Митя шумно выдохнул. Рыжая невозмутимо продолжила:

— Где сын я так и не узнала. А он оказывается, знал. Но за свою семью отомстил мне по полной. Создал портал, чтобы они жили. Я ведь сначала тоже ходила, но он подарил фигуру и я опять повелась. Думала, поможет найти заговоренный этот зверь, но это оказалась ловушка. Я в оковах его силы. Мне не уйти, не выйти. А его сын и жена живут. Мертвые, но живут полной жизнью.

— Никита мертв?

— Давно-о.

Митя сжал кулаки, шумно простонал. Только этого ему не хватало.

— Давай эту херню сюда! — он зло кивнул на каменную фигурку в её руке. — И я эту хрень уже видел! На раскопках профессор находил! А ты говоришь их две!

— Это она и есть. Я не могу отдать, ты не можешь ничего взять из этого мира! Но знаешь теперь что нужно!

Митя простонал снова.

— А сразу сказать не могла?! Ты что издеваешься?!

— Как?! Ева твоя только сейчас портал прикрыла. Вот я и говорю что хочу!

— Дурдом блин! — Митя махнул на нее рукой и пошел в сторону полигона. — Раз ты сейчас всё можешь — помоги мне с Евой.

— К полуночи придет! — крикнула вслед Рыжая и исчезла в тумане.

***

… Ева нащупала на дне небольшой свёрток. Холщовая ткань была черствой и жутко неприятной, а ее содержимое — кости и череп и вовсе выбили почву из-под её ног. Но она, закусив губы, достала останки и прижала к себе.

Мавка крутилась рядом, блестя в волосах её заколкой со стразами.

— Туда! — пропищала она и бросилась прочь.

Ева поспешила следом. Один коридор, второй. Она по горло в воде, но холщовый мешок прижимает к сердцу. И вдруг распознала очертания затопленного колодца и лестницу, ведущую вверх, которую совсем недавно пытался нащупать Митя. Где-то наверху был открыт люк, и она видела звездное небо.

Уже ночь, а она и не поняла. Совсем запуталась, где реальность, а где саван мертвых, накинутый на её голову.

Ева ступила в воду, снова погружаясь в нее с головой, но она мертва, а значит все равно. И действительно, дышать есть чем, вода её никак не отвлекает. Вот только ступеньки сломаны, а ноша кажется непосильной. И мавка куда-то исчезла, зараза такая!

— Митя! — прокричала Ева, когда сквозь толщу воды увидела его силуэт. Он всматривался в черную воду и глаза его блестели от волнения. Но он услышал ее, нырнул с головой, держась за края одной рукой, а второй схватил ее за руку. Потянул на себя и вскоре она выбралась на поверхность.

Ева опустила сверток на землю и радостно бросилась ему на плечи. Но Митя не сжал ее в ответ. Напротив испуганно склонился к земле и обхватил свою голову руками.

Ева отшатнулась.

На земле у затопленного колодца лежал сверток с костями, с которого стекала вода. А рядом она сама, раскинув руки навзничь. Бледная, как молоко, с синими от воды губами, с чуть одутловатым лицом утопленницы. Рядом стояла мавка, сгорбившись и скрестив на груди длинные костлявые руки, и с виду они с ней сейчас мало чем отличались. И чуть поодаль стоял тарахтящий трактор и осунувшись дед Миша.

— Что за?! — выдавила из себя Ева.

— Надо идти! — перебила та. — Времени мало! Если не хочешь навечно стать такой же, как и я.

Митя вскинул голову. Но он не видел ни её, ни мавку. В его глазах стояла невыносимая боль утраты.

— Митя, — сказал дед Миша, подойдя к нему. — Чем быстрее мы здесь закончим, тем легче Еве будет прийти сюда. Давайте вернем этой рыжей ведьме всё, что она хотела. Пора поставить на этом погосте реальный крест. Вениамин уже ждет нас.

Митя подавленно кивнул головой. Поцеловал Еву в губы и, сжав ее ладонь в своей руке, встал. Накрыл ее до шеи своей кофтой и взял в руки холщовый мешок.

Двое мужчин и ребенок направились к трактору.

— Ева, пора идти! — пропищала мавка, но Ева в ступоре мотнула головой. Теперь она окончательно понимала, что значит быть мертвой.

