— У этого должна быть причина, — мадам Т. улыбнулась и протянула руку, коротким жестом пригласила Лили приблизиться. Та застыла, настороженная, затравленная; обернулась туда, где должны были сидеть мадам Э. и Даниэль, но увидела, что их места пусты — оба покинули зал на середине выступления, когда все стало ясно, и теперь приглушенным шепотом переговаривались о чем-то за дверью, но Лили не могла этого знать и, чувствуя себя лишенной последней защиты, медленно подошла к мадам Т., сгорбив плечи, готовясь ко всему.

— Милочка, — мадам Т. расплылась в улыбке, усадила ее рядом с собой, соболезнующе потрепала по щеке, — ты сама не своя сегодня! Скажи, ты здорова?

Лили ответила, опуская взгляд, стремясь как можно скорее замкнуться в своем извечном невидимом панцире:

— Я в порядке. Это не стоит вашего беспокойства.

— Как раз-таки стоит! — горячо возразила мадам Т. и доверительно взяла ее за руку. — Это моя первейшая обязанность, дорогая — следить, чтобы наши таланты были в сохранности. Ты еще так юна и многого не знаешь… может, тебе нужна помощь?

Лили вздрогнула, посмотрела на свою собеседницу озадаченно, не понимая, чем вызван неожиданный порыв дружелюбия по отношению к ней; успев привыкнуть к тому, что от мадам Т. добра ждать не приходится, Лили совсем растерялась, не зная, как себя вести.

— О какой помощи вы говорите, мадам?

Не отпуская ее руки (наоборот, крепче сжав ее пальцы), мадам Т. заговорила, таинственно понизив голос:

— Все мы знаем, что у мадам Э. тебе приходится нелегко. Что тут скрывать? Все всё понимают — должно быть, после побега Эжени эта женщина тебя возненавидела…

Лили, бледнея, попыталась отнять руку, но мадам Т. держала ее достаточно крепко, чтобы не отпустить.

— Если ты хочешь с этим покончить — тебе достаточно сказать мне словечко, — произнесла она четко и значительно, давая понять, что к ее словам стоит отнестись серьезно. — Многие парижские заведения сочтут за честь принять тебя. Я могу это устроить.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга, точно примериваясь, как отразить нанесенный удар; глаза мадам Т. торжествующе блестели, она была уверена, что посланная ею стрела достигла цели — и тем большее потрясение отразилось на ее расплывшемся, морщинистом лице, когда Лили решительно поднялась со своего места и заговорила горестно, но непреклонно:

— Вы очень добры, но я не оставлю Мадам. Я обязана ей всем.

Понимая, что не может сдержать в голосе отзвук недавних слез, она поспешила удалиться; в дверях ее встретили вернувшиеся мадам Э. и Даниэль, и они покинули театр все втроем. Мадам Т., посмотрев им вслед, успела увидеть, как молодой человек привлекает Лили к себе, чтобы сказать ей что-то сострадательное — а мадам Э., точно признавая поражение, отстает от них на пару шагов, оставляя их надине друг с другом.

— Какая преданность, — с деланым восхищением проговорил Алекс, за всю сцену не проронивший ни слова (такая молчаливость, говоря откровенно, была для него небывалой редкостью). — Или глупость?

— Кому, как не тебе, знать, где заканчивается одно и начинается другое, — благодушно усмехнулась мадам Т., как будто вовсе не затронутая услышанным отказом. — Но я думаю, эту девочку держит и что-то еще. Ее сердце ей не принадлежит, и это значит, что она не может сама распоряжаться своей судьбой.

— Мадам Э. неплохо все просчитала, разве нет?

Мадам Т. состроила страдальческую гримасу.

— Стоило отнестись к ней серьезно, когда нам не составило бы большого труда раздавить ее. Теперь так просто с ней не сладить. Эжени, конечно, удалось подкосить ее, но все знают, что самый опасный зверь — тот, которого успели ранить… девочка в короне Зидлера — вот ее последний довод, и она поставит на карту все, чтобы сохранить ее при себе.

— Сегодня эта девочка едва ли кого-то впечатлила, — пожал плечами Алекс. Но мадам Т., многоопытная, знающая каждого из своих многочисленных врагов, не дала его беспечности сбить себя с толку:

— Все изменится в самом скором времени, друг мой. У этой женщины для нас припасен еще не один козырь…

***

По дороге обратно в заведение Даниэль уныло думал, что ему долго придется успокаивать Лили, говорить с ней, чтобы не допустить повторения сегодняшнего срыва, но она выглядела удивительно спокойной для человека, который только что пережил одни из самых неприятных минут на сцене, под прицелом всеобщего внимания. Не противясь, она позволила отвести себя в спальню, выпила стакан молока и, раздевшись, юркнула в постель, блаженно закрыла глаза. Сил на что бы то ни было еще в ней явно не оставалось.

— Лили, — мрачно окликнул ее Даниэль, не зная толком, что хочет сказать. Она ответила ему со слабой усталой улыбкой:

— Все хорошо, месье. Я просто хочу, чтобы этот день быстрее закончился.

В ее словах был резон и, соглашаясь с ним, Даниэль поторопился оставить ее. Все было улажено, но он все равно чувствовал острейшие уколы тревоги — и нужду в том, чтобы переговорить по душам с Мадам. Обдумывая, как выскажет все, что давно перекипало в его душе («она — не Жюли и не Эжени, чтобы… она не сможет… ее необходимо щадить…»), он добрался до флигеля, распахнул дверь и застыл, ошарашенный, когда Мадам, расположившаяся в гостиной, встретила его направленным ему в грудь пистолетным дулом.

— А, — каркающе рассмеялась она, поняв, что в госте опасности нет. — Это всего лишь ты.

— Вы ждете кого-то еще? — поинтересовался тот, не решаясь подойти; только когда Мадам небрежно бросила пистолет на стол перед собой, Даниэль решился сделать несколько шагов вперед.

— Я не жду, — ответила она, — но меня не спрашивают. Взгляни на это.

На столе лежал еще один предмет, в очертаниях которого угадывался то ли нож, то ли обломок шпаги; взяв его в руки, Даниэль понял, что это не совсем то или другое — кинжал, очень легкий, с тонким, обломанным посередине четырехгранным лезвием; лезвие было в чем-то выпачкано, и когда Даниэль провел по нему рукой, на кончиках его пальцев остался красноватый след.

— Что это? — спросил он, внутренне обмирая.

— Принесли сегодня утром, — ответила Мадам, многозначительно усмехаясь. — Эжени передает привет.

Даниэль выпустил обломок из рук, и тот с шумом упал ему под ноги. Хорошо знакомый с языком образов и аллегорий, эту он понял без труда — и почувствовал, как пол порывается уйти у него из-под ног.

— Значит ли это… — произнес он, с трудом разомкнув занемевшие губы, — что Лили в опасности?

— Мы все в опасности, — мрачно подтвердила Мадам. — Похоже, я недооценила Эжени. Она никогда не умела быть второй… конечно, она захочет расквитаться.

Понимая, что может не удержать себя на ногах, Даниэль опустился на стул, подпер рукой отяжелевшую от потрясения голову. Мысли его разбегались в разные стороны, и он забыл уже, с каким намерением изначально шел навестить Мадам; все его существо было теперь сосредоточено на том, что он услышал и узнал только что.