Маг достал с полки лист сероватой грубой бумаги, перо, чернильницу. Нужно написать коротко о себе, чтобы прочесть после. Но что писать? И какое будет дело до этих каракуль тому неизвестному гному, которым он, возможно, станет? Может, и читать не станет…

Перо нацарапало на листе паука, силуэты развалин. Пожалуй, стоит набросать по записочке друзьям, родителям? Чтобы не считали сгинувшим. Но Кузьма и так будет в курсе, а прочим нельзя рассказывать про гномские дела.

Выбрав нейтральный вариант, Клайд сочинил три записки примерно следующего содержания: «Дорогие (мама и папа, Эмми, Сэйт!) Я отправляюсь на выполнение важного задания в Элморе и на некоторое время останусь даже вне пределов магической связи. Если вестей обо мне не будет слишком долго, то о моей судьбе вам смогут рассказать мои друзья, гном Кузьма и его племянница Марусенька. Надеюсь, что все закончится благополучно. С наилучшими пожеланиями, ваш (сын, брат) Клайд.»

После этого, разгулявшись, он настрочил записку Марусеньке - с просьбой не выдумывать для его семьи слишком уж душещипательную историю; Кузьме - с благодарностью за все и похвалами в адрес племянницы. Про испытание писать не стоит даже ему, гномишка потом расскажет. Написал и Сонечке, потому что терять ему нечего, и они все равно могут больше не встретиться. Он, конечно, не стал описывать ее личико-подсолнух, озарявшее его воспоминания, просто искренне пожалел в письме, что им не довелось больше встретиться и просил не забывать его брата и сестру.

Тут же солидно составил завещание в пользу последних: не ахти какое у него богатство, но и это убережет Сэйта и Эмми от лишней траты денег.

Мысль о том, что неведомый гном-Клайд может рапорядиться вещами по-своему, не пришла ему в голову. Черкнул пару строк Учителю. Он даже начал писать письмо Вивиан, но скомкал лист. Чтобы писать ей, нужно было ее найти. А он не сделал этого. Можно было бы попросить Кузьму отыскать эту библиотечную мышку, но почему-то не хотелось. «Может быть, это незаконченное дело вернет меня в свое сознание?» - подумалось Клайду.

Он машинально закончил набросок с пауками. К ним прибавились дриады и речка на заднем фоне. Рисовал Клайд, конечно, далеко не так умело, как Эмми, но отличить паука от колонны и дриаду от куста не составляло труда. Он мучительно пытался вспомнить стихи, которые, бывало, часами декламировал Сэйт во время особенно занудных тренировок. Паук за пауком, по кругу, среди обрушившейся колоннады, по сбегающим к воде узорчатым ступеням, среди безразличных дриад в зеленых лиственных платьицах, короткий отдых, и снова пауки по кругу.

Клайд попытался воспроизвести эльфийский речитатив, произносящийся нараспев, немного растянуто. Какие-то строки всплывали, какие-то рассыпались обратно на нерифмованные слова:

В королевском театре у сонной реки

Представленье дриадам дают пауки.

Вот Щипач-интриган, вот Багровый-король,

Каждый грозный актер четко вызубрил роль.

Ядовитый страрается словно на бис,

Арахнид посягнул на трагедии высь,

А злодей-Мародер в неизбывной тоске

Ждет свиданья с Когтистым на белом песке.

Вот Шипастый как шут…Тра-та-та, тра-та-та…

Эльф мог выводить эти рулады часами, но потом тоже мало что вспоминал, не говоря о том, чтобы записывать этот ритмичный поток. Наслушавшись друга, Клайд тоже выдавал порой рифмованные дразнилки, но не более…

Теперь же что-то заставляло мага раз за разом пытаться вспомнить это шутливое перечисление бесконечных пауков. Они действительно охотились тогда на Багровых, и те развалины с каскадом лестниц когда-то в древности были Королевским театром… И была река, вернее, давно отрезанная от основного русла старица, на удивление чистая, не заболоченная…

Но мелеет река, обнажается дно,

Стебель русла ее перерезан давно…

Клайд ощутил, что все же вспомнил то, что хотел. Он даже записал эти строки, не понимая, почему так важно было их восстановить. Подумал, и запихнул исчерканный лист в письмо, адресованное братишке. Может быть, он поймет.

Нужно было взремнуть, просто для порядка, и Клайд, не раздеваясь, улегся на деревянной кровати за шкафом. Ему, во-первых, было неловко разоблачаться в чужой комнате; во-вторых, не хотелось, если что, оказаться на испытании в застиранном походном белье.

Последнее, что он слышал, было сонное бормотание Марусеньки:

– Спой еще про пауков…