Кладбище было затянуто туманом, но даже так Ева смогла различить фигуру исхудавшего и осунувшегося за эти дни профессора. Поняв, что это не мираж, не галлюцинация, не игра воображения, она облегченно вздохнула, сердце защемило от радости. Его появление на кладбище означало, что профессор здоров, что он пришел в себя.

— Вениамин Борисович! — Митя осторожно опустил мешок на землю, обнял Христофорова.

— Я ждал вас, — отозвался тот слегка дрожащим голосом. — Я безумно переживал, что не могу вам ничем помочь. Все получилось? Где Ева?

— Останки здесь, — ответил Митя. — Но Ева… Она там, одна...

Ева видела, прижавшись лицом к шершавой березе маленького мальчонку, что стоял у Митиных ног и испуганно озирался по сторонам. Но живые не могли этого видеть.

Пока мужчины вели беседу, Ева села на землю, пытаясь отдышаться. Волнение до дрожи в коленях вдруг нашло на нее, дыхание затруднилось. Она совсем не слышала, о чем беседуют Христофоров с Дмитрием, ей было не до этого. Стук в ушах ее собственного сердца заглушал любые звуки, доносящиеся до нее. но сердце стучит, а значит не все потеряно…

Неистовый ветер верещал в тандеме с биением ее сердца. Он гудел, остервенело хватал за волосы, трепал одежду, так и, норовя стянуть.

Ева смотрела на кресты и надгробия, безмолвно стоящие здесь на протяжении многих лет и ощущала на себе пристальный взгляд усопших. Она теперь с ними наравне и это ей совсем не нравилось.

Она поднялась, когда Митя заработал лопатой и вскоре вырыл неглубокую могилу. В эту минуту все ощущали одно и то же чувство — облегчение и понимание того, что все плохое позади, и вот-вот навсегда останется в прошлом.

Митя поднял с земли мешок, подошел к выкопанной могиле, и аккуратно опустил его на дно, поднялся с земли. Одновременно с профессором взялся за лопату. Как только первая горсть рыхлой земли упала на останки, ветер взбунтовался, завыл с новой силой.

Вениамин Борисович замер, лопата выпала из ослабевших рук. Он уже слышал раньше этот плач ветра, знал, что за ним последует. Ветер тем временем не просто завывал, он скулил, бесновался, поднимал к небу вихри желтых листьев, пыли и веток.

Ева зажмурилась, закрыла ладонями лицо. Пыль, поднятая в воздух, слепила глаза, щекотала нос, покалывала кожу. Она вновь открыла их, только когда почувствовала, что ветер стихает, а на смену ему приходят голоса. Это были голоса женщин, слившиеся в красивом скорбном пении.

На иссини черном небе вдруг появился месяц и звезды, за погостом — деревня.

Женщины в черных платьях подошли к могиле, затянули грустную песню, по очереди кидая на останки горсть земли. Митю, дед Мишу и Христофорова они как будто не видели, проходили мимо, рядом, но даже не смотрели на них. Но на нее взгляд бросали и это ей совсем не нравилось.

И вот, самой последней подошла молодая рыжеволосая женщина. Она села на колени рядом уже с закопанной могилой, упала лицом в разрыхленную землю и заплакала. Из ее груди, из самого сердца вырвался крик. Ее тело содрогалось, пальцы рук утопали в земле, судорожно сжимая ее комья.

То, что эта женщина и есть Катенька, Ева не сомневалась.

Катерина продолжала плакать, женщины продолжали петь. Когда их скорбная песнь закончилась, они молча, не спеша, пошли обратно, так же, не обращая никакого внимания на посторонних. Ева посмотрела им вслед. Они шли по узкой дороге в сторону деревни. Несмотря на то, что темная ночь поглотила все вокруг, Ева видела дома, очертания заборов. Это была деревня, дом Катеньки, ее время, ее ночь, ее мир. Да и старое заброшенное кладбище сейчас не являлось таковым: ухоженные могилы, новые оградки. Ева чувствовала, что тревога и страх ушли, осталась лишь скорбь. А еще она ощущала себя здесь своей.

— Спасибо. — Митя и Христофоров вздрогнули, услышав слабый голос Катеньки.

Она продолжала подрагивать плечами, из красивых голубых глаз текли слезы, но тем не менее, она смогла улыбнуться, поднялась с земли.

— Моя душа наконец-то спокойна. Теперь я всегда буду со своим сыном.

Она вновь заплакала, прикрывая ладонью глаза, Христофоров тут же метнулся к ней, обнимая. Он что-то шептал ей на ухо, а она кивала головой.