Теркен-хатун была взята в плен[251], и ее увезли к Чингиз-хану. Слухи о ней время от времени доходили до Джалал ад-Дина во время его [владычества], но я не знаю, как обошлась с ней судьба после этого. Евнух Бадр ад-Дин Хилал, один из ее слуг, рассказал мне, что, когда надежда на ее освобождение была потеряна, сам он сумел спастись у Джалал ад-Дина, который окружил его заботой. Он оказался удачливым и получил высокую должность. Он сказал: «Я говорил ей: “Давай убежим к Джалал ад-Дину, сыну твоего сына и сокровищу твоего сердца. Ведь до нас часто доходят вести о его силе, могуществе и обширности его владения”. Она сказала: “Прочь, пропади он вовсе! Как я могу опуститься до того, чтобы стать зависимой от милости сына Ай-Чичек — так звали мать Джалал ад-Дина — и [находиться] под его покровительством, и это после моих детей Узлаг-шаха и Ак-шаха? Даже плен у Чингиз-хана и мое нынешнее унижение и позор для меня лучше, чем это!”»

/50/ Она питала к Джалал ад-Дину сильную ненависть. Упомянутый евнух рассказывал мне: «Ее положение в плену стало таким бедственным, что она не раз являлась к обеденному столу Чингиз-хана и приносила оттуда кое-что, и ей хватало этой пищи на несколько дней». А до этого [любое] ее приказание исполнялось в большинстве областей! И хвала Тому, кто изменяет обстоятельства — одно за другим.

Что касается младших детей султана, то все они были убиты, когда вышли из крепости Илал, за исключением младшего из них по возрасту — Кюмахи-шаха. Она (Теркен-хатун) привязалась к нему, проводя с ним дни несчастья и горя и часы страданий и скорби. Однажды она расчесывала ему волосы и говорила при этом: «Сегодня у меня так сжимается сердце, как никогда раньше». Вдруг подошел к ней один из сархангов[252] Чингиз-хана, чтобы взять мальчика. Его разлучили с ней, и больше она не видела его. Когда мальчика привели к нему (Чингиз-хану), он приказал задушить его, и тот был задушен. Вот и она в сем мире получила должное за то, что совершила, погубив и истребив детей государей.

Что касается дочерей султана, то каждую из них взял в жены кто-либо из изменников[253]. Исключением была Хан-Султан, та, которая была замужем за султаном султанов, правителем Самарканда 'Усманом[254]. Сын Чингиз-хана Души-хан оставил ее для себя[255]. А на Теркен-Султан, родной сестре Узлаг-шаха, женился хаджиб Данишманд, который в качестве посла Чингиз-хана приходил к Теркен-хатун.

Что касается положения отстраненного вазира Низам ал-Мулка, то он пребывал среди них в почете и милости, так как они знали, что мнение султана о нем изменилось и вазир был смещен со своей должности. Иногда Чингиз-хан приказывал ему проверить платежи некоторых областей, что было для него немалой честью. Так было, пока Души-хан не захватил Хорезм и не выместил свою злобу на его населении.

/51/ Певицы султана были доставлены к Чингиз-хану, и среди них красивая и привлекательная Бинт Занкиджа. Ее у Чингиз-хана выпросил самаркандский глазной врач (каххал) Зайн. Упомянутый когда-то излечил проклятого (Чингиз-хана) от офтальмии, и тот подарил ее ему. Каххал был человеком донельзя отвратительным по внешности и скверным в обращении. Поэтому она ненавидела его, и она была вправе не променять на подобного человека султана ислама, даже низведенного с вершин двух звезд Малой Медведицы (ал-Фаркадайн) на землю. Она находилась два или три дня у вазира, который постоянно пил, от каххала несколько раз являлись, требуя привести ее, а она отказывалась. Тогда каххал отправился к Чингиз-хану, бранясь, и передал, что вазир говорил: «Я имею на нее больше прав, чем кто-либо другой!» Чингиз-хан разгневался и велел привести вазира. Тот предстал перед Чингиз-ханом, который стал перечислять его измены своему господину и покровителю и вред, нанесенный им государству султана. И он нарушил данные вазиру обещания защиты и разрешил пролить на землю его запретную кровь.

