— Мужчина в двух столиках от вашего. Не оборачивайтесь. Сейчас мы повернемся, и вы его увидите.

Эжени, взглянув на него, рассмеялась и опустила взгляд, точно он сделал ей остроумный и двусмысленный комплимент:

— Кто он?

— Никто не знает его имени. Но у него отличная репутация. Он убивает исподтишка, использует особый нож, который называют «мизерикорд». Удар милосердия… когда-то так добивали тяжело раненых рыцарей, вгоняя лезвие в сочленения доспехов. Лезвие очень тонкое, и обычно жертва чувствует лишь небольшой укол, прежде чем истечь кровью.

Он говорил, усмехаясь, точно рассказывал веселую историю или шутил; Эжени продолжала удерживать на лице улыбку, радуясь тому, что за слоем румян и пудры не видно бледности ее лица.

— Как я уже говорил, этот человек пришел следом за вами, — произнес Анью, и голос его звучал для нее громче и яснее любой музыки и любого шума, — и не может от вас оторваться. Либо он пополнил ряды поклонников вашего таланта, либо…?

— Либо… — эхом повторила Эжени, стараясь не поддаваться затопляющей разум панике. Впрочем, воцарившаяся в зале тишина позволила ей быстрее взять себя в руки; Анью наградил ее долгим взглядом, удостовериваясь, не собирается ли она лишиться чувств, но она лишь улыбнулась, коротко кланяясь ему:

— Благодарю, месье. Надеюсь, мы повторим танец в нашу следующую встречу?

— Я буду ждать, — пообещал он, прежде чем вернуться к своим спутникам. Эжени тоже заняла место за своим столом, безмятежно принявшись за принесенный десерт; в сторону того, на кого указал ей Анью, она не смотрела даже случайно, полностью сосредоточившись на сорбете и шоколадном суфле. Затем, когда с десертом было покончено, она заказала себе еще вина и невзначай осведомилась у официанта о местонахождении уборной.

— Направо из холла, мадам, — отозвался тот, и его ответ оставил Эжени весьма довольной. Бросив на стол салфетку, она покинула зал неторопливым шагом, обычным для тех, кто разомлел от обилия еды и выпивки. Никто не мог знать, каких усилий стоила ей видимая леность движений; в сердце у нее что-то разрывалось, подстегивая бежать как можно быстрее, но Эжени представила себе, как запирает свой страх на тяжелый замок, оставляя ему лишь биться, как бабочка в стекло, о выстроенную ей преграду — и ей стало немногим, но легче. В уборной она промокнула лицо платком, долго и внимательно посмотрела на свое отражение, а затем, раскрыв ридикюль, выудила из него узкий, короткий, но очень острый стилет.

— Удар милосердия, — пробормотала она себе под нос, пряча острие в ладони. По счастью, никого больше не было в уборной и никто не мог испугаться ее угрожающего жеста; выйдя обратно в коридор, Эжени огляделась по сторонам и направилась в противоположную от выхода сторону — туда, где располагалась кухня, а за нею — черный ход.

Никто как будто не замечал ее, только пробегавшая мимо судомойка бросила удивленный взгляд, но ей хватило ума не забивать себе голову чужими причудами. Дверь, к которой стремилась Эжени, оказалась открыта, и она, жалея о том, что накидку пришлось оставить в гардеробной, беспрепятственно выскользнула во внутренний двор. Здесь был свален мусор и горы источающих смрад объедков; Эжени, брезгливо подобрав юбку, обошла их, стремясь побыстрее покинуть двор, завернула за угол и замерла, понимая, что не видит ни калитки, ни иного выхода. Двор был глухим.

— Нет, — пробормотала она, холодея, и сделала попытку повернуть обратно, но тут навстречу ей метнулась стремительная хищная тень — и Эжени еле успела уклониться от резкого, вспоровшего воздух выпада. Бежать ей было некуда, и она, преисполнясь отчаянной решимостью затравленного зверя, выбросила вперед руку с зажатым в ней ножом. Конечно, и ее удар пропал впустую: тот, кто преследовал ее, качнулся в сторону и тут же распрямился, чтобы нанести свой собственный — кулаком, разбив ей лицо, почти оглушив перед тем, как снова занести над нею сверкнувшее под луной лезвие. Эжени успела подумать, что этот короткий серебряный блик будет последним, что она увидит в жизни, как вдруг между ней и ее убийцей вклинилась еще одна тень — тонкая, проворная, двигающаяся с неуловимой текучей быстротой. Это был Анью, и он, безоружный, успел ударить убийцу по руке, прежде чем его удар милосердия достиг цели.

— Мне за спину! — скомандовал он, но Эжени и не подумала этого делать. Коротко утерев кровь, хлынувшую ей на грудь из разбитого носа, она удобнее перехватила рукоять стилета и сделала шаг в сторону, рассудив, что лучше будет заставить преследователя выбрать, с кем схватиться первым. Много времени ей на этом выиграть не удалось — тот раздумывал секунду и счел Анью более опасным; завязалась схватка, перевес в которой сложно было определить — уступая своему противнику в ловкости, убийца, меж тем, сохранял при себе нож, и любой пропущенный выпад мог стать для Анью смертельным. Пока тот уклонялся без видимых усилий, но заметно было, что у него сбивается дыхание; выгадав момент, Эжени бросилась на своего противника со спины, но тот, едва взглянув в ее сторону, перехватил ее руку, вывернул до того, что она надорванно закричала и нож выскользнул из ее онемевших от боли пальцев, а затем замахнулся, готовясь покончить с жертвой, которая сама пришла к нему в руки — и в этот момент сталь зазвенела о сталь, и рядом с ними вырос, как из ниоткуда, пресловутый испанец, сжимающий обнаженную шпагу.

— Дьявол, — выдохнул убийца, явно не ожидавший, что ему придется иметь дело со столькими противниками. На лице Ксавье появилась широкая, совершенно не соответствующая обстановке улыбка.

— Дождались. Меня узнают на улице!

Эжени, упавшая на землю, видела, как они схватились: ни один из них не уступал другому в мастерстве, но против двоих, действующих чрезвычайно слаженно и мастерски, убийце было не выстоять. Анью, сорвав с себя сюртук, накинул его противнику на голову, как мешок, а Ксавье, воспользовавшись замешательством, одним движением выбил у него нож. Тот отлетел к ногам Эжени, и она, поднимаясь, резким ударом каблука переломила лезвие надвое.

— Постойте! — крикнула она своим спасителям, прижавшим противника к стене, крепко держа его за обе руки. — Не убивайте!

— Простите? — Ксавье озадаченно обернулся на ее голос. — Он прирезал бы вас, как курицу, если бы не…

— Мне все равно, — отрезала Эжени, приближаясь к ним; отстранив Анью, она протянула руку и вцепилась своему несостоявшемуся убийце в горло. Тот захрипел и забился, лишенный последних сил, но его удержали; поднеся к его лицу острие переломленного ножа, Эжени заговорила тихо, четко и с большим значением:

— Я не убью тебя. Слышишь? Я хочу, чтобы ты вернулся. Вернулся к той, что тебя за мной послала.

В установившейся вязкой тишине, казалось, все присутствующие забыли, что им необходимо дышать. Убийца молчал, глядя на Эжени налившимися кровью глазами, и она отвечала ему взглядом, полным не меньшей опустошительной ярости.

— Скажи ей, что с этого дня она может не спать спокойно, — проговорила она сорванным голосом, — скажи, пусть каждый раз, когда запирает дверь заведения, делает это тщательно. Рано или поздно я вернусь и открою эту дверь, чтобы забрать то, что мое по праву.