Один из очевидцев рассказал мне: «Ра'ис сторонников толка Абу Ханифы[199] и их главенствующих лиц в Хорезме Бурхан ад-Дин опоздал и прибыл в числе последних. Он просил извинить его за опоздание из-за слабости. На это вазир ответил: “Да, но из-за слабости намерения, а не из-за слабости телесной”. А затем, спустя несколько дней, вазир, чтобы отомстить за опоздание, натравил на Бурхан ад-Дина тюрок с приказом взыскать с него сто тысяч динаров.

Карим ад-Дин ат-Тайфури был 'амилем султана в округах Хорезма, 'амил же /39/ у них — это наместник (вали)[200]. Насир схватил его и обязал уплатить большую сумму. Когда Карим ад-Дин спасся от него, то направился на службу к султану в Мавераннахр и пожаловался ему на дурное обращение Насир ад-Дина. Султан отрядил в Хорезм из своей свиты 'Изз ад-Дина Тогрула и приказал ему доставить голову Насир ад-Дина. Когда тот приблизился к Хорезму, то Теркен-хатун, еще до его прибытия узнавшая о решении султана и о цели, с которой он был послан, велела привести его к себе вопреки его желанию. Она предложила ему присутствовать в помещении дивана, в то время как Насир ад-Дин будет восседать в кресле вазира, — перед этим она поручила ему должность вазира Кутб ад-Дина Узлаг-шаха, наследника престола султана и правителя Хорезма, — и в присутствии свидетелей передать Насир ад-Дину привет султана и сказать ему, что султан заявляет: “У меня нет вазира, кроме тебя. Будь во главе своего ведомства. И никто в других странах и владениях не смеет противоречить твоему приказу и отрицать твою власть”. Упомянутый ('Изз ад-Дин) так и поступил и не мог ничего иного сделать, и нарушил тем самым предписание и волю султана».

Распоряжения Насир ад-Дина продолжали выполняться, а его решения имели силу лишь в Хорезме, Хорасане и Мазандаране, но не в других областях. Когда он стал вазиром султана, последний велел, чтобы при нем несли четыре копья, древки которых были бы покрыты золотом, точно так, как ранее обычно носили при великих вазирах[201]. Но в Хорезме стали носить восемь копий, и это соответственно возвеличивало его достоинство. Все это дошло до султана, находившегося в Мавераннахре, и умножило сверх меры его гнев и негодование.

У хорезмшахов существовал древний обычай, которого они придерживались по примеру Сельджукидов. В каждом указе (тауки') султана перед датой писалось: «Писано по высочайшему, да возвысит его Аллах всевышний, повелению! Указ (мисал) высокий, господский, высокочтимый, [исходящий] от высочайшего садра, /40/ вселенский, справедливый, поддерживающий, победоносный, сражающийся за веру, высокий по степени, постоянный, законный, прочный, обычный, могущественный, всеподданный, служащий опорой, [указ] обладателя достоинств и степеней, полюса правоты и счастья, примера для садров арабов и 'аджамов, владыки вазиров Востока и Запада, образца для Ирана и Турана Инандж Кутлуг Улуг Малика, превосходнейшего из владык мира, продолжающего оставаться высоким, и вот его сообщение». Так упоминали Насир ад-Дина, пока он не был удален из Нишапура. Когда он был назначен вазиром в Хорезме, он изменил только одно слово, а именно: вместо Хваджа Джахан было написано Хваджа Бузурги.

И вот, несмотря на все могущество, султан-завоеватель, подчинивший богатырей и унизивший [владык] из рода Хусрау[202], оказался не в силах удовлетворить свой гнев против одного из своих слуг. Известно, что напитки этого мира нечисты от соринок и дары его сопровождены печалью.

