табризе, соблюдая пост в [месяце] рамадан. Он приказал воздвигнуть минбар в султанском дворе и назначил поименно тридцать улемов из разных областей и достойных ученых, находившихся здесь по своим делам. Каждый из них читал проповедь один день, а султан в это время сидел во дворце перед минбаром, благодарил тех из них, которые, читая проповедь, говорили правду, и упрекал тех, кто преувеличенно восхвалял [его] и говорил неправду. Садр ад-Дин ал-'Алави ал-Мараги[518] — да смилостивится над ним Аллах — был в числе тех, кого он благодарил.

Когда султан, покинув Грузию, остановился на время в Табризе, он послал Ур-хана с его людьми в Гянджу, и тот взял в свои руки управление ею и округами, присоединенными к ней, такими, как Байлакан, Барда, Шамкур и Шутур[519]. Наместником атабека [Узбека] здесь был ра'ис Джамал ад-Дин ал-Куми, обладавший богатством и деньгами, могуществом и обширной властью. Он сдал Ур-хану город, изъявив готовность служить ему, оставив за собой то, что он приобрел из благ, и Ур-хан утвердился в Гяндже.

Шараф ал-Мулк послал вместе с ним в Гянджу своего на'иба, известного [по имени] ал-Кафи, /141/ чтобы тот управлял делами дивана и сбором податей при передаче города.

Когда Ур-хан завладел городом, то запустил руку в средства дивана, которые ему не принадлежали. Он [решился на это], так как занимал высокое положение в государстве и был кровным родственником султана[520].

Между ними (Ур-ханом и ал-Кафи) произошли объяснения, которые закончились грубостью. Ур-хан поднял свой меч на ал-Кафи. Весть об этом дошла до Шараф ал-Мулка, который пожаловался султану на положение дел. Он объяснил султану, что желает только одного — учета средств не для себя, а для его казны, и султан вернул Ур-хана ко двору.

Вражда между Ур-ханом и Шараф ал-Мулком продолжалась до конца их дней. Я ознакомился с несколькими письмами Ур-хана к Шараф ал-Мулку, в которых он обращался к нему только так: «Ходжа Таш», без всяких лакабов и официальных обращений. Эти письма содержали порицания, упреки, обвинения в ошибках и обмане в касавшихся его делах державы и вопросах управления государством. Он (Шараф ал-Мулк) старался задобрить его, но [Ур-хан] не отступал от своего упрямства и непримиримости. Шараф ал-Мулк, бывало, угождал ему, но тот не отвечал взаимностью. И если бы не исмаилиты[521], которые освободили Шараф ал-Мулка от Ур-хана, последний заменил бы Шараф ал-Мулка кем-либо Другим.

Когда султан находился в Табризе, от дочери Тогрула ибн Арслана прибыли женщины, которые сообщили султану о ее желании стать его женой и что она доказывает, прибегая к свидетелям, действительность развода с ее мужем, атабеком Узбеком. Султан согласился на это при условии, что будет доказана истинность развода[522].

Кади Варзукана[523] — одного из округов Табриза, а также другое лицо засвидетельствовали, что ее бывший муж связывал ее развод с изменой такому-то, а это имело место. Факих 'Изз ад-Дин ал-Казвини[524], бывший тогда кади в Табризе, вынес решение о факте разлучения супругов. Принцесса (малика) послала много денег для того, чтобы осыпать ими народ [в честь свадьбы], и султан взял ее в жены.

После бракосочетания он отправился из Табриза в Хой и вошел к ней. К ее владениям помимо Хоя он прибавил еще два города — Салмас и Урмию с их округами.

/142/ Мне рассказывал садр Рабиб ад-Дин[525], вазир атабека Узбека: «Когда атабек Узбек находился в крепости Алинджа[526]: в округе Кахичевана, он услышал о том, что султан шаг за шагом захватывает его страну. Он не говорил ничего, кроме [стиха из Корана]: “Ведь земля принадлежит Аллаху: Он дает ее в наследие, кому пожелает из Своих рабов, а конец — богобоязненным”[527], до тех пор, пока не услышал о бракосочетании. Он спросил об этом того, кто принес ему весть об этом: “Было ли это по согласию принцессы или против ее желания?” Тот ответил: “По ее добровольному желанию и после неоднократного с ее стороны сватовства. Она одарила свидетелей развода и оказала им милость”». Он (Рабиб ад-Дин) сказал: «Тогда [Узбек] положил голову на подушку, у него тотчас же начался жар, и он умер через несколько дней»[528].

Когда султан приблизился к пределам Азербайджана — в это время зарделась заря победы и показались предвестники успеха, — к нему прибыл в качестве посла, испрашивающего милость, Камал ад-Дин, исполнявший обязанности мустауфи в диване атабека [Узбека]. Он заискивал [перед султаном] и умолял его оставить [Узбека] на месте с условием, что тот будет провозглашать имя султана в хутбе и чеканить его имя на монетах и что в султанскую казну немедленно будет внесена [известная] сумма денег. Но его слова прошли мимо ушей султана, не запали в его сердце и не были восприняты с вниманием.

Упомянутого (посла) сопровождал факих 'Изз ад-Дин ал-Казвини, человек достойный и искусный. Ат-Тугра'и построил на свои деньги Мадрасу в Табризе и поручил ему преподавание там, а также в нескольких других мадрасах. Когда 'Изз ад-Дин убедился в том, что султан непременно хочет завладеть Азербайджаном и что речь по этому поводу может повлиять на султана лишь так, как легкий ветер действует на твердую скалу, он уединился с Шараф ал-Мулком и взял с него слово, что если он завладеет Табризом, то назначит его кади города.

В то время кади /143/ [Табриза] был Кавам ад-Дин ал-Джидари, сын сестры ат-Тугра'и, наследовавший эту должность от своих предков.

Когда султан овладел Табризом, положение ат-Тугра'и оставалось почетным и его слова принимались должным образом. И ал-Казвини понял, что данное ему обещание о назначении кади будет выполнено только после того, как с ат-Тугра'и случится несчастье. Тогда он стал изливать Шараф ал-Мулку клевету на ат-Тугра'и, [назойливую], как непрерывный Дождь, и сплетни, подобно миражу пустыни. Он действовал так, пока не восстановил Шараф ал-Мулка против ат-Тугра'и, как против злобного врага, и [тот] предстал в глазах Шараф ал-Мулка как упрямый противник. Затем его постигла беда, о чем мы уже упоминали, и ал-Казвини получил место кади.

Дошло до меня, что упомянутый (ал-Казвини) вошел к ат-Тугра'и, когда тот был заточен, изображая озабоченность, а на самом деле злорадствуя. До его прихода вошли его друзья с молитвенным ковриком ал-Казвини и расстелили его близ места, где сидел ат-Тугра'и. Тогда ат-Тугра'и протянул руку, свернул коврик и бросил его туда, где ставят обувь. Затем вошел ал-Казвини, сел и обратился к нему с соболезнованием по поводу казни его племянника, ра'иса. Однако лицо ат-Тугра'и ничего не выражало и не выдавало волнения из-за его убийства, пока ал-Казвини не сказал: «Покойный был повержен несправедливостью, он был брошен под открытым небом, а я завернул его в саван и похоронил».