Упомянутая была из племени Байавут, а это одна из ветвей [племени] Йемек. Когда положение ее стало высоким, она получила лакаб Худаванд-и джахан, что означает «Властительница мира». Она была дочерью Джанкиши, одного из тюркских государей. Текиш, сын Ил-Арслана, взял ее в жены так, как государи женятся на дочерях государей. Когда власть перешла к султану Мухаммаду по наследству от его отца Текиша, к нему примкнули племена Йемек и соседние с ними из тюрок. Благодаря им умножились силы султана, и он воспользовался их силой. По этой причине Теркен-хатун и распоряжалась в государстве[256], и как только султан завладевал какой-нибудь страной, он выделял там для нее лично важную область.

Она была величественна и разумна. Когда к ней поступали жалобы, она разбиралась в них беспристрастно /52/ и справедливо и была на стороне притесненного против обидчика, однако она с легкостью отваживалась на убийство. Она делала много доброго и полезного для страны, и, если бы мы перечислили все, что видели из ее великих дел, наша речь бы затянулась. Ее секретарями (куттаб ал-инша') были семь человек из числа знаменитых, достойных людей и больших господ. Если от нее и от султана поступали два различных указа по одному и тому же делу, то внимание обращалось только на дату и во всех странах действовали по последнему из них. Тугра' ее указов была такова: «Добродетель мира и веры Улуг-Теркен, царица женщин обоих миров». Девиз ее: «Ищу защиты только у Аллаха». Она писала его толстым каламом, превосходным почерком, так что ее знак (девиз) было трудно подделать.

Когда султан узнал о захвате Чингиз-ханом Отрара и уничтожении Инал-хана и бывших с ним войск[257], он остановился у границ Келифа[258] и Андхуда, выжидая подхода сборищ, выступивших с разных сторон, и не предпринимая ничего в ожидании непредвиденных событий, доставлявших ему тяготы ночей.

После захвата Отрара Чингиз-хан направился к Бухаре — самому близкому городу к средоточиям султанских знамен — и осадил ее[259]. Этим он стремился вбить клин между султаном и его войсками, разделенными так, что их нельзя уже было собрать, даже если бы султан понял [ошибочность] своих действий. И вот Чингиз-хан остановился у стен Бухары, окружил ее, умножив свои силы за счет /53/ согнанных сюда пехотинцев и всадников из Отрара. Сражение за Бухару продолжалось днем и ночью, пока он не завладел ею благодаря своей мощи и силе.

Когда амир-ахур Кушлу и находившиеся с ним сподвижники султана увидели, что Бухара вскоре будет взята, они, обсудив дело между собой, решили заменить позор поражения остатком решимости. Они сошлись на том, что выступят все, как один, и начнут атаку, чтобы избавиться от петли и спастись от тяжести гнета. Так они и поступили и вышли, и если бы Он (Аллах) пожелал, то имели бы успех.

Когда татары увидели, что дело плохо, положение серьезно, что лезвие заострено, а зло велико, они обратились вспять перед их авангардом и открыли им путь для бегства. Если бы мусульмане сопроводили одну атаку другой, отбрасывая их словно пинком в спину и ввязываясь в сражение, то обратили бы в бегство татар. Но так как судьба отвернулась от них, они довольствовались лишь своим спасением. Когда татары увидели, что их цель — [только] избавление, они бросились следом за ними, стали перекрывать пути их бегства и преследовали их до берегов Джейхуна. Из них спасся лишь Инандж-хан с небольшим отрядом. Гибель постигла большую часть этого войска. А из вещей, оружия, рабов и снаряжения татары захватили столько, что сами стали богаты, а их вьюки тяжелы.