После его отстранения султан приказал, что решать дела, определенные для вазира, должны шесть вакилдаров[203], и обязал их не выносить решений без взаимного согласия. Это были Низам ад-Дин — катиб ал-инша', Муджир ал-Мулк Тадж ад-Дин Абу-л-Касим, эмир Дийа' ад-Дин ал-Байабанки[204] Шамс ад-Дин ал-Калабади[205] Тадж ад-Дин Ибн Карим аш-Шарк ан-Нишапури и аш-Шариф Маджд ад-Дин Мухаммад ан-Насави. Вследствие этого людей постигла беда, и они вспоминали добром времена Насир ад-Дина, так как удовлетворить одного, несмотря на его недостатки, легче, нежели угодить шестерым. Так продолжалось до тех пор, пока государство 'Ала' ад-Дина не прекратило своего существования.

/41/ Когда султан после своего возвращения из Ирака бросил посох пребывания в Мавераннахре, его встретили послы Чингиз-хана[206]. Это были Махмуд ал-Хорезми, 'Али Хваджа ал-Бухари и Йусуф Кенка ал-Отрари. С ними были обычные для тюрок дары: слитки драгоценных металлов, моржовый клык (нусуб ал-хутувв), мешочки с мускусом, каменья яшмы и одежды, называемые тарку[207], которые изготовляются из шерсти белого верблюда. Одежда из этой шерсти продается за пятьдесят или более динаров.

Посольство имело целью стремление к установлению отношений мира, дружбы и к следованию путем доброго соседства. Послы сказали: «Великий хан приветствует тебя и говорит: “От меня не скрыто, как велико твое дело, мне известно и то, чего ты достиг в своей власти. Я узнал, что твое владение обширно и твоя власть распространилась на большинство стран земли, и поддержание мира с тобой я считаю одной из своих обязанностей. Ты для меня подобен самому дорогому моему сыну. Не скрыто и для тебя, что я завладел Китаем и соседними с ним странами тюрок и их племена уже покорились мне. И ты лучше всех людей знаешь, что моя страна — скопища войск и рудники серебра и в ней столько [богатств], что излишне искать какую-либо другую. И если сочтешь возможным открыть купцам обеих сторон путь для посещения, то это [было бы] на благо всем и для общей пользы”»[208].

Выслушав содержание послания, султан велел привести Махмуда ал-Хорезми ночью одного, без других послов. Он сказал ему: «Ты — хорезмиец, и не может быть, чтобы ты не питал к нам дружеского расположения и склонности». Он обещал ему награду, если тот скажет ему правду о том, о чем он его спросит, и отдал ему из своего браслета драгоценный камень в знак верности обещанию. Султан поставил перед ним условие — быть соглядатаем при Чингиз-хане. По доброй воле или из страха он дал согласие на то, чего от него требовали. Затем султан спросил: «Правду ли сказал мне Чингиз-хан, заявляя, что он завладел Китаем и захватил город Тамгадж? Правдив ли он, говоря об этом, /42/ или лжет?» Тот ответил: «Да, он сказал правду. Такое великое дело не может остаться тайной, и скоро султан сам убедится в этом». Тот сказал: «Ты же знаешь, каковы мои владения и их обширность, знаешь, как многочисленны мои войска. Кто же этот проклятый, чтобы обращаться ко мне как к сыну? Какова же численность имеющихся у него войск?»

Увидев признаки гнева [султана] и то, что любезная речь превращается в спор, Махмуд ал-Хорезми отступил от искренности и стремился снискать милость султана, чтобы спастись из клыков смерти. Он сказал: «Его войско в сравнении с этими народами и несметным войском не что иное, как всадник перед конницей или дымок в сравнении с ночным мраком». Тогда султан согласился на то, чего просил Чингиз-хан в отношении перемирия.

И Чингиз-хан был рад этому. Состояние перемирия продолжалось до тех пор, пока из его страны в Отрар не прибыли купцы 'Умар Ходжа ал-Отрари, ал-Джамал ал-Мараги, Фахр ад-Дин ад-Дизаки ал-Бухари и Амин ад-Дин ал-Харави[209].