assi poden pela Virgen depois seer säos feitos…</i>

Песню он не знал, не понимал в ней ни единого слова, но ритм пришелся ему по душе — он пробуждал в воображении картину какой-то безумной пляски, когда все хватаются за руки, сталкиваются, отдавливают друг другу ноги, но, опьяненные музыкой, не замечают этого. Да и Аннет, казалось, отдалась ей целиком — видя, как она самозабвенно закрывает глаза, но продолжает играть, полностью доверившись своему умению, Даниэль подумал мимоходом, что поет она замечательно, и даже привередливая парижская публика должна будет стоя приветствовать ее дебют.

— <i>Con esta enfermidade atan grande que avia

prometeu que, se qua risse, a Salas logo irya

e ha livra de cera cad’ ano ll’ofereria;

e atan toste foi sao, que non ouv’ y outros preitos…**</i>

— О чем эта песня? — спросил Даниэль, когда Аннет закончила играть. Она обернулась к нему, широко улыбающаяся, пышущая гордостью за свое маленькое выступление.

— У нее очень благочестивое содержание, месье. Она рассказывает о несчастном человеке, который был так болен, что не мог ходить. Тогда он обратился к Деве Марии, поклявшись, что совершит паломничество и будет ежегодно приносить ей дары… и она исцелила его, так что он стал здоров и больше не страдал.

— Хорошая история, — согласился Даниэль и добавил, вздохнув, — я думаю, публика нуждается в чем-то наподобие этого.

Аннет горячо закивала:

— Мадам говорит то же самое, месье!

Он потянул из кармана часы: Лили должна была спуститься с минуты на минуту, но он знал по опыту, что она не из тех, кто любит торопиться.

— Сыграй еще, — попросил он и, делая вид, что его никак не тронуло сияющее выражение на ее лице, закрыл глаза, впадая в томительную и приятную полудрему.

***

— Вы хотели меня видеть?

По ванной плыли, смешиваясь друг с другом, густые клубы пара, и в них с трудом можно было различить очертания силуэта Лили — переживавшая упадок сил после первых спектаклей в сезоне, она наслаждалась выпавшей ей минутой утреннего отдыха, блаженствуя в горячей воде. От жара ее кожа раскраснелась, волосы завились крупными кольцами; Алиетт, которую она позвала помочь себе, едва не закашлялась, приблизившись к ней — Лили не пожалела ароматических масел, и от воды поднимались плотные цветочные испарения с примесью мяты и цитрусов.

— Возьми губку, — приказала ей Лили, чуть приоткрывая глаза. — Поможешь мне? Завтра меня ждет господин посол Германии. Я должна выглядеть безупречно.

— Конечно, — скромно произнесла Алиетт, потупившись, и, размочив губку в воде, бережно опустила ее на запястье Лили. Та молча дала обмыть себе руки и грудь; только повернувшись к Алиетт спиной, подставив под бережные растирания плечи и лопатки, она заговорила как будто невзначай:

— О чем шепчутся нынче в городе? Я сейчас не выхожу на улицу без нужды…

— Все восхищены вами, — заверила ее Алиетт, не отвлекаясь от своего занятия. — Говорят, что парижская сцена не видела ничего прекраснее ваших выступлений.

— Льстят мне, — засмеялась Лили, премного, впрочем, довольная услышанным. — А что говорят у нас? О чем вы трое шепчетесь, пока Мадам не слышит?

Вопрос был из тех, что называют «с прицелом», но Алиетт как будто не заметила этого.

— О чем же мы можем шептаться? Только о том, как присоединимся к вам в свете…

— Вот как?

— Все мечтают быть на вас похожими, — доверительно сообщила Алиетт, капая себе на ладонь маслом персиковой косточки и торопясь втереть его в шею Лили у самых волос, над выступающим под кожей позвонком. — Но нам надо подождать. Так говорит и Мадам, и… месье художник.

Лили вздрогнула, отчего вода вокруг нее пошла мелкой рябью, и Алиетт деликатно отстранилась, чтобы ее собеседница тут же повернулась к ней.

— Он сейчас здесь?

— Да, пришел час назад, — доложила Алиетт. — Пытается рисовать Сандрин. Бедняга! Нелегко ему приходится. Она вся извертится, пока он сделает хотя бы набросок!

Она захихикала, пряча в ладонях хорошенький рот, но Лили не склонна была разделять ее веселье.

— Обычно он сперва приходит ко мне, — заметила она не без досады. — Видимо, вы трое всерьез заняли его мысли.

— Я не думаю, что дело в нас троих, — заметила Алиетт с непреходящей тихой улыбкой. — Это все Аннет, я вам клянусь. Он так любезен с ней в последнее время…

Лили прищурилась едва заметно:

— Действительно?

— Да, да! Ну, вы же видели ее много раз, — проговорила Алиетт словно бы с укором, — разве она не очаровательна? Так прелестна и… невинна. Согласитесь, это редкое качество в нашу непростую эпоху.

С тяжелым всплеском губка ударилась о воду и тут же скрылась под ее толщей; Лили, напротив, приподнялась, бледнея на глазах и нервно кусая губы.

— Согласна, — произнесла она с усилием, сдавливая бортик ванны со всей силой, что могла найтись в ее тонких руках, — очень редкое.

Алиетт смотрела на нее как будто с сочувственным пониманием, но только слепой не заметил бы, что в уголках ее глаз искрится насмешка. Понимая, что тело отказывается слушаться ее, Лили погрузилась обратно в воду, снова легла, вытянув руки и ноги, чтобы не было заметно, как ее пробивает дрожь.

— Иди, — сказала она сдавленно, — я закончу сама.

Не забыв поклониться на прощание, Алиетт удалилась, и Лили, оставшись наедине с окружившей ее тишиной, устремила бездумный взгляд в потолок. Лицо ее кривилось, но с губ не слетало ни звука, только пар, оседавший на ее щеках, оставлял за собой слишком уж крупные капли.

***

Лили дождалась, пока Даниэль закончит работу — а с Сандрин он намучился вдоволь, тщетно пытаясь уговорить ее продержаться в одном положении хотя бы четверть часа, — и ничего не сказала, даже увидев, как он, столкнувшись с Аннет в коридоре, перекидывается с ней парой доброжелательных слов. Стоя в стороне, она с видимым спокойствием дожидалась, пока он, прежде чем удалиться, обратит свое внимание и на нее: привычный поцелуй, обмен улыбками — никто, взглянув на них, не мог бы допустить ни одной догадки, что между этими двумя что-то может пойти дурно.

— Вы придете завтра?

— Послезавтра, — напомнил он с шутливой укоризной, — дай мне передохнуть, завтра же воскресенье.

— А, совсем забыла, — Лили махнула рукой и тут же поспешила подать ему трость и пальто, — я буду очень вас ждать.

Он ушел, а Лили, удостоверившись, что он не забыл ничего, что могло бы заставить его вернуться в ближайшие минуты, устремилась за Аннет, чтобы перехватить ее у входа в большой зал — и, схватив за плечо, развернуть к себе, крепко вцепиться в ворот платья, а затем, презрев последние остатки жалости, и в горло.